покоя, весело гоняла в тени речных глубин, сладко мучая в брачные времена, в
таинственный час икромета.
струю, взбурлила хвостом, толкнулась об воду, и отодрала бы она человека от
лодки, с ногтями, с кожей отодрала бы, да лопнуло сразу несколько крючков.
Еще и еще била рыба хвостом, пока не снялась с самолова, изорвав свое тело в
клочья, унося в нем десятки смертельных уд. Яростная, тяжко раненная, но не
укрощенная, она грохнулась где-то уже в невидимости, плеснулась в холодной
заверти, буйство охватило освободившуюся, волшебную царь-рыбу.
молвил ловец, и ему сделалось легче. Телу - оттого, что рыба не тянула вниз,
не висела на нем сутунком, душе - от какого-то, еще не постигнутого умом,
освобождения.
ЛЕТИТ ЧЕРНОЕ ПЕРО
угольно-жарких купав. Возле палатки полыхал костер, по берегу двигались
туда-сюда люди молодецкого телосложения в разноцветных плавках. Они
оборудовали на обдуве стан, мастерили ловушки, бодро напевая: "Я люблю тебя,
жизнь, что само по себе и не ново..."
туристы-транзисторщики, которым сделались подвластны необъятные просторы
любимой Родины из конца в конец. На "просторах" они так резвятся, что за
ними, как после Мамаева войска - сожженные леса, загаженный берег, дохлая от
взрывчатки и отравы рыба. Оглушенный шумом и презрением местный народишко
часто бывает вынужден бросать дела свои, детей и худобу, потому как дикие
туристы бойки на язык, но знать мало чего знают, уметь совсем почти ничего
не умеют, блудят и мрут в тайге - ищи их всем народом либо вынай из реки
утопленниками.
народ, одержимый идеей - для себя выгодно и для здоровья полезно - провести
заслуженный отпуск. Где-то прослышали городские люди, что в местах
чушанских, в стране вечнозеленых помидоров и непуганых браконьеров, как
называл родные берега Командор, - кишмя кишит рыба стерлядь, ловят ее чуть
ли не тоннами с помощью примитивной и дурацкой снасти под названием самолов,
уды которого даже засечки, по-деревенски - жагры, не имеют. Меж тем
стерлядь, по женской дурости, играя с пробкой, цепляется на уды и замирает -
бери ее и ешь или продавай, словом, что хочешь, то и делай.
так заключили чушанцы, ревниво приглядывающиеся ко всякому человеку,
целившемуся что-либо изловить и унести с Енисея. Всю здешнюю округу чушанцы
считали собственной, и всякое намерение пошариться в ней расценивалось ими
как попытка залезть к ним в карман, потому нечистые намерения разных
налетчиков пресекались всеми доступными способами.
золотыми зубами, с провисшей грудью, охваченной куржачком волос. Связчики в
шутку, но не без почтения именовали его шефом, а всерьез - зубоставом.
плечу, интересовался эубостав.
подворачивали на огонек - покурить, узнать, как протекает жизнь на
магистрали. На самом же деле - выведать, что за люд нагрянул, не соглядатаи
ли?
из края которая, страсть какая ушлая стала. Аппарат придумала - наставит, и
все, что думаешь и собираешься делать, узнает, наука, одним словом.
достанешь хоть одну!..
втягивали в разговор чушанца приезжие, угощая сигаретками.
супротивника и хитрецами себя, чушанцы и отпускники в конце концов уяснили,
что союзно им не живать, однако пригодиться друг дружке они могут. Приезжие,
не жалея добра, накачали Дамку и Командора спиртом, и те смекнули, что у
одного из молодцов жена или теща работает в больнице, может, кто из них и
фершал, и всамделишный зубостав - золотом вся пасть забита, оскалится - хоть
жмурься, - стало быть, стесняться нечего, успевай дармовщинкой пользоваться.
Дамка и ночевать остался возле городских, делясь с ними "опытом", хвастаясь
напропалую: "Гимзит, прямо гимзит стерлядь, когда ей ход! Да вот не пошла
еще. Ждем. Сколько ждать? - Дамка вздымал рыльце в небо и кротко вздыхал: -
Тайна природы! Одной токо небесной канцелярии известная!"
делом азартно дергали удочками вертких ельцов, мужиковатых, доверчивых
характером чебаков, форсисто-яркого, с замашками дикого бандита, здешнего
окуня, вальяжную сорогу, которая и на крючке не желала шевелиться, ну и,
конечно, ерша, всем видом и характером смахивающего на драчливых
детдомовцев.
однако успеха не имели. Комар выдворил их из глушины чернолесья. Отпускники
бежали с речки так поспешно, что и удочки вместе с лесками там побросали.
Удочки немедля отыскали местные рыбаки и смотали с них редкостную жилку, под
названием "японская". Чушанцы уже изрядно пообобрали отпускников: чего
выцыганили, чего потихоньку увели, так как наезжие держались вольно,
разбросав имущество вокруг стана, по берегу, а глаз чушанца всегда и все,
что худо лежит, немедленно уцеливал, натура не позволяла через
бесхозяйственно лежащее добро переступать.
утешительных известий не приносили - стерлядь, да еще ангарская, которая "в
роте тает", не шла.
Полный рюкзак набили. С пивцом ее зимой да за дружеской беседой - ах,
господи ты, боже мой! Вот еще стерлядочки дождутся, центнерок-другой возьмут
- больше не надо, не хапуги, половину реализуют, половину по-братски меж
собой разбросают, покоптят, ящичек железный, коптильный, так и быть, подарят
этим дремучим людям.
отвалили от палатки, повыгоревшей на солнце и уже не полыхающей жарком.
Всякие иные чушанцы тоже утратили интерес к приезжим.
отпускников, и они поскорее выметали три самолова. Чтобы не потерять их,
наплава повесили, все же опыта нет, вслепую ловушки не найти. Зато самоловы
у приезжих рыбаков - не самоловы - произведения искусства! Пробки крашены в
разные цвета, чтоб видней было рыбе. Коленца навязаны, правда, как попало и
разной длины, вместо якорниц каменюка. Да в этом ли суть? Стерляди, раз она
такая игривая дитя, главное - пробка, яркая, пенопластовая, современная, не
та, что у чушанских аборигенов, - у них пробки еще доисторической эпохи,
когда бутылки закупоривались не железной нахлобучкой, а корой какого-то
дерева, чуть ли не из Африки завозимого.
плечами, охотно соглашались: "Конешно, конешно! Где нам? Те-о-о-ом-ность..."
Что правда, то правда: дремучестью веяло от этих людей, болотным духом на
версту несло.
долго не давался в руки. Четыре уды кто-то оторвал, еще четыре поломал.
рваные коленца, дрожащим голосом объявил шеф. Артелью решено было
переставить самоловы на самый стрежень - как и всем малоопытным рыбакам, им
мнилось - чем дальше в реку, тем больше рыбы.
ловушек, подвернули к стану, там их Командор поджидает.
пароход ночью попадете! По реке лишка не рыскайте. Закрестите наши концы -
на себя пеняйте! - И выразительно поглядел под ноги, возле которых лежало у
него ружье со стволами двенадцатого калибра. Сказал и рванул на дюральке в
Чуш. Волна за лодкой бодрая двоилась, в носу лодки, под завязку полный,
хрустел, шевелился мешок, по-ранешнему - куль.
то он и шеф, чтоб силу и дух в коллективе поддерживать, многозначительно
сощурив глаза, проговорил:
Есть тут место. "Золотая Кагга" называется. Усечем - боится! Гужьем
запугивает, хамло! О-о-ох и наглец! Пока спигт пил - дгуг тебе и бгат, не
стало спигту - вгаг!
пышной оборки прибрежных кустов, пучки, как какие-нибудь экзотичные растения
в джунглях Амазонки, взнялись высокущие, мохнатые, лопушистые! В широко
цветущих зонтах дремали шмели и бабочки, на них охотились пичуги, суетились,
выбирая из гущи соцветий мушек, тлю и всякий корм детям. Марьин корень
дурманом исходил по склонам берегов, лабазник в пойме речки набух крупкой,
цвел молочай, дрема, вех, бедренец и всякий разный дудник, гармошистые
листья куколя, все время бывшие на виду, потухли в громко цветущем
дурнотравье, и все ранние цветки унялись, рассорив лепестки по камням
берега. Ароматы голову кружили. Теплынь! Нега! Э-эх, девочек не прихватили!
Да какая с девочками рыбалка? Блуд один. Бог с ними. Вот наловят стерлядки,
накоптят, навялят и такое в городе устроят!..
окуней, ельцов и чебаков, жарили их по-таежному, на рожне, попросту сказать,
на сучках, ели, где сырое, где обугленное - не очень-то вкусно, зато
Корнев Павел
Афанасьев Роман
Ильин Андрей
Володихин Дмитрий
Посняков Андрей
Лукин Евгений