Чтение 32–й страницы книги ~Времятрясение~

он очень боялся, ведь тогда он испортит праздник своей семье, --
водопроводчик, похожий на моего брата, стоял за спиной Траута и держал руки
у него на плечах. Он мягко нажмет на плечи, когда придет время Трауту
совершить свой дебют в шоу-бизнесе.

Последняя сцена пьесы происходила на задворках железнодорожной станции
в Спрингфилде, штат Иллинойс. Было 11 февраля 1861 года. Авраам Линкольн,
которого в этот раз играл праправнук Джона Уилкса Бута
полуафро-американского происхождения, только что был избран президентом
Соединенных Штатов. Для США наступал самый темный час их истории. Авраам
Линкольн должен был отправиться по железной дороге из своего родного города
в Вашингтон, округ Колумбия, да поможет ему Бог.

Он произнес слова, которые Линкольн и в самом деле произнес: "Никто из
вас -- ибо никто из вас не был на моем месте -- не может почувствовать, как
печально мне расставаться с вами. Я всем обязан этому месту и вашей доброте,
люди мои. Я прожил здесь четверть века, из юноши стал пожилым человеком.
Здесь родились мои дети, и один из них здесь похоронен. Теперь я уезжаю, и
не знаю, когда вернусь, и вернусь ли вообще.

Меня избрали на пост президента в то время, когда одиннадцать штатов
нашего государства объявили о своем намерении отделиться, когда угрозы
начать войну становятся яростнее день ото дня.

Я принимаю на себя тяжкий груз ответственности. Я хотел к этому
подготовиться, и потому пытался узнать, в чем состоит тот великий принцип
или идеал, который удерживал наши штаты вместе так долго? И я верю в то, что
этот принцип -- не просто желание колоний отделиться от родины, но тот дух
Декларации Независимости, что дает свободу людям этой страны и надежду всему
миру. Этот дух был воплощением древней мечты, которую люди пронесли сквозь
века. Люди мечтали, им снилось, как однажды они сбросят свои цепи и обретут
свободу, и станут братьями. Мы добились демократии, и теперь вопрос в том,
сумеет ли она выжить.

Возможно, настал ужасный день, когда сон закончился, и нам следует
проснуться. Если это так, то я боюсь, что больше никогда мы не увидим этот
сон. Я не могу поверить в то, что когда-нибудь у людей снова появится
возможность, которая была у нас, когда мы принимали Декларацию
Независимости. Возможно, нам следует согласиться и признать, что наши идеалы
свободы и равенства устарели, что они обречены. Я слышал, что один восточный
правитель приказал мудрецам придумать ему слова, которые были бы истинны
всегда, во все времена. Мудрецы сказали ему, что это такие слова: "И это
тоже пройдет".

В наше горькое время эта мысль -- "и это тоже пройдет" -- помогает
пережить страдания. Но все же -- давайте верить, что это ложь! Давайте жить
и доказывать, что мы можем возделывать природу вокруг нас, и тот мир мысли и
этики, который находится внутри нас, что мы можем обеспечить процветание
отдельной личности, всего общества и государства. Наш путь лежит вперед, и
пока Земля вертится, да будет так...

Я отдаю вас в руки Всевышнего и надеюсь, что в своих молитвах вы будете
меня вспоминать... Прощайте, друзья и сограждане".

Актер, игравший роль Каванага, офицера, сказал: "Пора отправляться,
господин президент. Садитесь в вагон".

Линкольн садится в поезд, а толпа в это время поет "Тело Джона Брауна".

Другой актер, игравший кондуктора, поднял свой фонарь.

Вот в этот момент Траут должен был нажать на гудок, и он это сделал.

Когда опустился занавес, за сценой кто-то всхлипнул. Этого не было в
пьесе. Это был экспромт. Это было красиво. Это всхлипнул Килгор Траут.

62

Все наши слова на пикнике на берегу поначалу были нерешительными,
извиняющимися, как будто английский язык не был нашим родным. Мы оплакивали
не только Линкольна, мы оплакивали кончину американского красноречия.

Еще одним двойником была Розмари Смит, костюмер из Клуба маски и парика
и мать Фрэнка Смита, суперзвезды. Она напоминала Иду Янг, внучку бывших
рабов, которая работала у нас в Индианаиолисе, когда я был маленьким. Ида
Янг и дядя Алекс сделали для моего воспитания почти столько же, сколько мои
родители.

У дяди Алекса не было двойника. Он не любил мою писанину. Я посвятил
ему "Сирены Титана", а дядя Алекс сказал: "Надеюсь, молодежи это
понравится". Никто не был похож на мою тетю Эллу Воннегут Стюарт, двоюродную
сестру моего отца. Она и ее муж Керфьют владели книжным магазином в
Луисвилле, штат Кентукки. Они не продавали мои книги, поскольку считали, что
я пишу непристойности. Так оно и было в те годы, когда я начинал.

Среди других отбывших на небеса душ, которых я не возвратил бы к жизни,
если бы у меня была возможность, некоторые были представлены двойниками.
Были девять моих учителей из Шортриджской школы, был Феб Херти, который
нанял меня, когда я учился в школе, чтобы я придумал рекламу детской одежды
для универмага Блока, была моя первая жена Джейн, была моя мать, мой дядя
Джон Раух, муж еще одной двоюродной сестры отца. Дядя Джон рассказал мне все
про американскую ветвь нашей семьи. Я включил его рассказ в книгу "Пальмовое
воскресенье".

Двойник Джейн, смазливая юная девушка, преподающая биохимию в
Университете Род-Айленда, недалеко от Кингстона, сказала по поводу
театрального представления и заката: "Ну когда же?!" Она сказала это в
воздух, но я услышал.

Двойники на том пикнике в 2001 году были только у умерших. Артур Гарвей
Ульм, поэт и постоянный секретарь в Занаду, служащий Американской академии
искусств и словесности, был небольшого роста и с огромным носом. Точь-в-точь
как мой фронтовой друг Бернард В. О'Хара.

Моя жена Джилл, благодарение Богу, была среди живых и присутствовала на
пикнике во плоти, и вместе с ней Нокс Бургер, мой одногруппник из Корнелла.
После окончания второй неудачной попытки западной цивилизации покончить с
собой Нокс стал литературным редактором в "Колльерс", где еженедельно
печаталось по пять рассказов. Нокс подыскал мне хорошего литературного
агента, полковника Кеннета Литтауэра, первого пилота, который в Первую
мировую войну научился сбрасывать бомбы в окопы на бреющем полете.

Кстати, в книге "Десять лет на автопилоте" Траут высказал мнение, что
было бы неплохо нумеровать катаклизмы так же, как мы нумеруем мировые войны
и суперкубки по американскому футболу.

Полковник Литтауэр продал с дюжину моих рассказов, несколько, кстати,
Ноксу, и тем дал мне возможность уйти с моей работы в "Дженерал электрик" и
уехать с Джейн и двумя нашими детьми в Кейп-Код и стать свободным
художником. Когда телевидение разорило газеты, Нокс стал издателем. Он издал
три мои книги: "Сирены Титана", "Канарейки в кошкином доме" и "Мать ночь".

Нокс вывел меня на старт, а затем помогал мне двигаться вперед, пока у
него были силы. И тогда мне на помощь пришел Сеймур Лоуренс.

Еще пять человек, вдвое моложе меня, помогавших мне в годы моего
заката, потому что моя работа была им интересна, тоже присутствовали на
пикнике во плоти. Они не ко мне приехали. Они хотели наконец-то посмотреть
на Килгора Траута. Это были Роберт Уэйд, который летом 1996 года снял фильм
по моей книге "Мать ночь" в Монреале, Марк Лидс. который написал и издал
остроумную энциклопедию моей жизни и моих книг, Эса Пиратт и Джером
Клинкович, которые составляли мою библиографию и писали обо мне эссе, и еще
Джо Петро Третий, с номером, как у мировой войны, который научил меня
шелкографии.

Там был и мой самый близкий партнер, адвокат и литературный агент Дон
Фарбер вместе со своей дорогой женой Энн. Там был мой близкий приятель
Сидней Оффит. Там был критик Джон Леонард, академики Питер Рид и Лори
Рэкстроу, фотограф Клифф Маккарти, и другие добрые незнакомцы. Их было
слишком много, чтобы можно было назвать всех.

Там были и профессиональные актеры Кевин Маккарти и Ник Нолт.

Там не было моих детей и внуков. Это было нормально, вполне понятно.
Был не мой день рождения, я не был почетным гостем. Чествовали в тот вечер
Фрэнка Смита и Килгора Траута. У моих детей и детей моих детей были другие
дела. А может, у них были книги, или вареные раки на обед, или шум в голове.

Да какая разница!

Поймите меня правильно! Вспомните дядю Карла Баруса, и вы поймете меня
правильно!

63

Это -- не готический роман. Мой друг Борден Дил, первоклассный
писатель, южанин, попросил своих издателей не посылать экземпляры его книг
для рецензий ни в какие населенные пункты, находящиеся севернее линии Мэйсон
-- Диксон[48]. Еще он писал готические романы под женским
псевдонимом. Я попросил его дать определение готического романа. Он сказал:
"Молодая женщина заходит в старый дом и мгновенно писает в трусики от
страха".

Как-то Борден и я были в Вене, в Австрии, на конгрессе Международного
пен-клуба, писательской организации, основанной после Первой мировой войны.
Тогда-то он мне и рассказал про готический роман. А еще мы говорили о
немецком писателе Леопольде фон Захер-Мазохе, который получал ни с чем не
сравнимое удовольствие от унижений и боли и рассказал об этом на бумаге.
Благодаря ему в современный язык вошло слово "мазохизм".