отсчитывать шаги, отмеряя полмили, милю... И опять начинал считать, пока
наконец ему не стало казаться, что на какие-нибудь пятьсот шагов он тратит
неимоверно много времени и усилий. В ноге словно заныл зуб: это было
предвестие лыжной судороги. Мак-Кей ухмыльнулся окружающему мраку. Он
знал, что это означает - предупреждение такое же грозное, как первая
судорога, сводящая ногу пловца. Если он попробует идти дальше, то скоро
ему придется ползти на четвереньках.
поджег хижину, прошло около трех часов. Через полчаса (теперь он
продвигался медленнее, стараясь шагать не столь размашисто) он добрался до
опушки. Удача и здесь его не покинула, о чем он немедленно сообщил Питеру:
они оказались в густом ельнике. Мак-Кей снял лыжи, которые здесь только
мешали, и углубился в чащу. Там было гораздо теплее, а ветер не проникал
туда вовсе.
смолистый сук, который захватил из хижины. От первой же спички сук
запылал, как факел, и осветил их убежище на десяток шагов. Мак-Кей набрал
валежника и срубил елку - брошенная в костер, она будет тлеть до утра.
Когда факел догорел, костер уже был разведен. Веселый Роджер разгреб снег
и, завернувшись в одеяло, залез вместе с Питером в глубину большой кучи
лапника, которую он навалил на толстый ковер опавшей хвои.
потом он утих, и мир охватило великое безмолвие. Ни одно живое существо не
осмелилось выбраться из своего убежища в первые часы после прекращения
бурана. Небо постепенно прояснялось. Между тучами кое-где замелькали
звезды. Но Веселый Роджер и Питер, спавшие мертвым сном, ничего не знали
об этих переменах.
16
обнюхал еще тлеющие угли костра, а потом встревожился и потыкался носом в
лицо хозяина. Мак-Кей сел, сбросив с себя лапник, и увидел, что верхушки
елей освещены солнцем. Он протер глаза и посмотрел еще раз. Потом достал
часы - было десять часов утра. Он взглянул в сторону тундры и увидел, что
она ослепительно сверкает в солнечных лучах. Веселый Роджер уже давно не
видел настоящего солнца, и они с Питером побежали к краю тундры, до
которого было шагов сто. Веселому Роджеру захотелось кричать во весь
голос. Белая равнина перед ним до самого горизонта сияла нестерпимым
блеском, а небо над ней было таким же чистым и синим, как над Гребнем
Крэгга.
время, когда его хозяин часто так распевал. Это было в хижине индейца
Тома, где за ручьем виднелся Гребень Крэгга, - до того, как Теренс Кассиди
вынудил их искать другое убежище, в те счастливые дни, когда к ним
приходила Нейда и они отправлялись на свидания с ней у Гребня, когда серая
мышка-мать счастливо жила со своими мышатами в коробке на их полке. Питер
совсем забыл то время, но теперь вдруг все вспомнил. Его хозяин опять стал
прежним Веселым Роджером.
больше ничего не боялся. Как вьюга словно обновила мир, так солнце
рассеяло уныние в его душе. Оно обещало счастье. Удача была на его
стороне. Жизнь была на его стороне. Природа, которую он так любил, снова
раскрывала ему свои объятья, и он пел, словно от Нейды его отделяла всего
лишь миля, а не тысяча миль.
расхохотался при мысли о том, как Брео ищет его след, уничтоженный ветром,
снегом и огнем. Это было не по силам никакому человеку, даже Хорьку.
Ни единое облачко ни разу не омрачило его блеска. И настолько потеплело,
что Веселый Роджер отбросил меховой капюшон и поднял уши своей шапки. А
ночью в небе загорелись мириады звезд.
в неколебимую уверенность. Питер знал, что они идут на юг, куда ему всегда
хотелось вернуться, и каждый вечер у костра Мак-Кей отмечал карандашом на
листке бумаги, сколько они прошли за день и сколько еще им остается
пройти. Он уже ни в чем не сомневался. Он и не думал о том, что у Гребня
Крэгга что-нибудь могло перемениться: Джед Хокинс был убит, а Нейда
осталась у старичка миссионера, которому он ее поручил. И он беззаботно
предвкушал радость их встречи. Единственной угрозой был Брео и другие
ищейки закона. Но если он их перехитрит, то увидится с Нейдой.
метель и лютые морозы направились через дикие леса, не нанесенные ни на
одну карту, к замерзшим речкам озера Дубонт. За первые три недели они
только один раз приблизились к человеческому жилью - Веселый Роджер
свернул к небольшому индейскому стойбищу купить мяса карибу и мокасины для
Питера. Потом на пути к озеру Годе они дважды останавливались в хижинах
трапперов.
Гребня Крэгга оставалось триста миль.
отравленную приманку для волков, которую разбросал Буало, траппер-француз.
Веселый Роджер уже разложил костер и начал разогревать олений жир,
собираясь испечь лепешку, когда к нему подполз Питер, волоча задние ноги,
уже парализованные действием стрихнина. В одно мгновение Мак-Кей влил весь
теплый растопленный жир в горло Питеру и, поспешно разогрев новую порцию,
закатил ему и вторую дозу, так что в конце концов Питер срыгнул
отравленное мясо.
вскочил на ноги: дверь без стука распахнулась, и порог перешагнул
незнакомец с бледным, перекошенным лицом, держа на руках безжизненное тело
собаки.
Для Буало, хотя он горячо сочувствовал собрату-трапперу и жалел, что из-за
его приманки случилась такая беда, Питер тем не менее был "всего-навсего
собакой". Но когда он увидел, как дрожат широкие плечи незнакомца,
склонившегося над парализованным псом, и услышал, какого горя исполнены
бессвязные слова, срывающиеся с побелевших губ, он почувствовал даже
некоторый страх. Питер лежал как мертвый, и Веселый Роджер вдруг обхватил
руками его неподвижное тело и, прижав лицо к жестким кудряшкам на шее,
начал просить его открыть глаза, не умирать. Буало перекрестился, ощупал
Питера и принялся растолковывать Мак-Кею, что собака жива, что ее сердце
бьется ровно и сильно, а паралич, вызванный ядом, как будто начинает
проходить. Мак-Кей посмотрел на француза, как на чудотворца. Он выпустил
Питера из объятий, отодвинулся и, стоя на коленях возле нар, молча
наблюдал, как Буало, заняв его место, вливает Питеру в горло теплое
консервированное молоко. Вскоре глаза Питера открылись, и он глубоко
вздохнул.
умрет.
почувствовал, что лицо у него мокро от слез. Из его груди вырвался смех,
похожий на рыдание, он отошел к окну и уставился, ничего не видя, на белый
лес за окном. Он не раз встречался со смертью лицом к лицу, но никогда еще
ее присутствие не наводило на него такого ужаса, как в этот час, когда она
совсем близко подступила к Питеру, верному товарищу его скитаний.
его медвежьей шкурой. Но прошло много дней, прежде чем Питер совсем
оправился от изнурительной болезни, которую вызвало у него отравление.
начал сходить во второй половине марта, а в первую неделю апреля на реках
уже таял лед. Дули юго-западные ветры, и Буало повторял, что такой теплыни
в это время года тут еще никогда не бывало. К концу первой недели апреля
Питер совсем окреп, и Мак-Кей снова отправился в путь.
путешествовал налегке, рассчитывая добраться до Гребня Крэгга прежде, чем
новорожденная "луна гусиного перелета" пойдет на ущерб. Однако Питер в
первые дни быстро уставал, и пока краснота по ободку его глаз не исчезла
совсем. Веселый Роджер вынужден был умерять свое нетерпение, так что "луна
гусиных перелетов" уже сменилась майской "лягушачьей луной", когда они
наконец спустились по последнему склону Водораздела и оказались среди
лесов и озер Южной Канады.
судьбы задержала его в пути для того, чтобы он вернулся "домой" в самый
разгар весны. Всюду вокруг слышалась таинственная музыка обновления и
пробуждения жизни. Ею дышали и небо, и солнце, и благоуханная земля, по
которой ступали его ноги, и одетые первой зеленой, дымкой деревья, и щебет
птиц, вернувшихся с юга. Его приятельницы сойки снова кричали хрипло и
весело, ссорясь и хвастая в теплых солнечных лучах; над полянами мелькал
черный атлас вороньих крыльев; дятлы, сорокопуты и ореховки летали взад и
вперед, хлопотливо занимаясь устройством гнезд; куропатки пировали,
склевывая набухшие тополиные почки, а в золотой час заката он услышал
песню первой малиновки.