Чтение 32–й страницы книги ~Бухта Потаенная~

поднимите голову русскому! Выше, выше, болван, иначе он захлебнется!.. Еще
глоток! Да он у нас совсем молодцом! Он открывает глаза! Приступим.
Переводите! Слушай, матрос, где этот порт? Где он? Координаты его?
Координаты Порта назначения, ты меня понимаешь?

- По-моему, он вас не понимает, господин лейтенант. Взгляд у него
совершенно бессмысленный.

- Дайте ему еще коньяку! Матрос, мы будем тебя лечить и вылечим!
Переведите это! Мы тебя спасем, мы подарим тебе жизнь, а жизнь - хорошая
вещь, не правда ли? Но ты должен сказать, где находится этот порт. Далеко
отсюда или близко? В Баренцевом море? В Карском море? В море Лаптевых? Еще
дальше на восток? Вот карта этого порта! Я поднес ее почти вплотную к
твоим глазам. Ты не можешь ее не видеть. Что же ты молчишь? Доктор, почему
он молчит?

И вдруг в напряженной тишине раздался сиплый, сорванный голос.
Гальченко не узнал его.

Голос негромко, но очень внятно произнес длинную фразу. Это было
оскорбительнейшее из флотских ругательств, густо посыпанное перцем,
фантастически замысловатое и в то же время точное, - в общем, нечто
неописуемое по силе экспрессии и безупречной выразительности. Известное
письмо запорожцев султану по сравнению с ним показалось бы вам невнятным
детским лепетом. Умирающий русский матрос вложил столько презрения и
ненависти в свой ответ командиру десанта, что тот, если бы понял,
застрелил бы его на месте.

Но, по счастью для себя, командир десанта не знал русского языка.

- Ну что он сказал? Переведите!

Смущенное бормотание переводчика:

- Это совершенно непереводимо, господин лейтенант. На русском флоте
всегда замысловато ругались с привлечением самых неожиданных сравнений.
Короче говоря, он обругал вас, господин лейтенант.

- Ничего не сказав о порте?

- Нет, он ухитрился вплести это в свое оскорбление. Я попытаюсь
адаптировать текст, конечно, очень сильно адаптировать. В общем, он сказал
так: "Тебе, - то есть вам, господин лейтенант, - туда никогда и ни за что
не дойти!" Или не добраться, наверное, так будет точнее.

Всеобщее недоумение. Длинная фраза. И - короткий сухой стук. Это,
вероятно, Отто выпустил из рук голову русского, которую все время
поддерживал на весу.

- Матрос умер, господин лейтенант! - доложил он.

Тут Гальченко позабыл о том, что должен притворяться мертвым, и чуть
повел глазами в сторону, чтобы увидеть, кто же это из связистов отвечал
гитлеровцу.

- Мальчишка пришел в себя, господин лейтенант! - сразу же бойко
отрапортовал тот же Отто.

Гальченко рывком подняли с земли.

- Вытрите ему тряпкой лицо! - брезгливо сказал лейтенант.

Кто-то торопливо стер с лица Гальченко кровь, заливавшую ему глаза. Но
первые несколько минут еще все плыло перед ним и было бледно-алым. Фигуры
в черных комбинезонах покачивались и перемещались взад и вперед, как черти
в аду.

- Как этот пациент, доктор? Дотащат ли его живым до подлодки?

Беглый осмотр. Прикосновение к голове холодных пальцев очень неприятно,
но безболезненно.

- О да! Вполне годится для беседы с Менгденом!

Кто-то, стоявший рядом с лейтенантом, добавил:

- Путь до Норвегии неблизкий. Господин Менгден успеет заставить его
разговориться. Но, может быть, господин лейтенант разрешит мне расспросить
мальчишку о здешнем медном руднике?

Лейтенант не успел ответить. К нему подбежал один из десантников и
вполголоса доложил о чем-то. Лейтенант вскинул глаза к небу, потом быстро
посмотрел на часы.

- Все вниз, к песчаной косе! - скомандовал он.

И, обернувшись к переводчику, бросил уже на бегу:

- Расспросите о руднике в подлодке!

Вы догадались? Да, радист немецко-фашистской подлодки перехватил обмен
радиограммами между Архангельском и летчиком, которого мы "завернули" с
полпути и направили к Потаенной. Получалось, что в распоряжении
гитлеровцев не часы, а минуты. Да и минут-то не так уж много! Исправление
повреждений пришлось прервать.

Два дюжих десантника схватили Гальченко под локти и потащили вниз к
косе, то и дело спотыкаясь и падая вместе с ним на вязком песке.

Сверху Гальченко увидел, что подлодка уже отошла от причала и осторожно
вытягивается из узкости в море, боясь оказаться в западне.

По косе вереницей тянулись гитлеровцы, унося своих раненых и убитых.
Ого! Немало, однако, наколотили их!

Резиновый тузик с подлодки и шлюпка, захваченная в Потаенной, стояли у
косы наготове. Кто-то, энергично размахивая рукой, поторапливал отставших.
Видно было по всему, что немцы очень нервничают.

Через несколько минут его, Гальченко, затолкают в стальной гроб - и все
для него будет кончено!

Офицеру абвера он, понятно, не скажет ни слова. Можно было бы, конечно,
начать изворачиваться, травить, врать, что Порт назначения находится,
скажем, где-нибудь в море Лаптевых. Пусть бы покидали немцы бомбы над
скалами или над безлюдной тундрой! Но нет, не выйдет. Язык не повернется.
Противно!

А правду гитлеровцам сказать - не поверят. Объяснить по-честному, что
Порта назначения пока еще нет, но он обязательно будет! Офицер абвера
сочтет глупым враньем такой ответ. Выворачивать перед гитлеровцем душу
свою наизнанку? Обстоятельно докладывать ему о том, как в длинные зимние
ночи шестеро связистов отдыхали от трудов, воздвигая в своем воображении
небывалой красоты и сказочного великолепия город? Фу! Ведь это было бы
предательством по отношению к Конопицыну, Тимохину, Калиновскому, Галушке,
Тюрину! Это означало бы отплатить им злом за все доброе, что он от них
видел.

Гальченко говорил мне, что готов был умереть на пороге общей их мечты,
лишь бы не пустить туда проклятых врагов...

Он окинул длинным прощальным взглядом свою Потаенную. И какой же она в
тот момент показалась ему красивой!..

Подлодка, преодолев узкость, подошла к косе со стороны моря,
удерживаясь на месте ходами.

Гальченко бросили в шлюпку.

Он не услышал рева моторов над головой. Но десантники услышали его. По
косе, толкаясь, пробежала гурьба черных комбинезонов. Некоторые успели
вскочить в шлюпку, и та немедленно же отвалила от берега. Запоздавшие
кинулись к подлодке вплавь.

Мемуарист, понятно, не упоминает об этом. Еще бы! Не слишком
героическая батальная сцена, не правда ли? Повернувшись на бок, Гальченко
увидел, как взметнулась брызгами галька на берегу от пулеметных очередей.
Потом неподалеку поднялся высокий всплеск и со дна полетели камни.

И почти сразу перегруженная шлюпка, двигавшаяся вдобавок с сильным
креном, перевернулась.

Крутые волны ходили по морю. Вероятно, подводная лодка находилась
где-то очень близко, но Гальченко ее не видел.

Обеими руками уцепился он за плававший в воде анкерок, наполненный до
половины пресной водой. Мичман Конопицын всегда строго следил за тем,
чтобы связисты не выходили в патрульные поездки без запаса воды.

Потом сознание на какое-то время покинуло Гальченко, но он продолжал
лежать, навалившись грудью на анкерок...

Открыв глаза, он увидел на берегу толпу ненцев. Перебегая с места на
место, они указывали друг другу на что-то, что находилось за его спиной.
Вероятно, ненцы кочевали поблизости и примчались из тундры на выстрелы.

Накат медленно подносил Гальченко к берегу. Опять короткий провал в
сознании...

Он очнулся уже не в воде, а лежа на мокром песке. Над ним склонялись
озабоченные скуластые лица. Нежно щебетали вокруг тонкие голоса: "Валья!
Валья!"

Потопить немецко-фашистскую подлодку, к сожалению, не удалось. И вот,
как видите, один из офицеров ее спустя много лет вынырнул на поверхность
со своими мемуарами!

Но Гальченко тогда не думал о подлодке. Он даже не почувствовал радости
от своего спасения. Все как бы оледенело у него внутри.

Он осознал вдруг, что спасся один! Все его товарищи погибли. Но как же
он без них?

Страшная мысль эта потрясла его с такой силой, что он в третий раз
потерял сознание - на руках у ненцев, и уже надолго. Пришел в себя только
через несколько дней в военно-морском госпитале...

Ну что ж! Мне остается добавить к сказанному всего несколько слов.

С Гальченко я увиделся спустя много лет, уже в Ленинграде. Он разыскал
меня через Комитет ветеранов Великой Отечественной войны. Мы ведь оба
ветераны теперь, хотя разница в возрасте между нами лет сорок или около
того!

Поселился Гальченко на постоянное жительство в Норильске. Арктика
околдовала его и не отпускает от себя, как и многих других.

Он металлург, готовит докторскую диссертацию, если не вру, не то по
обогащению, не то по очищению медной руды - увы, я профан в этих делах.
Из-за своей диссертации Гальченко и просиживает часть отпуска в
ленинградских библиотеках - настойчив он по-прежнему.