глазами легли голубоватые тени. Все было понятно - впервые страсть
прошумела над нею и опалила эти уста.
хочешь ли и ты вернуться вместе с ними?
вдову логофета.
нехорошо быть человеку одному...
преждевременно увядшей.
над портовыми башнями.
Фелицитата, вдова покойного логофета, принимавшая тайно меня в своей
увешанной иконами опочивальне, ничего не вызывала в памяти, кроме
отвращения. Грузная женская плоть, вскормленная жирными пирогами. Тамар? Я
старался не думать о ее смуглом теле, с которым в моей жизни были связаны
такие греховные воспоминания. Не один раз я пробирался тайком в квартал
Зевгмы, в тот грязный лупанар, где обитала Тамар. Я приходил, закрыв лицо
куколем плаща. Старуха шамкала:
мой патрикий?"
смугловатые маленькие перси Тамар. Но я бежал из этого непотребного места,
оставив ее на произвол судьбы.
я оставил там сестру свою? Не такие ли у нее глаза и ресницы, как и у
другой? Почему же одна в пурпуре, а эта продает свои ласки за медную
монету? Обеим господь дал бессмертные души, а судьба у них не одна...
покачивался пурпурный навес. На завтра было назначено оставление
Херсонеса. Анна уезжала в холодную страну гипербореев.
украшенный сарацинскими коврами, который должен был доставить ее в Киев.
На других ладьях Владимир увозил военную добычу, статуи, мощи св.Фивы,
ковчежец с нетленной главой св.Климента. Останки его покоились в Риме,
глава досталась руссам. Они поделили с Римом драгоценное сокровище.
наполнялись дыханием понтийского ветра. Среди радостных кликов, мычания
волов, ржания коней и криков верблюдов русы покидали город. Анна стояла на
помосте корабля тоже готовая оставить навеки ромейские пределы. Я опасался
за нее. Разве не мог суровый скифский климат погубить ее взлелеянную в
пурпуре красоту? Но странно - мне показалось, что ее глаза блистали
счастьем...
коней, ладей, волов двигалось в гавань Символов, чтобы плыть к устью
Борисфена. Русская конница, бряцая оружием, ушла вдоль берега. Много
воинов осталось в Таматархе. Когда из Херсонеса удалился последний варвар,
стратиг Никифор Ксифий велел запереть городские ворота. С продолжительным
скрипом затворились огромные створки, тяжко обитые железом. В течение
многих месяцев ворота не запирались, и всякий мог в любое время входить в
город или уходить из него, и ворота с большим трудом удалось повернуть на
заржавевших упорах.
мы попрощались с Никифором, и я пожелал ему счастья на новом поприще.
Потом нас разделила стена. После пронесшейся бури в городе наступила
странная тишина. Херсонес снова стал жить куплей и продажей...
далекий гиперборейский город, как пленницу. Хуже! Как погребенную при
жизни.
мы приплыли к острову Георгия, где Владимир, невзирая на ропот недовольных
язычников, хотел срубить священный дуб, которому поклонялись руссы с
незапамятных времен. В течение часа раздавался железный звон секир,
рубивших гиганта. Но воины упросили оставить дерево расти на земле, и оно
не рухнуло, хотя в новом христианском мире для него уже не было места. На
широких ветвях дуба вили гнезда многочисленные птицы, теперь они кружились
над ним с печальными криками.
коврами, ехала в далекое изгнание Порфирогенита. На другой стояла
квадрига, снятая с триумфальной арки Феодосия. В остриях солнечной короны
триумфатор все так же невозмутимо держал в руках бразды, а кони навеки
застыли в прекрасном полете, сгибая в воздухе легкие ноги.
Ипподрома, мы стали подниматься к порогам, как русы называют катаракты.
Конница шла берегом, готовая отразить кочевников, которые нападают
неожиданно, пускают тучи стрел и снова исчезают в степных пространствах,
чтобы вернуться в благоприятную минуту и пустить в ход свои страшные
кривые мечи.
точностью описанные Багрянородным автором пороги.
двигались покрытые густою растительностью берега. Иногда плакучие ивы
опускали к самой воде свои печальные ветви, иногда на берегу зеленели рощи
дубов, откуда к нам прилетали лесные запахи. В воздухе слышалось пение
бесчисленных птиц. Трепетали в лазури жаворонки, свистели дрозды и
скворцы, ворковали горлинки, стучали дятлы. Говорят, что весною здесь
щелкают по ночам и рассыпают бисер соловьи.
серебристой и странной для наших глаз травой, которая при малейшем
движении ветерка колыхалась, как море. Все было иным на берегах Борисфена,
чем у нас, - растительность, воздух, полный незнакомых ароматов, даже
самое небо.
проход через него наименее труден. Здесь русские покидают ладьи, оставляя
в них только груз, и, нагие, нащупывают ногами дно, чтобы ладьи не
наткнулись на какой-нибудь подводный камень. Затем они толкают лодки через
это опасное место. Ширина этого порога равна приблизительно тому зданию, в
котором василевсы упражняются в конной езде.
водоворот. За камнями третьего порога стоит тихая заводь, кишащая
множеством рыб. Варвары ловили их сетями, а потом варили на берегу
водянистую похлебку, заправив ее солью, лавровым листом и перцем.
"Пеликан", потому что в его утесах в большом количестве гнездятся эти
прожорливые птицы. Здесь нападают на путешественников кочевники, и этот
порог очень труден для перехода. Руссы вытаскивают здесь ладьи ни берег и
волокут их по земле, а легкие лодки несут на плечах на протяжении
пятидесяти стадий. Плавание это - многострадальное, трудное и страшное
предприятие.
за которым трудно слышать людскую речь. Шестой называется "Остров".
Седьмой, за которым уже лежит свободный путь в Киев, руссы называют "Не
спи!".
дубов, и, раскрыв книгу Иоанна Геометра, пытался читать стихи, но не мог
насладиться ими. Перед глазами стояли события последнего времени. Морское
сражение у берегов Таврики и пылающий во мраке корабль... Падение
Херсонеса... Путешествие Анны... Мои безумные слова о любви... Я пытался
читать стихи, написанные с такою любовью к бедным и обиженным судьбою, но
меня отвлекали крики руссов, падение воды, наполняющие воздух непрерывным
шумом, и вся необычайная обстановка переправы через порог.
низвергается со скал бурным водопадом, и воздух полон сырости от
мельчайших водяных частиц, создающих радужное сияние. Страшно смотреть,
как водная стихия обрушивается на камни и ревет в узких проходах среди
скал.
квадригу Феодосия с ладьи. Небольшие ладьи они подняли на плечи и понесли
вдоль берега, нагибая головы, как атланты. Под большие ладьи руссы
подкладывали катки и волокли их, как обыкновенные повозки. Так же они
поступили и с тяжкой квадригой. Полуголые люди тянули эту огромную тяжесть
и выкрикивали метрические слова, чтобы соразмерить и согласовать общие
усилия. Я видел, как напрягались мышцы на обнаженных спинах и на мощных
руках. Выгибая сильные выи, руссы иногда топтались на одном месте, не
будучи в силах сдвинуть квадригу, потом с криком делали еще одно усилие и
продвигали груз на один локоть. В это время другие подкладывали новые
вальки, и квадрига медленно ползла вперед. И все так же невозмутимо
улыбался триумфатор, протянув перед собою руки, в которых уже не было
бронзовых лент, изображавших бразды, так как в пути они пришли в
негодность и оборвались.
пахнувший травами, мятой, горьковатым запахом полевой полыни.