эстетического воспитания. Я не в обиду вам, дядя Сережа, это вообще
относится ко всему старшему поколению. Отец молодость прожил в Париже, а вы
думаете, он хоть что-нибудь понимает? Я однажды заговорил с ним о Шагале, он
спрашивает: "Это Тот сумасшедший, у которого лиловая коза?" Так что взгляды
старших меня больше не удивляют. Но когда моя сверстница вдруг говорит, что
Репин был великим художником...
"Ивана Грозного", когда уже были Врубель, Ван-Гог, наконец Серов, - это или
слепота, полная слепота! - или просто непонимание каких-то элементарнейших
вещей... ну, хотя бы того, что искусство не может стоять на месте.
Понимаете, не может! Оно или идет вперед, или просто начинает отмирать...
вспомнил - в том смысле, что не стоило, дескать, его писать. Однако в
Третьяковке перед этой картиной всегда толпа!
поморщился. - Ведь именно толпа, недаром вы это слово и употребили...
толпа - она толпа и есть, ей всегда ближе ремесленнические поделки, чем
настоящее искусство...
понимаете, - всегда быть впереди толпы, вести за собой, а как же иначе, дядя
Сережа? И так не только с искусством получается, а с идеями - с научными, с
политическими, с какими хотите! Всегда новая идея обращена к немногим...
хочешь сказать, что новая идея не сразу доходит до большинства, а поначалу
воспринимается и распространяется передовым меньшинством, это верно. Но идея
сама по себе - мы говорим, понятно, об идеях прогрессивных, - она всегда
обращена к большинству. Это ты, брат, не путай.
большинству, потому что оно делается для всего человечества. Но поначалу -
как вы говорите - всякое настоящее искусство тоже воспринимается
меньшинством. А большинство любуется Репиным. От него, кстати, и поползли
все эти Герасимовы и лактионовы...
вот что объясни - ты-то сам что считаешь настоящим искусством? Только давай
на конкретных примерах! Репин тебе не нравится, передвижники для тебя
труха...
это или ящик?
художники, работавшие во вполне реалистической манере.
спутаешь. Или Кончаловский - уж куда более реалист! А натюрморты писал
совершенно потрясающие - по композиции, по цвету... Колорит сочный,
насыщенный... нет, это настоящая живопись. Да мало ли! У Дейнеки раннего
есть отличные вещи, совершенно чеканного лаконизма, предельно графичные.
Дейнека ему нравится, Лактионов нет. Но ведь оба они изображали все как
есть, без вывертов. Так почему же?
просто потому, что один - это художник, вы понимаете, художник! - а другой
просто способный ремесленник. А вы смотрите и не видите разницы. И еще
хотите, чтобы вам ее объяснили! Да как я вам ее объясню, если вы не умеете
смотреть? Значит, у вас слепота какая-то к живописи. Ну, или просто
недостаток подготовки, я уж не знаю...
подготовки, конечно, маловато. Все верно. Но ты забываешь, что таких, как я,
- сотни миллионов, этих самых слепых и неподготовленных. Практически все
человечество. А ты только что признал, что искусство, мол, делается для
всего человечества. Признал ведь, а?
из этого? Для всего человечества - в том смысле, чтобы всякий, даже самый
неподготовленный, кто встречает настоящее явление искусства, мог... ну,
получить что-то для себя от этой встречи. Вы меня понимаете? Настоящее
искусство - это ведь всегда откровение... или открытие, что ли, скажем так.
Это и есть единственный критерий оценки. Только это! Рембрандт мне всегда
говорит что-то новое - всякий раз, сколько бы я на него ни смотрел. Да что
Рембрандт! У Кончаловского, помните, есть портрет Алексея Толстого - сидит
за столом такой барин, написано это летом сорок первого года... совершенно
потрясная вещь. Понимаете? А фотография в "Огоньке" мне ничего нового о
жизни не скажет, и Лактионов тоже. Как же можно сравнивать?
Так что, говоришь, у тебя с той девушкой?
собственно. Она мне нравится... в общем.
рукой и засмеялся. - Ничего, брат, у тебя еще все впереди. А в одноклассниц
лучше Не влюбляться, ничего из этого не выходит...
сделаем: мы это сейчас все быстро уберем, а потом я завалюсь часа на два, Я,
понимаешь, не спал сегодня ни черта.
сказал Андрей, - Тут уборки на пять минут, даже с одной рукой. Ложитесь, в
той комнате все готово.
заданный час, но ты на всякий случай шугани меня в девятнадцать ноль-ноль.
Договорились?
вернусь.
улицам. Да, вот вам ключи...
если кто-нибудь потеряет свой.
послышался бодрый генеральский храп. Он присел к своему столу, полистал
альбом - оказалась сплошная Ратманова, даже самому странно. Когда только
успел? В профиль, анфас, так и этак, прямо выставка. А вот это он рисовал на
пляже - почти обнаженная натура. Хорошо было в Останкине в тот последний
день, и Ратманова сама была какой-то другой, не такой, как всегда в школе...
Чего ее понесло к этим археологам? Жаль, что предки у нее не очень
располагающие, а то можно было бы зайти и толком все разузнать. Из письма он
ровно ничего не понял, - видимо, девчонки и в самом деле все какие-то
умственно неполноценные, нельзя ведь себе представить, чтобы парень написал
такое бестолковое письмо; пытаться выяснить что-то по почте - и думать
нечего. В начале августа она все равно вернется, через каких-нибудь две
недели...
сигналов точного времени. Диктор объявил, что, согласно сообщениям из
Хьюстона, полет "Аполлона-11" проходит успешно; к четырнадцати часам
московского времени корабль удалился от Земли на расстояние ста двадцати
тысяч километров, бортовые системы в исправности, космонавты Армстронг,
Олдрин и Коллинз чувствуют себя хорошо.
ли будет что-нибудь новое; еще двое суток они будут находиться в свободном
полете. А в субботу вечером, когда им нужно будет переходить на
селеноцентрическую орбиту, - вот тогда настанет опасный момент. Не сработает
двигатель - и конец. Впрочем, все это, наверное, проверено и
перепроверено...
улице было жарко, пахло пылью, нагретым асфальтом, бензином, но Андрей с
удовольствием вдыхал эту смесь, привычно пахнущую Москвой. Конечно, в степи
воздух лучше, но современному человеку, горожанину, нужно что-то и помимо
чистого воздуха. Наверное, плохо, но это так. Просто мы все привыкли в
городу, как курильщик привыкает к никотину...
удовольствием поглядывая по сторонам. Прошедшая мимо девушка с высоко
открытыми загорелыми ногами заставила его опять вспомнить Ратманову и вообще
тот день - останкинский пляж, рев автобусов на улице Академика Королева,
летящее в облаках острие новой телевизионной башни. Они лежали рядом на
горячем песке и смотрели на эту исполинскую бетонную иглу, и она все падала
и падала, рассекая шпилем легкие июньские облака, а Ратманова вслух
раздумывала над тем, долетит самая верхушка до дворца-музея или не долетит,
когда башня наконец свалится, - должна же она когда-нибудь свалиться.
Пятьсот метров, сказала она, это даже как-то противоестественно; непременно
свалится, вот пусть подует какой-нибудь ураган. Ничего противоестественного,
возразил он, башня построена из предварительно-напряженного железобетона с
колоссальным запасом прочности и отлично работает на изгиб; никуда она не
денется, разве что от термояда - но тогда кому будет нужно это телевидение?
Никому, согласилась Ратманова.