пристрелялась из него до большой меткости и в шутку жалела,
что она женщина и ей закрыт путь дуэлянта-бретера. Но чем
больше веселилась Лара, тем ей становилось хуже. Она сама не
знала, чего хочет.
Лариным неприятностям примешались легкие размолвки с Пашею
(серьезно ссориться с ним Лара остерегалась, потому что
считала его своею последнею защитой). У Паши за последнее
время появилась некоторая самоуверенность. Наставительные
нотки в его разговоре смешили и огорчали Лару.
голове у ней. Жизнь опротивела Ларе. Она стала сходить с ума.
Ее тянуло бросить все знакомое и испытанное и начать что-то
новое. В этом настроении она на Рождестве девятьсот
одиннадцатого года пришла к роковому решению. Она решила
немедленно расстаться с Кологривовыми и построить свою жизнь
как-нибудь одиноко и незави симо, а деньги, нужные для этого,
попросить у Комаровского. Ларе казалось, что после всего
случившегося и последовавших за этим лет ее отвоеванной
свободы он должен помочь ей по-рыцарски, не вступая ни в какие
объяснения, бескорыстно и без всякой грязи.
отправилась в Петровские линии и, уходя, положила в муфту
заряженный Родин револьвер на спущенном предохранителе с
намерением стрелять в Виктора Ипполитовича, если он ей
откажет, превратно поймет или как-нибудь унизит.
кругом не замечала. Задуманный выстрел уже грянул в ее душе, в
совершенном безразличии к тому, в кого он был направлен. Этот
выстрел был единственное, что она сознавала. Она его слышала
всю дорогу, и это был выстрел в Комаровского, в себя самое, в
свою собственную судьбу и в дуплянский дуб на лужайке с
вырезанной в его стволе стрелковою мишенью.
8
Эрнестовне, когда та протянула к Ларе руки, чтобы помочь ей
раздеться.
продолжала уговаривать Лару войти и снять шубку.
адресом в руках Лара сбежала по мрачной, живо ей все
напомнившей лестнице с цветными гербами на окнах и направилась
в Мучной городок к Свентицким.
осмотрелась по сторонам. Была зима. Был город. Был вечер.
стеклянные донышки битых пивных бутылок. Было больно дышать.
Воздух забит был серым инеем, и казалось, что он щекочет и
покалывает своею косматою щетиной точно так же, как шерстил и
лез Ларе в рот седой мех ее обледенелой горжетки. С
колотящимся сердцем Лара шла по пустым улицам. По дороге
дымились двери чайных и харчевен. Из тумана выныривали
обмороженные лица прохожих, красные, как колбаса, и бородатые
морды лошадей и собак в ледяных сосульках. Покрытые толстым
слоем льда и снега окна домов точно были замазаны мелом, и по
их непрозрачной поверхности двигались цветные отсветы
зажженных елок и тени веселящихся, словно людям на улице
показывали из домов туманные картины на белых, развешанных
перед волшебным фонарем простынях.
выдержу, -- почти вслух вырвалось у ней. -- Я подымусь и все
расскажу ему, -- овладев собою, подумала она, отворяя тяжелую
дверь представительного подъезда.
9
зеркалом, надевая воротник и стараясь проткнуть подгибающуюся
запонку в закрахмаленные петли манишки. Он собирался в гости и
был еще так чист и неискушен, что растерялся, когда Лара,
войдя без стука, застала его с таким небольшим недочетом в
костюме. Он сразу заметил ее волнение. У нее подкашивались
ноги. Она вошла, шагами расталкивая свое платье, словно
переходя его вброд.
подбежав к ней навстречу.
Я тороплюсь. Мне надо будет сейчас уйти. Не трогай муфты.
Погоди. Отвернись на минуту.
жакет, повесила его на гвоздь и переложила Родин револьвер из
муфты в карман жакета. Потом, вернувшись на диван, сказала:
электричество.
Паша всегда держал для нее про запас их нераспечатанную пачку.
Он сменил огарок в подсвечнике на новую целую свечу, поставил
на подоконник и зажег ее. Пламя захлебнулось стеарином,
постреляло во все стороны трескучими звездочками и заострилось
стрелкой. Комната наполнилась мягким светом. Во льду оконного
стекла на уровне свечи стал протаивать черный глазок.
Надо помочь мне выбраться из них. Не пугайся и не расспрашивай
меня, но расстанься с мыслью, что мы, как все. Не оставайся
спокойным. Я всегда в опасности. Если ты меня любишь и хочешь
удержать меня от гибели, не надо откладывать, давай
обвенчаемся скорее.
Скорее назначай день, я рад в любой, какой ты захочешь. Но
скажи мне проще и яснее, что с тобой, не мучай меня загадками.
прямого ответа. Они еще долго разговаривали на темы, не
имевшие никакого отношения к предмету Лариной печали.
10
элементах сетчатки на соискание университетской золотой
медали. Хотя Юра кончил по общей терапии, глаз он знал с
доскональностью будущего окулиста.
стороны Юриной природы -- его творческие задатки и его
размышления о существе художественного образа и строении
логической идеи.
Оба прожили шесть лет бок о бок начало отрочества и конец
детст ва. Они знали друг друга до мельчайших подробностей. У
них были общие привычки, своя манера перекидываться короткими
остротами, своя манера отрывисто фыркать в ответ. Так и ехали
они сейчас, отмалчиваясь, сжав губы на холоде и обмениваясь
короткими замечаниями. И думали каждый о своем.
торопиться с сочинением, и в праздничной суматохе кончающегося
года, чувствовавшейся на улицах, перескакивал с этих мыслей на
другие.
гектографированный журнал, Гордон был его редактором. Юра
давно обещал им статью о Блоке. Блоком бредила вся молодежь
обеих столиц, и они с Мишею больше других.
Они ехали, уткнув подбородки в воротники и растирая
отмороженные уши, и думали о разном. Но в одном их мысли
сходились.
прозрели и взглянули друг на друга новыми глазами.
объяснений очевидность, оказалась самым недосягаемым и сложным
из всего, что мог себе представить Юра, оказалась женщиной.
При некотором усилии фантазии Юра мог вообразить себя
взошедшим на Арарат героем, пророком, победителем, всем чем
угодно, но только не женщиной.
свои худенькие и слабые плечи Тоня (она с этих пор вдруг стала
казаться Юре худой и слабой, хотя была вполне здоровой
девушкой). И он преисполнился к ней тем горячим сочувствием и
робким изумлением, которое есть начало страсти.