это ответ от Т. - желанный ответ, на который старый доктор так надеялся и от
которого ждал так много!
страшно, и я тихонько коснулась его руки.
время, - холодный грубо иронический, уничтожающий отзыв. Какой-то Коровин
находил, что, хотя автор посвятил всю свою жизнь изучению плесени, он,
очевидно, не знаком с работами Рейнгардта и других видных представителей
западноевропейской науки. Что касается самой теории, то она в этом отзыве
признавалась детски вздорной и лишенной какого бы то ни было научного
смысла.
Нужно было послать вашу рукопись Мите. Он отнес бы ее в научный журнал и
тогда все могли бы судить о ней. Вы рассказывали о своей теории Мите?
прошла по его лицу но вскоре оно стало еще светлее, чем прежде.
Мите, и то, что я услышала, глубоко поразило меня.
может так же повредить ему, как некогда мне. Блеск ума и слепота эгоизма.
Воля и странная способность легко поддаваться влиянию. Чувствительность,
холод и над всем этим огромная, все ломающая жажда жизни.
ТИШИНА
отвезен в Дом инвалидов. Это произошло без меня, и когда вечером восьмого
марта, сразу после собрания по поводу Женского дня, усталая, но веселая, я
зашла в "депо", незнакомая женщина в подоткнутой юбке уже мыла полы, окна
были распахнуты, обои сорваны, и в квартире было так пусто, как будто сюда
сто лет не заглядывала ни одна живая душа. Я зашла в комнату старого доктора
- и там все пусто, разорено. Только фисгармония, которая, без сомнения, была
так плоха, что никто не захотел ее купить, стояла в углу, да моя скамеечка
валялась подле нее вверх ногами. Мне захотелось стащить скамеечку, и я бы
стащила, если бы женщина в подоткнутой юбке не зашла вслед за мной, чтобы
спросить, что мне нужно. Мне ничего не было нужно, решительно ничего, и,
разумеется, ей показалось очень странным, что какая-то девушка, войдя в
опустевшую комнату, никак не может заставить себя уйти и долго бесцельно
стоит подле дряхлого, покрытого пылью инструмента. Очевидно, эта девушка так
и не научилась, подобно знаменитой киноактрисе, "испытывая боль, изображать
безмятежность".
меня не пустили. Зато девятого я пришла с утра. И увы! Оправдалось все, что
заранее огорчало меня. Его поместили в просторную, светлую комнату, но сосед
- бывший артист - был недоволен и заявил заведующему, что он не станет жить
со стариком, который может умереть в любую минуту. Не знаю, дошло ли это до
Павла Петровича, но он был в тоске, ничего не ел и лежал, повернувшись к
стенке. Некоторые вещи были перевезены - кресло, курительный столик и
другие, - но какими странными казались они в этой непривычной комнате, как
жались в углы, как робко извинялись за старость!
бумагами куда-то пропал. Я пошла выяснить, и оказалось, что чемодан проходит
дезинсекцию - будет окуриваться серой. Насилу удалось мне убедить
заведующего, что научный труд не нужно подвергать дезинсекции. Чемодан был
принесен, поставлен под кровать, и, немного успокоившись, Павел Петрович
поговорил со мной. Но у него были тусклые глаза, и я с трудом убедила его
выпить стакан чаю.
знал Павла Петровича, был в отъезде, и я дождалась приема у его заместителя,
хотя пришлось просидеть очень долго, и почти весь день Павел Петрович провел
без меня. Я была расстроена и поэтому удивительно бестолково рассказала о
том, что произошло. Но насчет Глафиры Сергеевны я рассказала толково. Она у
меня получилась, как живехонькая, так что заместитель председателя горсовета
несколько раз изумленно крякал, а потом сказал, что начинает разбираться в
некоторых загадочных действиях своего жилотдела.
вернуться в Лопахин. И она в жилотделе хлопотала комнату, это мне известно.
Ну-с, а тут имеется налицо прекрасная комната, насчет которой нетрудно
сговориться при наличии доброго желания с обеих сторон, то есть со стороны
данной гражданки и жилотдела. Так-с. Посмотрим! А насчет Павла Петровича ты
не беспокойся. Нет худа без добра! Сделаем, что на новом месте ему будет
лучше, чем дома. Завтра сам зайду и все устрою...
на что не жаловался и даже сказал мне, что совершенно здоров. Ночью у него
был припадок, а теперь все прошло и он чувствует себя превосходно. Он
останавливался надолго после каждого слова. "Но это, - сказал он, - просто
от усталости после бессонной ночи". Доктор Беленький знал Павла Петровича и
охотно согласился прийти. Он осмотрел его и сказал, что "непосредственной
опасности нет". Но Павел Петрович от души рассмеялся и, когда я принесла ему
микстуру, вылил ее в плевательницу дрожащей, но аккуратной рукой.
чтобы я повыше взбила подушку. Мучительное нетерпение овладело им - можно
было подумать, что он терзается невозможностью умереть сию же минуту. То он
просил пить; то, едва я подносила стакан к губам, отводил мою руку; то
метался, раскидывая все вокруг, ухватившись за простыню зубами; то манил
кого-то слабой рукой, но не меня, потому что сердито закрывал глаза, когда я
наклонялась.
эту пору не бывает цветов, но я наломала много кедровых веток, и большие
венки - от горсовета, от уездной больницы и мой - выглядели очень красиво
среди длинных темно-зеленых игл. На похороны пришли очень многие. Павла
Петровича знали и любили в Лопахине. Именно с этого начал свою речь
председатель горсовета, который рассказал краткую биографию старого доктора
и особенно остановился на том факте, что он как "политический" был некогда
выслан в Сибирь. Потом выступил один пожилой рабочий с кожзавода, которого
я, между прочим, никогда не видела у Павла Петровича - наверное, это было
очень старое знакомство, задолго до того, как я попала в "депо".
бесплатную помощь. А кто в царские времена всегда безвозмездно лечил бедного
человека? Павел Петрович!
науки. Несколько минут все стояли молча после этой речи, потом разошлись, и
я осталась одна - хотела еще зайти на могилу к маме, и, кроме того, нужно
было условиться насчет дощечки на могилу Павла Петровича с датами рождения и
смерти.
по этому поводу не было ни малейших сомнений, потому что, когда я зашла,
чтобы поблагодарить, он сказал, что я, как единственная находящаяся в городе
родственница Павла Петровича, могу, если мне угодно, взять его вещи. И я
взяла - фото, чемодан с бумагами и курительный столик. В этот же день я
принялась разбирать бумаги - мне хотелось найти письмо к товарищу Ленину,
письмо, которому старый доктор придавал такое значение! Однако я нашла лишь
все те же черновые варианты, перечеркнутые тысячу раз, с фразами,
оборванными на полуслове. Можно было попробовать как-нибудь соединить их и
составить письмо. "Но зачем? - грустно подумалось мне. - Ведь Павел Петрович
уже никогда не отправит его".
этом с Андреем.
которое лежало передо мной в виде узких, старомодных конвертов. Письма
Кречетовой! Мне очень хотелось прочесть их, и, наверное, я не удержалась бы,
если бы Павел Петрович не сказал: "Сожги их, Таня". Но это было сказано в
тот день, когда Раевский непременно хотел получить и издать эти письма, и
сказано именно для того, чтобы этого не случилось. Больше Павел Петрович не
повторял своей просьбы - вот почему в тяжком раздумье сидела я над письмами
Кречетовой, не зная, на что решиться. Сжечь их? Сохранить у себя? Передать
Агнии Петровне, Андрею? Одно письмо выпало, и я невольно прочитала несколько
фраз: "... Не люблю писать тебе наскоро, в повседневной обстановке. Но когда
ты предстаешь передо мной, как живой, когда нарастающая потребность видеть
тебя становится неотступной... "
огонь это трепещущее, живое! Нет! Да и не все ли равно? Ведь теперь о любви
старого доктора знаю только я, и больше никто на свете.
и вместе с другими бумагами Павла Петровича положила обратно в его чемодан.