Чтение 32–й страницы книги ~Раз в год в Скиролавках~

или служат детям хорошим примером, потому что есть много случаев, что
пьяницами и ворами становились дети абстинентов и не бывших под судом и
следствием, а дети пьяниц и бездельников достигали даже доцентуры и
преподавали в высших учебных заведениях. Существо дела заключалось в том,
обладал ли кто-то харизмой родительской власти, или ему ее недоставало, а
такая харизма, как известно, происходит из сфер. идеальных. Плотник Севрук
вскоре притопал в своих тряпичных чеботах к писателю Любиньскому и вежливо
спросил его, действительно ли он обладает чем-то таким, как харизма,
поскольку он уже продал плотницкие долота, скобель и дисковую пилу, а в
глотке так пересохло, что он готов сбыть свою харизму. К сожалению, писателю
Любиньскому не было нужно что-то подобное, а начальник Гвязда не оказал
уважения к харизме плотника и со всей строгостью решил взыскать с него хотя
бы часть огромного долга государству. С тех пор два раза в год появлялся у
Севрука судебный исполнитель и согласно постановлению забирал у него то, что
можно было забрать - корову, свиней, овец, мешки с зерном,
сельскохозяйственные машины. С каждым годом этих вещей было все меньше, но
это свидетельствовало о недостатке воображения у начальника Гвязды. Он
ошибался, когда думал, что, забирая у Севрука корову, овец, свиней или
какое-нибудь сельскохозяйственное орудие, он обречет его на голод и холод и
заставит работать. Человек, который является плотником и имеет троих
сыновей, все-таки всегда заработает на хлеб и мясные консервы, а также на
бутылку водки, хотя бы на одних задатках за строительство чьего-нибудь сарая
или за обещание отремонтировать хлев, на случайных приработках в лесу или в
рыболовецкой бригаде.
В начале марта судебный исполнитель забрал у Севрука одну из его двух
коров, а перед магазином в Скиролавках все меньше было таких, кто хотел до
бесконечности дискутировать о выборе способа смерти, которую из-за огромных
долгов решил принять плотник Севрук. И пришла та страшная минута, когда
плотник Севрук решил утопиться, и выбрал он для этого дела день солнечный,
безветренный, но морозный - столбик ртути на школьном термометре упал до
минус девяти градусов.
С раннего утра трое сыновей Севрука рубили топорами лед вблизи рыбацких
сараев, в месте относительно мелком, но именно там легче всего было сделать
прорубь, не опасаясь принудительной купели. Отзвук рубки льда раздавался
чуть ли не во всех уголках Скиролавок, а туда, где его слышно не было,
донесли весть услужливые люди, чтобы никто не почувствовал себя обиженным
из-за отсутствия информации о замечательном зрелище. В первую очередь
уведомили, ясное дело, доктора Негловича, у которого в тот день был
выходной, потому что только три раза в неделю он принимал больных в
поликлинике в Трумейках. Доктор обещал прибыть на место события, и это
никого не удивило, потому что, как врач, он был обязан выдать свидетельство
о том, что кончина совершилась по правилам, без участия вторых или третьих
лиц. Художник Порваш грубо прогнал молодого Галембку, который пришел
пригласить его на "Севруково утопление", лесничий Турлей отвертелся от
участия в зрелище, говоря, что ему надо подготовить ведомость на зарплату
лесорубам, а писатель Любиньски не только сам не захотел пойти на озеро, но
и собственной жене, пани Басеньке, идти запретил, утверждая, что участие в
зрелище такого рода противоречит достоинству писателя и писательской жены.
Почему "Севруково утопление" должно было унизить достоинство писателя
Любиньского - никто в Скиролавках не понимал, разве что именно таким образом
писатель Любиньски хотел отомстить Севруку за то, что тот ему крыльцо не
построил, хотя и взял задаток.
Тем временем сыновья Севрука закончили рубить лед на достаточно большом
пространстве, потому что отец их был человеком рослым. "Иди, Зенек, быстрее
за папой, а то вода снова замерзнет", - приказал старший сын плотника своему
младшему брату. Людей тогда на берегу было уже много, человек пятьдесят, и
они с удовлетворением восприняли слова старшего сына плотника, потому что
мороз всех донимал. Шчепан Жарын, которого сопровождали жена и три дочери,
похвалялся, что еще сегодня выкопает для плотника могилу соответствующей
глубины, хоть это и не будет легко, потому что земля промерзла как минимум
на полметра. Другие все громче выражали свое недовольство тем, что Севрука
все еще не видно. Или, может быть, часто приходится наблюдать, как кто-то
топится по собственному желанию из-за долгов? Громче всех ругались, глядя в
сторону дома Севрука, женщины, потому что любопытство оторвало их от кухни,
кастрюль и сопливых детишек. - Идет, - крикнул кто-то пронзительно.
Действительно, из деревянной халупы вышел плотник Севрук в обществе своей
супруги. Он шагал солидно и с достоинством, а мамуська семенила возле него,
гордая, что не только на ее мужа, но и на нее обращены взгляды всей деревни.
Шел плотник Севрук, громко скрипя по замерзшему снегу, с головой, огромной,
как котел, а над ним голубело небо и светило февральское солнышко. На голове
плотника Севрука была кожаная пилотка, на ногах сшитые из брезентовой тряпки
удобные бахилы. Не смотрел Севрук ни вправо, ни влево, а только прямо перед
собой, на другой берег заснеженного озера. Собравшаяся на берегу толпа
расступилась перед ним, чтобы ему легче было подойти к месту, где лежали
груды вырубленного льда и, как бы зеленоватой эмалью подернутая,
поблескивала незамерзшая вода. Толпа затихла, даже Шчепан Жарын перестал
рассказывать, какую он яму выкопает для гроба Севрука. Потому что прекрасный
и захватывающий вид явился перед его глазами. На краю зеленоватой проруби
встал высокий, как большое старое дерево, плотник Севрук в своих тряпичных
башмаках и засаленной куртке, с лицом, полным серьезности, небритым и
почерневшим от ветра, как большой котел бывает почерневшим от огня. Похожие
на обломки базальтовых глыб, его кулаки тяжко свисали по бокам на руках
длинных и сильных. С опухших толстых губ Севрука срывалась струйка белого
пара, которая улетала вверх, в чистое небо. Собравшиеся на берегу озера люди
затаили дыхание: им показалось, что они почти видят, как в могучей голове
Севрука кипят пугающие мысли о смерти в проруби. Казалось им, что видят они
и большой долг государству, который лежал на могучих плечах плотника, но все
же ни на миг не согнул его, потому что Севрук стоял прямо, как старый дуб. А
когда великая жалость стиснула людские сердца, из уст Севрука, как из
старого дупла, выплыли горькие и глухо звучащие слова, полные упрека,
обращенные к сыновьям: "А не могли вы больше места сделать в этом озере?"
Опечалились юноши, минуту молчали, пока не отважились ответить: "Руки у нас,
татко, мерзли".
Не ответил плотник Севрук на эти слова, только еще один шаг сделал по
направлению к проруби. Именно в этот момент с громким скрипом снега под
шинами "газика" подъехал доктор Неглович. Остановил машину, вышел из нее и
скромно втиснулся в толпу, которая с радостью встретила его приезд. Ведь
доктор дал этим доказательство, что он, как и его отец, хорунжий Неглович,
не возносится в деревне над другими. Но все же приезд доктора не ушел от
внимания Севрука, который, как обычно, решил оказать доктору надлежащее
почтение. Отвернулся Севрук от проруби, снял кожаную пилотку и поклонился
доктору, а тот поклонился ему с таким же большим уважением, сняв свою шапку
из барсука. Потом плотник Севрук снова надел на голову кожаную пилотку и
переступил с ноги на ногу. Чем-то бестактным показалось ему уйти с этого
света без слова, потому что он участвовал во многих похоронных торжествах, и
всегда кто-нибудь какие-нибудь хорошие слова в это время говорил. А
поскольку никто не спешил это сделать, плотник Севрук сказал своим низким,
рокочущим голосом: - Я топлюсь, потому что начальник Гвязда забрал у меня
корову за долги. После этих слов посмотрел плотник Севрук на свою жену,
которая в этот момент должна была, по его мнению, громко заплакать. Глянул
на сыновей, которые также должны были зарыдать. Но мамуське было слишком
любопытно, каким образом ее муж утопится в такой маленькой проруби и в таком
мелком месте, и она даже выказывала нетерпение, что муж так долго тянет,
говоря очевидные вещи - ведь всем давно было известно, что он будет топиться
не почему-либо, а именно из-за долгов. А сыновьям Севрука не до плача было,
они хотели домой, потому что ноги у них начали мерзнуть.
Почувствовал, похоже, Севрук нетерпение собственной семьи, а также
толпы, собравшейся у озера. Тогда он очень медленно наклонился к проруби и,
как это привыкли делать люди перед купанием, сунул в воду свой указательный
палец, чтобы узнать, какая там температура. Ни его самого, ни кого-то из
присутствующих не удивил этот жест, хоть будущему утопленнику должно быть
все равно, в какой воде он утопится: теплой, холодной или ледяной. Потом
плотник Севрук слегка присел и, по обычаю сельских парней, которые
собираются нырять, зажал двумя пальцами себе нос, чтобы ему в нос вода не
затекла. Почему? Об этом тоже никто не подумал, но всем было ясно, что
наступила последняя минута, когда они видят живого Севрука, потому что в
следующую он оттолкнется пятками ото льда и исчезнет в зеленоватой пучине
проруби.
- Ох, - застонала толпа на берегу озера. Севрук выпрямился, отнял
пальцы от носа. Не бросится он в пучину, а войдет в озеро постепенно, с
достоинством - об этом говорила людям его новая поза. И даже кое-кто пришел
к выводу, что и в самом деле так он поступит правильнее и серьезнее. Зачем
же при утоплении производить неприятный плеск, разбрызгивать ледяную воду во
все стороны (а было очевидным, что огромное тело плотника, если бы он
бросился в прорубь, должно было вызвать много брызг), если гораздо лучше
уходить со света в тишине и сосредоточенности. Шаг за шагом погружаться в
воду, сначала до лодыжек, потом до колен, потом до пояса, до подмышек и
наконец исчезнуть в озере вместе с головой, покрытой кожаной пилоткой.
Только не жалко ли прекрасной пилотки?
То же самое, видимо, пришло в голову Севруку. Он снял пилотку и подал
ее мамуське. Пилотку тотчас же вырвал у матери старший сын плотника, потому
что он давно завидовал отцу, имевшему такой прекрасный головной убор. Это не
понравилось Севруку, наверное, он тоже был сильно привязан к своей пилотке.
Он отобрал ее у сына и снова натянул на голову, и это было признаком того,
что он решил умереть в пилотке. Вдруг Севрук зарокотал своим низким голосом:
- Топлюсь, потому что начальник Гвязда забрал у меня коров за долги.
Удивили всех слова Севрука не о корове, а о коровах. Не помешалось ли у
Севрука в голове от страха перед смертью?
- Он забрал у тебя только одну корову. Вторая еще осталась, - напомнил
Шчепан Жарын. - А о могиле не беспокойся, я тебе ее выкопаю даром. Место я