заштыбовка. Это первое... Самое же примитивное - соседняя лава перебивает
напряжение. А второе...
уколол зрачками Константина. - А вы как думаете-полагаете?
Детально покажите. И быстро. На вас глазеют рабочие лавы. Ошибетесь - ваш
инженерский авторитет превратится в пшик! В мыльный шарик!
теперь, сознавая, что он, не ошибаясь, объяснит все детально и точно,
Сергей нарочито замедлил движение, прокручивая цепь комбайна, не спеша
отвечал и одновременно надеялся, что эта его неторопливость поможет
Константину сосредоточиться, но вместе с тем вдруг показалось ему, что
после невезения с билетом было уже Константину все равно.
закрываете грудью амбразуру. Все, все! С вами все! Где ваша зачетная
книжка! Дайте ее сюда. Оставьте ее здесь. И прошу вас выйти из аудитории!
испытывая раздражение к декану, к его нервному тону, будто Морозов
намеренно взвинчивал, дергал и его и Константина. - Вы не даете
сосредоточиться, Игорь Витальевич. Дайте Корабельникову подумать. Сколько
он хочет. Здесь не мотоциклетные гонки.
Гонки? Я иного мнения. Противоположного. Чушь ерундите! В жизни вам
некогда быть тугодумом! Двадцатый век с его планами стремителен.
Инженер-эксплуатационник должен с быстротой молнии принимать решения.
Должен знать производство, как родинки на лице жены. Возражаете, нет? Наши
недостатки идут от тугодумства, из негибкости, из незнания! Больше
поворотливости, больше инициативы, находчивости - вот основное для
инженера! Покиньте аудиторию, Вохминцев! Немедленно! И в болото ваш
либерализм! Не ожидал от вас!.. Выйдите!
Что ж, спрашивайте, Игорь Витальевич, задавайте вопросы. Хуже чем на
тройку не отвечу. Пролетариату нечего терять, кроме своих цепей...
Задавайте вопросы.
к контратаке!
на стол перед Морозовым зачетную книжку, взглянул на Константина, увидел
какое-то отрешенное, улыбающееся его лицо и вышел из лаборатории.
залитых солнцем, ходили по коридору компаниями, ожидая последних, кто еще
мучился над билетами в опустевших аудиториях, договаривались, чтобы всем,
собравшись, пойти в ближний прохладный бар в подвале, с чувством
сброшенного груза и свободы выпить, закусывая сосисками, по кружке
холодного пива, - так обычно завершался экзамен.
подошел низкорослый Косов, в морской фланельке, тесной на крутых плечах, и
следом Подгорный, небритый, добродушно суживая золотистые глаза; спросили
почти одновременно:
вскипел, когда Костя добровольно согласился на двойку. У него - система
креплений. Морозов больше читал нотаций, чем спрашивал.
щеках. - Влепит чи не влепит двойку?
внимание. За бритву не брался все экзамены. Под Льва Толстого работает.
Эпигон.
Подгорный. - Такая привычка. Не можу! Уверенность должна быть. Як же
Костька-то, поплыл?
деньгам, купленную, видимо, в честь завершения последнего экзамена.
Закурили около распахнутого окна, на теплом ветерке, рядом с тяжелой
дверью лаборатории - оттуда не доносилось ни бегло спрашивающего голоса
Морозова, ни ответов Константина, как будто разговаривали там шепотом. А
тут в коридоре гудели голоса, солнце по-летнему припекало подоконники,
открывались и закрывались двери аудиторий, потные, счастливые, сдавшие
экзамен студенты победно потрясали зачетками, хлопали друг друга по
плечам, облегченно хохотали. И Сергей почему-то с отчетливой ясностью
подумал: если Константин сейчас не сдаст Морозову горные машины, то
немедленно, не раздумывая ни минуты, бросит институт.
Расхватывают!
на лбу Морковин, за ним Лидочка Алексеева, высокая и темноволосая. Оба они
в бумажках держали поджаристые пончики; Морковин жевал, двигая набитыми
щеками, мигал светлыми коровьими ресницами.
поднесла к его губам пончик. - Подкрепись, бедненький... Голодный,
наверно?
со вздохом Лидочка и дернула плечиками. - Кого вы ждете? Все сдали или
кто-нибудь плывет?
весело сказала Лидочка Сергею. - Заставлял меня раз десять включать
врубовку и все называл "уважаемая". А Володьку, милого нашего Морковина,
совершенно замучил художественным описанием завала. "Ваши действия?"
одет в полную студенческую форму, украшенную горными погончиками, сообщил,
радостно ужасаясь:
тысячу рублей одалживал! Свирепствует!
заметил Косов, снизу вверх взглядывая на высокую Лидочку ясно-синими
глазами. - Морозов не терпит женщин-горнячек. Нервы не те, писк, визг,
батистовые платочки, а тут тебе - грубый уголь. Дошло?
край тельника, выглядывавшего из раздвинутого ворота косовской рубашки, и
оттопырила губы, читая синюю татуировку на выпуклой его груди: - "Не
забудь мать свою". Ха-ха! Кто тебя разукрасил? Мне казалось, ты парень из
интеллигентной семьи.
она была на голову выше его. - Женщина, тебе известно, что я командовал
взводом морской разведки? А во взводе у меня были и блатники. А я был
мальчишкой, салагой, ходил, путаясь в соплях.
лицо к лучам солнца. - Та я знаешь що в танке возил, Лидочка? О, скажу - и
не поверишь! В сорок первом. Я возил четыре мешка денег. Две недели я был
миллионер. Похоже?
Лидочка. - Чудные вы, мальчики.
Морозов с кожаной папкой под мышкой, следом Константин - смуглый румянец
горел на скулах, темные волосы прилипли к потному лбу; в руке пухлая
полевая сумка не застегнута, распирая ее, открыто торчали оттуда
конспекты.
можете пить пиво и досыта наслаждаться жизнью. Ваша же зачетка, дорогой
товарищ Корабельников, останется у меня как моральный задаток. Завтра в
половине третьего зайдете ко мне домой. Предварительно позвоните. Все.
Будьте здоровы.
полосы дыма, мимо группок толпившихся студентов, неуклюже высокий, в белой
рубашке апаш, как бы смешно подчеркивающей его неловко длинную шею.
Лидочка, вытерла пальцы о бумажку, но никто не обратил на ее слова
внимания - все окружили Константина.
запачканном маслом лбу, говорил, посмеиваясь, охрипшим голосом:
Грозного! Гонял по всему курсу, не давая отдышаться. "Почему это? Для чего
это? Зачем это?", "Представьте такое положение", "Вообразите следующее
обстоятельство". Лазил на карачках возле комбайна и врубовки, нащупался
болтов на всю жизнь. - Посмотрел на свои руки, темные от смазки, с