собой поставил, будет достигнута в третьем поколении.
лишь способ достижения цели, и не просто честолюбивой мечтой, ибо мечта -
это лишь стремление. Локвуд имел в виду "Дело" в квакерском значении этого
слова. Сам он не был квакером, но термин "Дело" слышал. Так называлась
увлекшая квакеров деятельность религиозного характера или идея или то и
другое вместе. Квакер, заговаривающий на улице с незнакомцем, и квакер,
тратящий свои деньги на специальные миссионерские цели, - оба они
руководствуются интересами Дела. Делом Авраама Локвуда было создание
собственной родовой династии, берущей начало от Мозеса Локвуда и
существующей отдельно, независимо от рода Роберта Локвуда, прибывшего в
Уотертаун в 1630 году (он приступит, вернее, уже приступил к созданию
своего Дела, видя в нем смысл и стимул своей жизни и жизни членов своей
семьи). Благовоспитанность его сыновей была не самоцелью, а только
желаемым качеством. В деле Авраама Локвуда она, по всей вероятности,
играла меньшую роль, чем те два смертельных выстрела Мозеса Локвуда.
Допуская, что отец убил тех двух людей с заранее обдуманной целью, Авраам
Локвуд не испытывал ни стыда, ни даже неловкости. Убийство как таковое
никогда не мешало тому или иному семейству занять определенное место в
истории: это был метод, с помощью которого короли оставались королями, а
бароны становились герцогами, а в 2000-м году единственным Бэнди и
единственным Лихтманном, заслуживающими упоминания, вполне могут быть те,
что жили в начале девятнадцатого века и стали жертвами вспыльчивости
Мозеса Локвуда.
храбрости, проявленной Мозесом Локвудом в первой битве на реке Булл-Ран;
пока же, в представлении Авраама Локвуда, его отец и без того выглядел
героем и человеком дела, да и сам Авраам намерен был удерживать за собой
репутацию человека дела и знатного гражданина; что же касается более
отдаленного будущего, то он добьется того, чтобы на его сыновей смотрели и
как на джентльменов, и как на деловых людей, и как на покровителей
искусств, и как на представителей третьего поколения лидеров своей общины,
и как на первое поколение, которому общественность страны присвоила титул
"Локвуды из Шведской Гавани". Иногда он жалел, что у него всего два сына,
хотелось бы ему иметь их больше - тогда он мог бы направить их в разные
сферы деятельности: в юриспруденцию, медицину, богословие, на военную
службу. Но, с другой стороны, когда много детей, то, естественно, и больше
шансов вырастить какого-нибудь подлеца - ведь не может же отец уделять
пятерым или шестерым мальчуганам столько же внимания, сколько уделяет он
сейчас Джорджу и Пенроузу.
и его замыслы можно назвать Делом, во вслух не упоминал ни квакеров, ни
собственные замыслы. Да у них и не было определенного названия. Пусть это
будет Дело, Программа, Кампания, Замысел, Стратегия, Навязчивая идея,
Цель, Мания - неважно. Положение изменилось бы, если бы он дал своим
замыслам конкретное определение: тогда ему пришлось бы ограничить свою
деятельность рамками такого определения. Теперь же мысли о Деле
преследовали его так неотступно, а деятельность его была столь
многогранной, что за поступком, который можно было бы назвать благородным,
следовал поступок, который можно было бы счесть жестоким, а затем он
совершал нечто вообще не поддающееся какой бы то ни было оценке.
юристом, а Пенроуза - банкиром было бы понятно Аделаиде, но как объяснишь
дочери Леви Хоффнера Дело? Он даже не стал и пробовать. К тому же Аделаида
могла и не согласиться с планами мужа в отношении детей, а он высоко ценил
ее способность влиять на них. Мальчики любили мать - и не без основания.
Она выглядела красивее большинства других женщин. Обращалась с сыновьями
строго, но справедливо, всегда лечила их ссадины и ушибы, успокаивала,
если они чего-нибудь пугались, и не была по своему интеллекту настолько
выше их, чтобы не понимать их мелких повседневных забот. Она много делала
для того, чтобы им было хорошо, и мягко, без нажима приучала их к
дисциплине и безусловному повиновению приказам отца. Авраам мог
рассчитывать на ее поддержку даже в тех случаях, когда она не была всецело
на его стороне.
приобрести рыжего сеттера, но Авраам Локвуд воспротивился, потому что
видел бешеных собак, которые носились по улице, пока их не стреляли из
дробовика.
что ежедневные поездки туда и обратно подразумевали катание по железной
дороге.
Локвуд. - Местная муниципальная школа, в которую он сейчас ходит, начинает
занятия только в октябре, а заканчивает уже в апреле. Оставаясь в ней, он
так онемечится, что довольно скоро мы с тобой перестанем понимать его.
допоздна задерживаться в Гиббсвилле у профессора Фишера, который давал ему
уроки фортепьяно.
жаловалась она. - С товарищами поиграть и то некогда.
Авраам Локвуд. - И в субботние дни он свободен. Сами-то мы жалеем, что не
умеем играть на пианино.
ужином, Аделаида сказала:
этими словами она вышла.
меня к себе на колени и целует.
Папа, я должен ходить к нему на уроки?
Очмьюти, органистки из лютеранской церкви Шведской Гавани. Авраам Локвуд
не счел себя обязанным известить гиббсвиллских родителей о поведении
Фишера. То, что он и Питер Хофман затеяли совместное предприятие, отнюдь
не влекло за собой каких-либо обязательств на этот счет. Гиббсвиллские
родители могут и сами позаботиться о собственных детях, подобно тому как
он, Авраам Локвуд, позаботился о своем сыне. Вполне могло быть, что
гиббсвиллские родители нарочно не предупредили его о том, что Фишер -
извращенный тип. Во всяком случае, планируя строительство большого моста,
выгодного обоим городам, Авраам Локвуд не связывал себя обязательством
блюсти интересы города, многие жители которого по-прежнему смотрели на
него свысока. Если кто-нибудь из гиббсвиллских родителей поинтересуется,
почему он заменил преподавателя музыки, он скажет правду; в противном
случае он будет молчать. (Вышло так, что гиббсвиллские родители сами все
узнали и выгнали Фишера из города; после этого обучение малышей музыке на
несколько лет было прервано.)
сам Авраам Локвуд не чувствовал себя достаточно компетентным по этой
части. Он не умел давать убедительные фундаменталистские ответы на их
неизбежные вопросы, а его приверженность церкви ограничивалась посещением
воскресных богослужений. Одно время у него возникала мысль субсидировать
епископальную миссию в Шведской Гавани. Епископальная церковь была тогда в
моде, ее популярность росла на Востоке, особенно в Филадельфии и
Гиббсвилле. В Шведской Гавани потенциальных сторонников епископальной
церкви было не так много, чтобы создавать приход, но гиббсвиллская церковь
св.Троицы содержала миссию в Кольеривилле, который находится на таком же
расстоянии от Гиббсвилла, что и Шведская Гавань. Викарий церкви св.Троицы
совершал еженедельные службы в Доме Тайного Братства Кольеривилла, и
Авраам Локвуд, еще раз обдумав свою идею с точки зрения выгод для Дела,
решил, что лучше его сыновьям быть лютеранами; по крайней мере, пока не
настанет пора определять их в школу-пансионат. Имена Авраама и его отца
были навечно вписаны в книгу жертвователей лютеранской церкви Шведской
Гавани, и было бы глупо вырывать такую славную страницу из семейной
биографии ("Мой дед построил лютеранскую церковь"). Как-никак дети
представляли уже третье поколение лютеран, а ведь лютеранская вера значила
для Шведской Гавани некоторым образом то же, что для Филадельфии -
Общество друзей или для Нового Орлеана - католицизм. В конце концов,
рассуждал Авраам Локвуд, бог един. Когда мальчики поют "Отче наш", они
подтверждают исторический факт. Для Локвудов Шведской Гавани
принадлежность к лютеранской церкви так же естественна, как для
влиятельных гиббсвиллских пивоваров и мясопромышленников - принадлежность
к церкви св.Троицы.
учета материального или социального положения их родителей. В дни школьных
занятий Джордж, а потом и Пенроуз проводили время в обществе мальчиков,
родители которых имели средства на оплату частной школы; дома, в Шведской
Гавани, товарищами Джорджа были сыновья священника, врача, бакалейщика,
тормозного кондуктора и швейцара-негра из Биржевой гостиницы, а товарищами
Пенроуза - мальчики из семей врача и бакалейщика, а также
ювелира-часовщика, овдовевшего школьного учителя и троюродного брата
печально известных братьев Бэнди. Были места, куда ребятам запрещалось
ходить: станция железной дороги, озеро на месте каменоломни и лес к северу