рассчитывала получить вскоре партию "харрикейнов", и нужны были летчики,
обученные управлять машинами этого типа. Он добился разрешения участвовать
в операциях Королевского воздушного флота и был временно, на три месяца,
прикомандирован к 201-й боевой эскадрилье. Как-то раз сырым, ненастным
утром он поднялся в воздух в составе четверки "харрикейнов" с заданием
встретить и эскортировать на базу отряд "веллингтонов", всю ночь бомбивших
вражеские объекты и не успевших вернуться до рассвета.
оккупированной Голландией. Никто не видел драматического воздушного
поединка истребителей. Ни у кого на глазах Том не рассекал северные
небеса, кенгуровыми прыжками бросая свою машину от звезды к звезде, - ведь
даже любовь выражалась у него в самозабвенной радости движения. Пропал без
вести при выполнении задания, недостаточно обеспеченного координатами, -
такова была официальная версия. Но я убежден, что его погубил случай:
отказал какой-нибудь поршень, рычаг или шестеренка, шальная немецкая пуля
нашла его грудь, в самолет ударила молния. Что-то подвело его. Он-то
никогда не подвел бы свою машину, и он бы из любого столкновения вышел
победителем, будь у него возможность действовать как должно. Да только на
войне такой возможности, казалось бы полагающейся каждому, никогда не
бывает - не нужно много времени, чтобы в этом убедиться. И получаешь пулю
в грудь просто оттого, что кто-то выстрелил не вовремя.
меня в Финляндию незадолго до начала военных действий между ней и Россией.
Я предложил свои услуги одной мельбурнской газете и ни разу не пожалел об
этом. Так я стал военным корреспондентом - это было именно то, чего я
всегда хотел и добивался. Но трудно задушить в себе поэта, и когда,
находясь уже в Каире, я из телеграммы сестры узнал про Тома, я откликнулся
таким романтическим описанием гибели в воздухе:
потому, что никто вообще не станет писать Тому эпитафий. Сраженные не
вовремя сделанным выстрелом обходятся без надгробного слова, как и павшие
из-за того, что долг позвал их навстречу смерти. Мне тут хотелось бы
сказать об этом достаточно ясно. Есть люди, которые всегда идут туда, куда
зовет их долг. Том был одним из таких.
по-настоящему не ощутил боли, которой известие об _этой_ смерти отозвалось
во всем моем существе, Слишком много я видел мертвых русских в Финляндии,
и мертвых йоркширских клерков в Норвегии, и мертвых сицилийцев на сухой,
мертвой земле их родного Средиземноморья.
родственника-англичанина, тоже Квэйла) я вернулся в Каир, и при мне
прибыли последние части австралийского контингента, предназначавшегося для
Ближнего Востока. В то время я уже был корреспондентом солидной английской
газеты, которая свято дорожила своей репутацией, поэтому я не должен был
строчить что-то впопыхах, успевал прочувствовать то, о чем собирался
писать, и писал только то, что успел прочувствовать. Посылал я
корреспонденции не каждый день, а от случая к случаю, на зависть
большинству моих коллег, связанных жесткими газетными сроками.
взял интервью у нескольких офицеров, поговорил с несколькими рядовыми, а
потом решил поехать в Исмаилию, где в старых казармах египетской армии
предполагалось разместить австралийский базовый госпиталь. В бывшем
складском помещении с низким потолком и белеными стенами устроена была
столовая для медицинского персонала. Я разговорился с медсестрами,
девушками из Австралии, посыпались шутки, смех, и на мгновение я с такой
сладкой тоской вновь почувствовал себя дома, что даже не удивился, когда
кто-то вдруг произнес задорным австралийским говорком:
вопросов я не мог выговорить ни слова.
все знали: для жизни она потеряна навсегда.
которые я хотел получить, и не собиралась отпустить меня, пока эти вопросы
не будут заданы и ответы получены, но предварительно еще намерена была
надо мной покуражиться. Я потянул ее к выходу.
вечеринка с танцами. Будет оркестр лейбгвардейского полка,
расквартированного по соседству.
окаймлявшие дорожку вокруг казармы. Перед нами был канал, вокруг песчаный
простор очень древней бескрайней страны, и от этого нам обоим стало как-то
вольнее.
вопрос.
потом попросила отпустить меня.
день, когда Том несся со мной на мотоцикле в последней отчаянной попытке
догнать ее.
думать об этом.
говорить и не думать. И точка... Тебя очень меняет военная форма, Кит.
Наверно, и меня тоже. А может, я просто забыла, что ты такой длинный и
худой, совсем не похож на Тома.
царапину, запекшийся рубец скрывают от посторонних глаз. Никто не видит,
как обливается кровью чужое сердце, и, если при упоминании о Томе в
сердечке Пегги открылась старая рана, капли ее крови стекали в невидимый
для меня священный сосуд.
раздумье о чем-то далеком.
станет, - добавила она, и бесхитростность этих слов многое объяснила мне.
радуясь своей откровенной радости.
локоть, и мы неторопливо пошли к каналу, который сейчас темно-синей
полосой прочерчивался на поверхности ночи, - длинный путь неживой воды, не
принадлежавшей ни одному из двух морей.
факультет. Война многое сделала возможным. А твои как?
ли. В Нуэ будет учебная база АВВС, и он решил открыть там кинотеатр.
обид, ни вражды, ничего такого, что нужно было бы стереть из памяти. Да мы
оба, в сущности, уже и стерли все, что нам мешало, и я даже остановился и
внимательно оглядел ее, словно только сейчас поверив, что это не видение,
а сама Пегги собственной персоной.
прежнее - зеленые глаза, рыжие волосы, мелкие бледные веснушки на лице
(чем только она ни старалась их свести: и лимонным соком, и уксусом, и
разными кремами, - но все безуспешно!); но сейчас, в пепельно-голубом
сиянии ночи, под россыпью белых звезд, такой густой, что казалось
непонятным, как это столько звезд может уместиться на одном куске неба,
это была другая, новая Пегги. И нельзя было смотреть на эту новую Пегги
без волнения.
что-то драгоценное.
же еще?
сказал я.
Контровский Владимир
Прозоров Александр
Куликов Роман
Шилова Юлия
Прозоров Александр
Распопов Дмитрий