закрывал вход в Провал. На глазах у Майкла светящийся круг сузился и
закрылся, словно задернули занавеску. На мгновение зазвучала серебристая
музыка, последний клинок света скользнул по деревьям, затем они оказались
наедине с деревьями и бурной ночью.
времени, сколько пожелаешь! - улыбка его была дьявольской, а кожа блестела
под дождем, как мокрое полированное дерево.
доходившие до середины бедра. Материал напоминал грубую лайку, но дождевые
капли скатывались с них, будто каменные шарики. Куртки завершались
капюшонами (свой Котт уже натянула на голову), а на шее затягивались
шнурками. Его куртка сидела на нем, словно сшитая по мерке. Часть того,
чем одарил их Меркади. На бедре Котт висел в ножнах длинный каменный нож,
опасный на вид, а на спине у нее был кожаный мешок неизвестного веса. Вид
у нее был совершенно средневековый. И в довершение - лук с ненатянутой
тетивой и кожаный колчан, полный стрел - каждая длиной в два фута с лишним
и снабжена черными перьями. Майкл сам укладывал их в колчан, и их
зазубренные наконечники, руны и знаки, вырезанные на древках, произвели на
него неприятное впечатление. А у него на поясе был бронзовый кинжал с
широким лезвием и рукояткой, выкованной вместе с лезвием и обмотанной
кожаным ремешком. Кинжал был тяжелым, некрасивым, зазубрины позеленевшего
лезвия указывали на долгое употребление. Он тогда же спросил Меркади про
кинжал, и маленький гоблин засмеялся. Бритвенный нож трупа, сказал он, и
теперь Майкл прикасался к кинжалу с еще большей опаской.
судьбы, и его охватила тоска по дому, пока он стоял там, в темном лесу,
под дождем рядом со своими нечеловеческими спутниками. Ему вспомнилась его
постель, плита на кухне с закипающим чайником, дед, бабушка. Муллан. К
горлу у него подступил комок, и он натянул капюшон на голову и протер
залитые дождем глаза. Дорога раздвоилась, он выбрал одну и уже не мог
вернуться назад, чтобы пойти по другой. Ему было тринадцать лет.
куда они идут, ответа он не услышал. Он брел вперед, ведя кобылку под
уздцы, и ноги промокали у него все больше и больше. Увидеть или услышать
хоть что-то было почти невозможно. Ветер, правда, немного стих, но дождь
по-прежнему шумел в деревьях. Майкл ругался про себя, спотыкался о
невидимые препятствия, цеплялся за тунику Котт, чтобы не потеряться. Она и
Меркади как будто были способны видеть в темноте. Когда гоблин
оборачивался взглянуть на него, Майкл видел свечение его глаз в темноте,
зеленое и хищное. И глаза Котт тоже вроде бы светились. И преобразили ее
лицо в звериное, в морду дикого неведомого зверя.
деревья, отделял тень от предмета, воображение от реальности. На вершинах
деревьев запели невидимые птицы. Дождь перестал, но вода продолжала
стекать, капать и сочиться повсюду, брызгать у них из-под ног. Майкл
окоченел и устал. Когда они остановились, ему пришлось прислониться к
лошади, чтобы не упасть. Котт и Меркади словно совещались. Она нагибалась
над гоблином, почти прижимая ухо к его рту, капюшон ее был отброшен, и она
была удивительно похожа на Мариан, возлюбленную Робина Гуда, которая
советуется с лесным духом. При этой мысли Майкл засмеялся вслух, радуясь,
что ночь миновала. Но что дальше?
(более сытный, чем можно было полагать) темно-красным вином из бурдюка,
наслаждаясь бодрящим алкогольным теплом. У них за спиной Мечта обнаружила
магический ячмень и, судя по звукам, нашла его таким же вкусным, как хлеб.
возразил Майкл. - Пришлось бы весь день прижимать голову к луке седла.
По-моему, одной лошади вполне достаточно для припасов и всего прочего.
они стали темными, как синяки. - Иногда деревья редеют. Есть поляны и
прогалины. И есть тропы, проложенные людьми. Мы можем ехать по ним.
мы за нее заплатим?
нет железа.
здесь редкость, драгоценный металл. А металлическая дубинка, которую ты
привязал к седлу...
мой прадед, и я не отдам его какому-нибудь лесному дикарю, чтобы он
орудовал им как дубиной. Это современное огнестрельное оружие. Чтобы им
пользоваться, нужно разрешение. И вообще...
- Нам он нужен.
желание зажать ее лицо в ладонях, прижать свои губы к этим губам, но рядом
был Меркади. Котт улыбнулась ему, и ее глаза весело заблестели, словно она
прочла его мысли.
самые лучшие.
всего в нескольких милях от Южной дороги, которая тянется почти через весь
Дикий Лес. Мы доберемся туда к полудню.
кивнул.
нам надо быть осторожнее. В лесу по ночам бродят всякие: охотники и их
добыча. Я их внимания не привлеку, но от вас двоих прямо разит
человеческой кровью. Чудный напиток для многих исчадий ночи.
он промолчал. Бронзовый кинжал оттягивал пояс, холодил бедро, и он не мог
представить себе, что воспользуется им. И поклялся про себя достать и
зарядить дробовик при первой же возможности, ограничиваясь цивилизованным
оружием.
добавил Меркади. - На всякий случай.
ними стоят люди. Воздух, душный от их тепла, звенел их голосами, и дым их
сигарет повисал сизой дымкой в гаснущем солнечном свете за окном.
насоса, чтобы в пинтовой кружке запенилось бурое пиво. Он складывал в уме
цифры, запоминал заказы и прикидывал, сколько еще остается времени, прежде
чем можно будет уйти. В его ноздрях стоял дрожжевой запах пива, и его
собственного пота, и дымного воздуха. Подошвы ног у него, казалось, стали
совсем плоскими от долгого стояния. В двух футах от его носа на стойку
наваливались посетители, зажав в кулаках деньги, требуя, чтобы их
немедленно обслужили. Еще одна обычная суббота.
И эти теснящиеся тела несли в себе успокоение. Здесь ничто не могло к нему
подобраться, ничто чуждое тротуарам, асфальту, конторам и выхлопным газам.
Тут он в безопасности.
подумал он, поставив пенящуюся кружку на стойку и беря пустую. Слишком
мало физических упражнений. Ему всегда казалось, что его телу требуется
только самое основное. Оно использовало до последней крошки любую еду, как
и все остальное, что ему предлагалось, ничего не тратя зря. И вот теперь
образовался избыток, избыток плоти. Он стал мягким... крупным, мягким
мужчиной с толстыми огромными щеками и вторым подбородком. Живот толще,
чем ему полагалось бы, и сердце, которое совсем износилось вместе с
прокуренными легкими.
очередного клиента, выкрикивающего заказ. И нет той алмазной ясности,
отличавшей его чувства, когда он путешествовал в Ином Месте. Тогда он был
зверем. Обколотым, как кремневый наконечник копья, и хотя такая обработка
была мучительной, она придала ему остроту и твердость и прозрачность
мысли, точно сосулька... И почти каждую минуту им владел страх.
своей работой. Подставлял высокие кружки под насос, доставал лед из
ведерка, накачивал еще и еще пинты и без конца тыкал пальцами в шумные
кнопки кассы, а ее ящик ударял его по животу всякий раз, когда открывался,
как будто желая напомнить о себе.
Василенко Иван
Березин Федор
Майер Стефани
Посняков Андрей
Херберт Фрэнк
Херберт Фрэнк