Его немного обидел сдержанный тон похвал. Но его успокоили. Карасик сказал,
что так полагается.
может. Вот и мое фамилие в дело пошло.
фамилия, а мое сойдет пока что и так.
календарь славы Антона. "Гидраэр" выступал в классе клубных команд. И от матча
к матчу имя Кандидова становилось все известнее. Гидраэровцы в своей группе не
проигрывали ни одного слышал подбадривающие возгласы. Теперь он чувствовал:
все за него.
полный злого азарта и ненависти к нападающим, он бросался под ноги, катался,
выдирал, вылущивал мяч из плотной груды тел и стискивал его в объятиях.
Свисток судьи застал Антона лежащим на мяче. Он вскочил, думая, что назначают
спорный или штрафной. Он тяжело дышал, обалдело поводя глазами.
направлениях пересекало пространство над полем. Цветочкин, только что
нападавший, сразу обмякнув, весело подбежал к нему. Антон еще ничего не
понимал. Инстинктивно он отвел руку в сторону и заслонил собой мяч,
оборонительно выставив вперед локоть.
стояли! Поздравляю! Колоскову закрыться!
шли обнявшись, хлопая друг друга по потемневшим, взмокшим спинам. Подбежали
Баграш, Фома; они обнимали Антона. Протискивался Карасик. Он был возбужден,
что-то говорил с восторгом, неистовствовал, размахивая руками. Но ничего не
было слышно. Плотная толпа сбежавшихся зрителей сгрудилась у входа. Мальчишки
лезли вперед, задирали головы и завороженными глазами смотрели в лицо Антону.
Колосков. Он был уже в пиджаке, но еще в трусах.
мне спокойно можно в запас, есть кому стать. Только чтобы и дальше так! Ладно?
порывисто Антона выше локтей и поцеловал его в обе щеки. Все кругом молчали.
Устыдив-уставали после рассказывать о подвигах Антона в воротах сборной
Москвы. Даже сдержанные ленинградцы были ошеломлены. За Антоном, хотя он и
пропустил в Ленинграде один гол в свалке у ворот, уже прочно установилась
кличка "сухой" вратарь. Сборная Москвы ездила на юг. И там Антон подтвердил
это прозвище, не пропустив ни одного мяча. Газеты в один голос называли его
лучшим вратарем страны. И вскоре, когда составлялась сборная Республики,
вратарем ее был утвержден единогласно Антон Кандидов. Его уже прочили вратарем
сборной команды СССР.
он успел сдать, другие ему отложили, найдя причину отсрочки уважительной. С
работой он справлялся; для тренировки ему было выделено специальное время.
Баграш иногда журил и школил его. Изредка заглядывал Карасик. Настя хорошела и
улыбалась при встрече с ним. Он никак не мог понять ее. Уже не раз он твердо
решал сказать все начистоту, но каждый раз терялся, умолкал и порол чепуху.
"Королевских буйволов". Если бы они приехали, Кандидов мог бы держать экзамен
на международный класс.
профессуры. Крупнейший теоретик гидроавиации, он был известен не только в
Европе, но и за океаном. Он славился знанием всей подноготной старой Москвы,
широким замоскворецким хлебосольством, природной веселостью, хорошими манерами
и простецкой легкостью в общении с людьми. Он знал толк в старых гравюрах и
беговых лошадях и был не дурак но части вин. Но не коллекционировал первые, не
рисковал на вторых и не злоупотреблял последними. Ему было около шестидесяти.
Но огорчительное отложение жирка портило ему лишь фигуру, а не настроение. Он
брился матча. Но встречи часто кончались вничью: нанадение гидраэровцев не
всегда умело забить мяч в чужие ворота, а Антон редко пропускал в свои. И в
результате: ноль - ноль. Потом Баграш несколько изменил тактику игры. За
ворота можно было быть спокойным, и команда теперь смелее нападала.
Караете, проходя мимо будки телефонного автомата, увидел за стеклом Димочку
Шнейса. Он передавал в свою редакцию отчет о матче.
Зажав ухом и плечом трубку, Димочка спешно раскладывал листочки записи. - Что?
Гидраэровцы... Нет "ы"? Я говорю: "ы". Кандидов опять не пропустил ни одного
мяча. Он, безусловно, лучший вратарь Москвы. Мертвая хватка. Гидраэровцы... Да
нет! "Ы, ы", - говорю я вам! Давайте по буквам!.. О-о-о!
увидел, что рядом с Антоном сидят Ласмин и Димочка. Антон бормотал что-то
невнятное и беспомощно оглядывался. Димочка спешно записывал. Увидя Карасика,
он вскочил. - Евгению Кар - эвоэ, привет! - закричал он.- Всего хорошего,
Антон Михайлович, мы еще встретимся! Он помахал рукой и вылетел из раздевалки.
традиционная встреча с Ленинградом. Матч этот был очень серьезным, и в совете
футбольной секции многие ни за что не соглашались признать кандидатуру Антона.
За него заступилась "Комсомольская газета". Она обругала руководителей за
косность, потребовала продвижения молодых и ядовито напомнила проигрыш
прошлого сезона.
сборной, целую неделю нестоящей дамы. Он физически не может ужиться спокойно с
несправедливостью. Что? Будьте воспитанны, друзья!"
много, пили в меру. Профессорша Мария Дементьевна была многоопытной хозяйкой,
умеющей занять гостя, угостить досыта и не замечать пятен на скатерти. Это
была неугомонная толстуха. Она ездила в Ессентуки, призывала на помощь все
силы природы: воды, горы, электричество, массаж, теряла по восемнадцать кило и
в первый же месяц по прибытии в Москву прибавляла в весе двадцать.
восхищения. "Обиды" 1917 года она не забыла. Но Арди, как она называла
профессора, был доволен большевиками.
несколько лет назад говорила на благотворительных базарах: - Ах, наши серые
незаметные солдаты - это чудо!..
Ладой.
белый свет, и была довольна тем, что существует и выполняет это высокое
предначертание. Раз решив так, она уже больше не затрудняла себя никакими
вопросами о целях жизни. Так подгоняла она в детстве, заглянув в конец
учебника, задачку под готовое решение. Она была очень миловидна, а некоторые
погрешности, допущенные природой, легко и умело восполнялись искусственно.
профессора Токарцева могла быть такая дочка. Ему было обидно, когда он слышал,
как Лада обращалась с изящной фамильярностью при посторонних к Ардальону
Гавриловичу:
гоп!.. Состоялось... - и уезжала на машине каждый день, делал по утрам
гимнастику по Мюллеру, и складка на его брюках была остра, как форштевень. В
свободные часы он сам уверенно водил машину, которой наградило его
правительство, причем на загородном шоссе дожимал стрелку спидометра до 90.
Читая на другой день об автомобильных катастрофах, он холодел, клялся себе,
что будет осторожен, но за рулевой баранкой забывал о страхе - "какой русский
не любит быстрой езды!"
предпочитая не вспоминать о прошлом, которому хорошо знал цену. От эмиграции
он с омерзением отплевывался. В первые же годы революции его пригласили
работать. Человек он был любопытный. "Это совсем особенный народ, - говорил
он, присматриваясь. - Интересно все-таки, что у них получится". Размах работы
был ему по душе. По его предложению утвердили строительство грандиозного
гидроканала для испытания моделей. Он уже больше десятка лет носился с этой
мечтой и сразу увлекся новой работой, работал не за паек, а за совесть. С
живым интересом и со страстным любопытством сближался с новыми людьми и
незаметно перестал говорить "они", "у них", перейдя на "мы", "у нас".
маленькой коммуне гидраэровцев. Его занимали дерзость и упрямство, с которыми
Фома Рус"лкин, Яшка Крайнах бросались в гущу самой премудрости науки. Ему
импонировал футбольный задор, командное братство, бешеное упрямство, стиснутые
зубы, дьявольская усидчивость.