Чтение 32–й страницы книги ~Сын полка~

это посвистывают шальные пули. Тогда он понял, что находится где-то совсем
близко от пехотной цепи. И сейчас же он увидел эту пехотную цепь. Она была
совсем рядом.
Ваня давно уже видел впереди, посередине картофельного поля, ряд
холмиков, которые казались ему кучками картофельной ботвы. Теперь он ясно
увидел, что именно это и есть пехотная цепь. А за нею уже никого своих нет,
а только немцы.
Тогда он, осторожно пригибаясь, подошел к своему орудию, поставил
снаряды на землю и лег на свое место шестого номера, возле ящика.
Ване казалось, что все то, что делалось в этот день вокруг него,
делается необыкновенно, томительно медленно. В действительности же все
делалось со сказочной быстротой.
Не успел Ваня подумать, что было бы очень хорошо как-нибудь обратить на
себя внимание капитана Енакиева, улыбнуться ему, показать дистанционный
ключ, сказать: "Здравия желаю, товарищ капитан",- словом, дать ему понять,
что он тоже здесь вместе со своим орудием и что он так же, как. и все
солдаты, воюет,- как впереди хлопнул слабый выстрел и взлетела красная
ракета.
- По наступающим немецким цепям прямой наводкой - огонь! - коротко,
резко, властно крикнул капитан Енакиев, вскакивая во весь рост.
- Огонь! - закричал сержант Матвеев. И в этот же самый миг, или даже,
как показалось, немного раньше, ударили обе пушки. И тотчас они ударили еще
раз, а потом еще, и еще, и еще. Они били подряд, без остановки. Звуки
выстрелов смешивались со звуками разрывов.
Непрерывный звенящий гул стоял, как стена, вокруг орудий. Едкий, душный
запах пороховых газов заставлял слезиться глаза, как горчица. Даже во рту
Ваня чувствовал его кислый металлический вкус.
Дымящиеся гильзы одна за другой выскакивали из канала ствола, ударялись
о землю, подпрыгивали и переворачивались. Но их уже никто не подбирал. Их
просто отбрасывали ногами.
Ваня не успевал вынимать патроны из укупорки и сдирать с них колпачки.
Ковалев всегда работал быстро. Но сейчас каждое его движение было
мгновенным и неуловимым, как молния. Не отрываясь от панорамы, Ковалев
стремительно крутил подъемный и поворотный механизмы одновременно обеими
руками, иногда в разные стороны. То и дело, закусив съеденными зубами ус, он
коротко, злобно рвал спусковой шнур. И тогда пушка опять и опять судорожно
дергалась и окутывалась прозрачным пороховым газом.
А капитан Енакиев стоял рядом с Ковалевым по другую сторону орудийного
колеса и пристально следил в бинокль за разрывами своих снарядов. Иногда,
чтобы лучше видеть, он отходил в сторону, иногда бежал вперед и ложился на
землю. Один раз он даже с необыкновенной легкостью взобрался на кучу ботвы и
некоторое время стоял во весь рост, несмотря на то что несколько мин
разорвалось поблизости и Ваня слышал, как один осколок резко щелкнул по щиту
пушки.
- Вот-вот. Хорошо. Еще разик,- нетерпеливо говорил капитан Енакиев,
снова возвращаясь к пушке и что-то показывая Ковалеву рукой.- А теперь
правей два деления. Видишь, там у них миномет. Давай туда. Три штучки.
Огонь!
Пушка снова судорожно дергалась. А капитан Енакиев, не отрываясь от
бинокля, быстро приговаривал:
- Так-так-так. Молодец, Василий Иванович, угодил в самую ямку.
Замолчал, мерзавец. А теперь, пожалуйста, опять по пехоте. Ага, черти!
Прижались к земле, не могут головы поднять. Дай им еще, Василий Иванович.
Один раз, при особенно удачном выстреле, капитан Енакиев даже
захохотал, бросил бинокль и похлопал в ладоши.
Никогда еще Ваня не видел своего капитана таким быстрым, оживленным,
молодым. Он всегда им гордился, как солдат гордится своим командиром. Но
сейчас к этой солдатской гордости примешивалась другая гордость - гордость
сына за своего отца.
Вдруг капитан Енакиев поднял руку, и обе пушки замолчали. Тогда Ваня
услышал торопливую, захлебывающуюся скороговорку по крайней мере десяти
пулеметов, собранных в одном месте. Звук был такой, что мальчика мороз
подрал по коже. Он не понимал, хорошо это или плохо. Но когда он посмотрел
на капитана Енакиева, то сразу понял, что это очень хорошо.
Впоследствии мальчик узнал от солдат, что это были двенадцать пулеметов
Ахунбаева. Они были спрятаны и молчали до тех пор, пока немцы не подошли
совсем близко. Тогда они внезапно и все разом открыли огонь.
- Ага, бегут,- сказал капитан Енакиев.- А ну-ка, по отступающим
немецким цепям - шрапнелью! Прицел тридцать пять, трубка тридцать пять.
Огонь! - закричал он, и тогда пушки выстрелили каждая шесть раз он снова
легким движением руки остановил огонь.
Пулеметы продолжали заливаться, но теперь, кроме их машинного,
обгоняющего друг друга звука, слышался уже знакомый звук многих человеческих
голосов, кричавших в разных концах поля: "Ура-а-а-а!.."
- Вперед! - сказал капитан Енакиев и, не оглядываясь, побежал вперед.
- На колеса! - крикнул сержант Матвеев, у которого по щеке текла кровь.
И пушки снова покатились вперед. Теперь они катились еще быстрее.
Навстречу им выбегали разгоряченные боем пехотинцы и с громкими, азартными
криками помогали артиллеристам толкать спицы колес. Другие несли или волокли
ящики с патронами.
Между тем капитан Ахунбаев продолжал гнать немцев, не давая им залечь и
окопаться. Двенадцать пулеметов были не единственным сюрпризом,
приготовленным Ахунбаевым. Он держал в запасе минометную батарею, которая
тоже была надежно укрыта и не сделала еще ни одного выстрела.
Теперь, пока пушки были на ходу и не могли стрелять, настала очередь
минометной батареи. Она сразу сосредоточенным веером обрушилась на бегущих
немцев. Немцы бежали так быстро, что преследующая их пехота, а вместе с нею
и пушки долго не могли остановиться.
Не сделав ни одной остановки, пушки Енакиева продвинулись до середины
возвышенности, откуда до основных немецких позиций было рукой подать. Здесь
немцам удалось зацепиться за длинный ров огорода. Они стали окапываться. Но
в это время подоспели пушки. Бой разгорелся с новой силой.
Теперь пушки стояли среди стрелковых ячеек. Справа и слева Ваня видел
лежащих на земле стреляющих пехотинцев. Он видел раздатчиков патронов,
которые быстро бежали и падали позади стрелков, волоча за собой цинковые
ящики. Ваня слышал крики офицеров, командующих залпами.
Вся земля была вокруг изрыта дымящимися воронками. Всюду валялись
стреляные пулеметные ленты с железными гильзами, раздавленные немецкие
фляжки, обрывки кожаного снаряжения с тяжелыми цинковыми крючками и
пряжками, неразорвавшиеся мины, порванные в клочья немецкие плащ-палатки,
окровавленные тряпки, фотокарточки, открытки и множество того зловещего
мусора, который всегда покрывает поле недавнего боя.
Несколько немецких трупов в тесных землисто-зеленых мундирах и больших
серых резиновых сапогах валялось недалеко от пушек.
Сначала Ване показалось, что здесь они простоят долго.
Но, видя, что атака захлебывается, капитан Ахунбаев выложил свой
третий, и последний, козырь: это был свежий, еще совсем не тронутый взвод,
который капитан Ахунбаев приберег на самый крайний случай. Он подвел его
скрытно, с необыкновенной быстротой и мастерством развернул и лично повел в
атаку мимо орудия Енакиева - на самый центр немцев, не успевших еще как
следует окопаться.
Это была минута торжества. Но она пролетела так же стремительно, как и
все, что делалось вокруг Вани в это утро.
Едва орудийный расчет взялся за лопаты, чтобы поскорее закрепиться на
новой позиции, как Ваня заметил, что вдруг все вокруг изменилось как-то к
худшему. Что-то очень опасное, даже зловещее показалось мальчику в этой
тишине, которая наступила после грохота боя.
Капитан Енакиев стоял, прислонившись к орудийному щиту, и,
прищурившись, смотрел вдаль. Ваня еще никогда не видел на его лице такого
мрачного выражения. Ковалев стоял рядом и показывал рукой вперед. Они
негромко между собой переговаривались. Ваня прислушался. Ему показалось, что
они играют в какую-то игру-считалку.
- Один, два, три,- говорил Ковалев.
- Четыре, пять,- продолжал капитан Енакиев.
- Шесть,- сказал Ковалев.
Ваня посмотрел туда, куда смотрели командир и наводчик. Он увидел
мутный, зловещий горизонт и над ним несколько высоких остроконечных крыш,
несколько старых деревьев и силуэт железнодорожной водокачки. Больше он
ничего не увидел.
В это время подошел капитан Ахунбаев. Его лицо было горячим, красным.
Оно казалось еще более широким, чем всегда. Пот, черный от копоти, струился
по его щекам и капал с подбородка, блестящего, как помидор. Он утирал его
краем плащ-палатки.
- Пять танков,- сказал он, переводя дух.- Направление на водокачку.
Дальность три тысячи метров.
- Шесть,- поправил капитан Енакиев.- Расстояние две тысячи восемьсот.
- Возможно,- сказал Ахунбаев.
Капитан Енакиев посмотрел в бинокль и заметил:
- В сопровождении пехоты.
Капитан Ахунбаев нетерпеливо взял из его рук бинокль и тоже посмотрел.
Он смотрел довольно долго, водя биноклем по горизонту. Наконец он вернул
бинокль.
- До двух рот пехоты,- сказал Ахунбаев.
- Приблизительно так,- сказал капитан Енакиев.- Сколько у вас осталось
штыков?
Ахунбаев не ответил на этот вопрос прямо.
- Большие потери,- с раздражением сказал он, перевязал на шее тесемочки
плащ-палатки, подтянул осевшие голенища сапог и широкими шагами побежал
вперед, размахивая автоматом.
Как ни тихо велся этот разговор, но в тот же миг слово "танки" облетело