Чтение 32–й страницы книги ~Киллеров просят не беспокоится~

представился, усадил учительницу, сам встал возле стола. Нахрапов, положив
руки на этот самый стол, сидел совсем рядом, с другой стороны, безумолчно
рассказывая о проделанной работе. Нестеров молча смотрел в лицо бедной
страдалицы. Не слушая Нахрапова, он вдруг тихо спросил женщину:

-- Вас этот человек допрашивал?

Елена Ивановна кивнула.

-- Только этот? -- нажимая на первое слово, переспросил Нестеров. -- Он
один?

Елена Ивановна снова кивнула. Нестеров глубоко задышал, глаза его
забегали, словно он решал, что делать. Затем расслабил тугой узел своего
галстука, и, развернувшись, со всей силы вмазал Нахрапову кулаком в скулу.

-- Бомондийский козел... А-ах, как хорошо! -- смачно простонал
Нестеров. Потом повернул голову и сказал Моисеевой: дескать, она свободна,
дело передано ему, и он, Нестеров, отпускает учительницу за отсутствием в ее
действиях какого бы то ни было состава преступления, и потому возмездие
должно быть немедленным и прилюдным, иначе это не возмездие, а демократия.
"А демо всегда накратит на что угодно..." -- добавил он и, грохнув дверью,
вышел из комнаты.

Он остановился в коридоре, рядом с Полковским, попросил сигарету.
Следователь достал мятую пачку "Ту-134", на лице его не было радости. В
открытую дверь комнаты для допросов он смотрел на растерянную женщину, мелко
трясущую плечиками.

-- Позаботься о ней, -- попросил Нестеров, -- и заезжай вечером ко мне
в гостиницу. Если что, оставь для меня сообщение у администратора, --
Нестеров задумался, -- Телеге Мотоцикловне, по-моему...

Протянув Полковскому пачку сигарет, быстро пошел к выходу.

У себя в номере Нестеров заказал разговор с Москвой и прилег на
кровать. Он не сразу понял, сколько проспал, когда его разбудил стук в
дверь. Он обрадовался: Наташа.

Но в дверях стояла Елена Ивановна Моисеева в длинном пальто, чересчур
тоненьком для такой погоды и такого климата. Ее поддерживал под локоть
молодой скованный мужчина, видимо, муж.

-- Можно к вам?

-- Проходите, если вы по делу?

-- Ведь вы сказали, что забираете это дело? -- спросила Елена Ивановна.

-- Так.

Теперь она была больше похожа на женщину. Причесанная, умытая, слегка
накрашенная, в огромных темных очках.

-- Вот, -- сказала она и решительно высыпала из сумочки все содержимое
на неприбранную постель.

-- Хорошо, -- согласился Нестеров, расправляя смятое лицо.

-- Это -- то, что я везла с собой в салоне самолета. Я ничего отсюда не
вынимала.

Нестеров наконец понял, что в настоящую минуту наблюдает весьма
любопытное зрелище. Чего только не было на белом покрывале: щеточки для
совершенно разных целей, от зубной до обувной, косметика, крючок для сумки,
записная книжка и блокнот, три ручки, ключи, паспорт...

Паспорт. Как же он пропустил, забыл, не потребовал показать сразу?

-- Они паспорт Терехова этого забрали. Только я никакого Терехова знать
не знала, это я для того, чтобы раздразнить, отомстить вот ему, -- Моисеева
крутанула кудряшками в сторону мужа.

-- Здрасьте, -- кивнул Миша, -- это из-за меня все, я сразу понял.

-- А что у вас стряслось, за что вы ему мстили? -- улыбнулся Нестеров.
-- За измену, что ли?

Моисеева скривила губы, потупилась.

-- Да вы же знаете, вам же рассказали, -- тихо сказала она.

-- Да, хорошо, что вы не моя жена, -- вздохнул Нестеров.

Елена Ивановна вытащила из груды вещей маленькую прямоугольную
картонку, протянула ее Нестерову.

-- Вы к нам с добром, и мы к вам.

-- Что это? Вы знаете, чья это визитка? -- удивился Нестеров. -- Что в
ней особенного?

-- Чья визитка -- здесь написано, -- объяснила Моисеева, -- а особенное
в ней то, что мне ее подсунули. Не было ее у меня, как и паспорта лишнего.
Меня же никто не спрашивал, как те двое себя друг с другом держали, а только
я вам скажу, что они как сиамские близнецы сидели. Чуть один колыхнется,
второй сразу реагирует, смотрит, чего это первый шевелится. И оба --
загорелые.

-- Вы хотите сказать, что один был пленником другого? Это вы хотите
сказать?

Нестеров выхватил из рук Моисеевой визитку, как спасательный круг.

-- Так вы думаете, что ваш сосед и паспорт, и визитку вам в сумочку
подложил?

-- А кто же еще? Я ведь застудилась в Москве, в туалет... Извините...

-- И когда вы выходили, сумочку оставляли на месте?

-- Конечно.

-- А рядом с вами сидел тот, умерший?

-- Да, я его опознавала по фото.

-- А кто из них был узурпатором свободы другого, как вам показалось?

-- Вот этот несчастный был объят ужасом и страхом, боялся шевельнуться,
а тот, что с краю сидел, тот как каменный, только зыркал строго.

-- Вы лицо его помните?

-- Ну, помню.

-- А без усов можете его представить?

Моисеева закрыла глаза, потом кивнула.

-- Голубушка, где же вы раньше были? Ах да... Но ведь...

Полковский вошел тихонько и присел на трельяж в углу предбанника,
отражаясь сразу в трех зеркалах. Нестеров даже вздрогнул, увидев там столько
народу, но тут же осознал, что в предбаннике в принципе может поместиться
только один человек.

-- Ты слышишь... то есть вы, -- поправился Нестеров, -- ну и воспитал я
ученика-обалдуя! Если б он на эту визитку обратил внимание, мне сюда и
прилетать не надо было бы...

-- А мы вам рады, -- попытался сострить Полковский.

-- А ты где был? Что ж прошляпил, э-э?

Моисеевы быстро собрали вещи в сумочку и распрощались со следователями.
Когда за ними захлопнулась дверь, Полковский пересел в кресло, хотел было
что-то сказать, но тут Нестерову по телефону дали Москву.

Снегов первым делом стал рассказывать о своем расследовании. Он снова
возвратился к тому, что отпечатки, снятые в квартире Сапаровой и на стекле
террариума, не идентичны ни отпечаткам экстрасенса, ни отпечаткам Юлдашева и
Ганичева. Выходит, был в Москве ее племянник, о котором упомянул Ганичев. Но
Толик теперь замолчал, видимо, сожалеет о своей обмолвке.

-- Вы только не переусердствуйте с допросом. Пусть отдохнет.

-- Он уже десятый сон видит, Коленька. А я Киев запрашивал. Значит,
слухай сюда. Есть у тетеньки братик. Сама она тоже из города Киева.
Вообще-то родились они в Николаеве, потом переехали с родителями в Киев.
Брат живет в Киеве, -- продолжил Снегов, -- на улице генерала Ватутина.
Работает в университете, преподавал химию. Сына устроил на экономический
факультет, где с восьмидесятого по восемьдесят шестой год училась Наталья
Николаевна Терехова, урожденная Оношенко. Их родители могли быть
представлены друг другу, но исключительно по службе.

-- А они сами?

-- Я рассказал все, что удалось установить. Все-то все, но, конечно,
они были знакомы... -- убедительно произнес Снегов.

-- Это не факт, не факт, Ваня.

-- Коленька, у тебя очень способная, а главное, неутомимая помощница.
Женечка получила подтверждение, что Никита Семенович Крекшин -- а именно
такая фамилия у Семена Сергеевича и девичья у Вероники Сергеевны Сапаровой,
так вот Никита Семенович Крекшин, 1962 года рождения, сотрудник центрального
офиса "Севресурса", поехал в прошлом месяце на Кипр отдохнуть и до сих пор
находится в отпуске.

-- Откуда?

-- Как откуда? -- удивился Снегов, поняв, про что спрашивает коллега.
-- Все очень просто. Установили все места службы, последнее место, там --
сослуживцы, потом -- погранконтроль, турфирма. А ты говоришь, не знакомы...
Они в одной группе в один отель прилетели: и Никита, и Тереховы. Теперь
Терехов с пробитым черепом в больнице, жена Терехова считает его канувшим в
Лету и опознает тебе хоть Брежнева, ей нужно мужа поскорее признать умершим
официально, чтобы вступить в права наследства и укатить с этим Никитой своим
в неизвестном направлении, а у тебя в Уренгое труп неизвестного...

-- Уже известного, как мне кажется. Ваня, запроси все, что можно, об
Андрее Олеговиче Сенокосове, директоре Департамента безопасности все того же
"Севресурса". Да, Ваня, ну и каша у нас с тобой, только успевай
расхлебывать...

Нестеров как-то совсем забыл про Полковского, который как ни в чем не
бывало дремал в кресле.

Накинув пиджак, Нестеров и вышел из номера. По обе стороны от него
тянулся длинный, устланный ковровой дорожкой коридор, вдали заканчивающийся
освещенными холлами. Возле лестницы в обоих концах коридора сидели дежурные
по этажу. Подойдя к двери Наташиного номера, он прислушался: оттуда
раздавались непонятные звуки, сдавленные, бессильные.

Одним движением ноги он выбил запертую дверь. Наташа, привязанная к
стулу, с залепленным пластырем ртом, сидела посреди комнаты в темноте, так
что Нестеров сначала натолкнулся на нее, а уж потом сообразил включить свет.
Не успел он вернуться к ней, чтобы развязать веревку, как глухой тяжелый
удар снова погасил свет. Нестеров упал: это не свет погас, а он плавно