страдать весь мир, потому и годы эти могли бы еще зваться годами
страданий.
когда-то собирала цветы, ловила мотыльков, слушала сказки про
чеберяйчиков; вместе боялись темноты, вместе бегали по таинственным
закоулкам Красного двора, сооруженного князем Всеволодом; а теперь Журило
- дружинник и посол киевского князя. Журило жил все шесть лет в Киеве, он
там все знает, про все может рассказать, заполняя шестилетнюю пустоту,
переносить которую нет больше никаких сил.
единственное упоминание: император по представлению жены и епископов
Рупрехта Бамбергского и Удальриха Эйхштадского одарил министериала
бамбергского Майнгера. Больше ничего. Еще не было вражды между Евпраксией
и Генрихом, еще не утратили они надежд. Двор, как и надлежало, разделился
на две части, две половины; мужская тянулась к императору, женская - к
императрице; разделение было выгодно Генриху, не устраивало и обижало
молодую императрицу, но в конце концов и она извлекла из этого положения
кое-какую пользу, могла сосредоточиться на себе, на своем прошлом, а
прошлое, известно, всегда при нас, и полезно оно тем, что человеку легко
сопоставить память о своем прошлом и свое нынешнее горе.
выразить материнские чувства, были придворные дамы, которые, казалось,
полностью превратились в глаза и уши, впитывали каждое словечко, каждый
взгляд, малейшее движение, все старались уловить хотя бы какой-нибудь
намек на нечто греховное, что было, ну, ясно же, было между императрицей и
этим молодым, на диво красивым чужаком - недаром ведь от одного только
взгляда на него Адельгейда поранила себе руку.
троном, придворные дамы теснились понизу на переносных ременных стульцах,
Журиле стула не подали, хотя послу такого большого властителя, каков
киевский князь, оказывали честь, разрешая сидеть и перед самим
императором.
женщиной должно стоять всем мужчинам.
пышными своими кудрями. Удивлялся: ужель эта холодная, неприступная
молодая женщина в золотой короне Евпраксия, Пракся, с которой он... Эх,
лучше уж не вспоминать, а молчать или говорить лишь то, что хотят от него
услышать.
избалованному женским вниманием красавцу.
княжна, то и знать ей нужно о князьях. О братьях, об отце и о дядьях, да
матери, да святых отцах, да... Ну, так значит... Когда поехала она сюда,
из греков прибежал в Тмутаракань Олег Святославич, бросил в поруб братьев
Ростиславичей - Давида и Володаря, посек козаров, которые допреж того
заслали его к ромеям, Ростиславичей потом выпустил и засел в Тмутаракани,
а Ростиславичи кинулись на Русь, прогнали из Владимира Ярополка
Изяславича, тот побежал к князю Всеволоду просить помощи, великий князь
послал сына своего Владимира Мономаха с дружиной, ну, прогнали
Ростиславичей и снова посадили Ярополка во Владимире. Тогда и он, Журило,
ходил с дружиной. А через год Ярополк, поддавшись злым наветам, пошел
супротив самого великого князя Всеволода, и снова послали под Луческ
молодого князя Мономаха, и снова Журило ходил туда с дружиною, Ярополк
утек к ляхам, а они взяли Луческ и матерь Ярополкову Гертруду, и жену его
Ирину, и близких Ярополковых людей привели в Киев в полон, что ли. Еще год
минул, как Ярополк пришел и стал мириться со Всеволодом. Снова отдали ему
Луческ, - а Мономах возвратился в Чернигов. Но не угомонился Ярополк,
пошел на Звенигород, а в пути, когда он спал на возу, набежал на него
какой-то Нерадец, вогнал ему в сердце меч и побежал так быстро, что никто
и опомниться не успел. Соскочил Ярополк с воза, вырвал меч из раны,
закричал отчаянно: <Ох, ты же меня, вражина, доконал!> И помер. Ну,
привезли его в Киев, положили в раку из мрамору, оставили лежать в церкви
святого Петра, что сам и воздвиг по подсказке матери своей Гертруды, она
же римской церкви святого Петра молилась... Вот и все.
Всеволоду и митрополиту Иоанну. Митрополит послов не принял, разругался с
самим князем Всеволодом и помер, а был, говорят, вельми ученый. После того
Янка, княжна и игуменья Андреевского монастыря, пошла в греки и привезла
от них нового митрополита Иоанна-скопца. Говорят, неученый и глупый, но
он, Журило, того уже не знает, потому как тут прибыли послы от императора,
и ему велено было ехать с ними сюда.
Красном дворе, ни о том, что знали только они двое шесть лет назад, ни о
чеберяйчиках...
ощущая больше на себе острых взглядов придворных ведьм, закричит Журило
матери своей, что Евпраксия несчастна, что не допустит он, чтобы была она
такой несчастной, увезет ее назад, в Киев, к князю Всеволоду, к...
прискачу и увезу Евпраксию отсюда!
восклицанья, знала: ничего такого не будет. И сей год занесется в пустые
годы, а когда и настанут наполненные, то не знать еще, чем они станут
полниться: счастьем иль горем.
невыразительные поминанья.
императора сошлись в тронном зале Бамбергского дворца; входили туда словно
два поссорившихся государства, до самых дверей в зал сопровождаемые своими
приближенными, которые затем должны были в соответствии с высочайшим
повелением остаться за порогом. Император желал говорить с императрицей. О
чем? Кому ж о том знать?
золотая цепь покачивалась на впалой груди, ровно ошейник широкий на
охотничьем псе; не сел на трон, бегал и бегал из конца в конец по мрачному
залу; Евпраксия стояла на одном месте, следила за Генрихом, спокойная и
будто равнодушная.
начал император, не глядя на жену, голосом особенно резким и отрывистым.
ждала вестей.
утешительны. Я надеялся...
по-прежнему равнодушной. Все в ней умерло к этому человеку. Чего ему нужно
от нее?
усмотрению могли распоряжаться его послами. Вы можете оставить их при себе
для услуг, можете отправить назад в Киев. Он считает, что вам приятно
будет иметь возле себя славянские души. К тому же он послал молодых.
Говорят, он любит молодых. Так же и вы.
молодой женщины?
Может быть, я слишком молода.
сдержалась, лишь скользнула по нему серыми своими глазами, да так, что у
другого человека от их взгляда сердце зашлось бы. Генрих же только стиснул
зубы и еще быстрей забегал по заду. На ходу кидал:
молодым...
греческих императоров...
князь сочетался браком с греческой принцессой. Но никто не знал, что она
умерла и что он взял себе в жены девушку из подлого рода...