Чтение 32–й страницы книги ~Солдат и мальчик~

По канцелярии - чернилками - пали!

Настроение у Васьки было наилучшее. Концерт удался, а дядя Андрей взял
его с собой. Но главное - детдомовцы увидели его с солдатом.

Пусть знают, Васька не какой-нибудь доходяга, заморыш или безродный,
которого можно прижать к ногтю. Васька полноценный человек, потому что он не
один. Оттого-то лишний раз Васька продемонстрировала перед всеми и перед
Боней свой уход с солдатом, свое небрежение пайком. Так может поступать
занятый и| уважающий себя человек.

Будет теперь разговоров в спальне!

А выгнать Ваську не могут, куда его выгонишь... Ему, как нищему, терять
нечего, одна деревня сгорит, он в другую уйдет. Детдомов в Подмосковье
напихано видимо-невидимо. Государство подрост оберегает, как лесник саженцы
в погорелом лесу.

Беспризорный знак - лучший пропуск в роно, знавал Васька и это
учреждение. Засуетятся, приветят, на место сопроводят. Да не только по
служебной обязанности, а по естественному состраданию к детям.

Что греха таить, бездомные знали свое преимущество и умели пользоваться
им. Васька тоже пользовался.

Шли солдат и Васька по тропе, навстречу попадались перевязанные
солдатики. Кто гулял, кто первые желтенькие цветы нюхал. Один раненый
медицинскую сестренку в кустах обнимал. А еще один лег под деревом и тянул
через соломинку березовый сок. Поднял задумчивые голубые глаза на Ваську с
солдатом и продолжил свое бесхитростное занятие.

А небось месяц-другой назад притирался к земле не так, под навесным
огнем. Землю носом пахал, молил несуществующего бога пронести смерть мимо.
Пронесло, да не совсем. Теперь-то он барин, лежит, наслаждается. Тянет
прохладный, пахнущий древесным нутром сладковатый сок, и ничего ему больше
не надо в жизни. Блаженное состояние - пить сок в тишине госпитальского
парка, после оглушительных боев...

Оглянулся Андрей, позавидовал, что ли.

И Васька оглянулся, углядел под лежащим разостланную шинельку.

- А кленовый сок слаще, - сказал он. - Шинель-то, дядя Андрей, где
забыл?

Солдат спокойно отвечал, что шинель свою продал.

- Как продал? - изумился Васька, остановившись на тропинке.

- Продал, Василий. Деньги нужны.

- Вот еще, - протянул тот. - Деньги и так можно достать. А шинель -
форма, как без нее жить.

- Что шинель... Вон руки-ноги люди теряли, а живут. Потому что душа в
них живая осталась.

- Души нет, - сказал Васька. - Это поповские выдумки.

- А что же есть?

- Внутренности!

- И все?

- Ну, кишки еще. А знаешь, дядя Андрей, как нужно кричать, когда тебя
лупят?

- Как?

Васька преобразился, будто втрое уменьшился, застонал, заныл, заблеял
тоненько:

- Дяденька, не бейте, я семимесячный... Не бейте, я малокровный...

Выпрямился Васька, стал на себя похож. Гордо посмотрел на солдата.

А у того язык онемел, прошибло всего. Глотнул слюну, спросил странным
голосом:

- Кто же это... Кто тебя такому научил? Васька засмеялся глуповато.

- Когда бьют, сам придумаешь.

- Тебя били? Часто?

- Не считал, - отмахнулся Васька. Засвистел на весь лес. Разговор
становился ему неинтересен.

- Послушай, Василий, - позвал солдат. - А про какие такие деньги ты
говорил? И как их можно достать? Они стояли перед лазом и смотрели друг на
друга.

- По-всякому, - пробормотал Васька и сунул голову в дырку. Ему не
хотелось объясняться подробнее.

- А все-таки? Ну, говори, говори.

- Чего говорить, - пронудил Васька. - Ну, я у спекулянтки сопру...
Справедливо или нет?

- Конечно, нет, - сказал солдат. - Сегодня спекулянт, а завтра честный
человек попадется.

- Барыг всегда видно, - упрямо твердил Васька. - Я в глаза посмотрю, в
радужку... По радужке кого хошь узнаю. Они знаете где червонцы хранят?
Никогда не угадаете! В валенках!

- Почему в валенках? - засмеялся солдат, удивляясь Васькиной фантазии.
- Что ты придумываешь?

- Знаю, раз говорю, - обиделся тот. - Во-первых, в валенках жулики не
ищут. А во-вторых, случись пожар в доме. Все сгорит, а валенок в валенок
засунутые не сгорят... Дядя Андрей, а ты видел фильм "Два бойца"?

- Видел.

- Помнишь, они там на трамвае по городу едут? И один, который артист
Андреев, говорит другому: "Кому война, а кому мать родна!" Это он про кого
говорит? Про снабженцев, да?

- Про сволочь, - сказал солдат.

- А мы в детдоме говорим так: "Смерть немецким оккупантам и люберецким
спекулянтам!"

Они остановились, пришли.

Солдат показал на одноэтажный домик около шоссе, темный, не освещенный
изнутри.

- Смотри, Василий. Мой дом.

Васька посмотрел. Недоверчиво хмыкнул:

- Твой, а не живешь. В сарае валяешься...

- Другие живут.

- Кто другие?

- Не знаю, Василий.

Васька опять посмотрел. Сперва на дом, потом на солдата. Проверял как
будто.

- Самый, самый твой настоящий?

- Настоящий... Я тут с мамой жил. А сейчас... Даже боюсь зайти.

- Вот еще! - воскликнул Васька поражение. - Чего бояться? У меня вон
койка своя, пусть попробуют занять! Любого прогоню!

- Ишь какой боевой, - усмехнулся солдат.

- Был бы у меня свой дом! - сказал Васька задумчиво.

- Ну и что?

- Так... поставил бы себе топчан, тумбочку, тарелку бы собственную
имел. И никому бы не разрешил ее облизывать.

- Кто же станет облизывать в твоем доме-то?

- Найдутся... шакалы, детдомовские. Они везде пролезут. - Васька
прикинул. - Я бы, пожалуй, еще замок повесил. А сам через окно ходил.

- Вот те раз! - захохотал солдат. - Какой же это дом? Это не дом, а
черт знает что! Берлога!

- Какой хочу, - нахмурился Васька.

- Ладно, ладно, - согласился солдат. - А теперь я вон туда, видишь
домик? А ты в обратную сторону. Завтра встретимся. Иди, иди...

Проследил, пока Васька скроется, поднялся на крыльцо. Постучался, а сам
раздумывал над Васькиными фантазиями о своем доме.

Дверь открыла Муся.

Не удивилась, произнесла: "Пришел?" Обыденно, чуть по-бабьи.

Андрей разглядел, что она в халатике, в валенках на босу ногу. Поверх
халата - ватник. Но и такой показалась она по-домашнему уютной.

Он будто чувствовал тепло, исходящее от нее, женское, одурманивающее.
Притаил дыхание, испугавшись чего-то.

Много всякого разного прошло с их встречи. Были моменты, когда он вовсе
не вспоминал эту женщину, она жила в нем, как забытый сон. Сейчас увидел и
опьянел, одурел от ее близости. От одной возможности быть рядом с нею.

В комнате стоял полумрак. Горела коптилка.

Тетя Маня поднялась навстречу, в темном, на плечах плед.

- Андрюша пришел! А мы ждали... И Муся ждала. Та, не глядя, кивнула,
стала собирать на столе карты.

- Гадаешь? - спросил Андрей.

- Сейчас все гадают...

Муся исподтишка посмотрела на гостя, не смогла скрыть жалобного
восклицания:

- Ой, что с вами? С тобой? Так изменился... Андрей повернулся к ней,
молча глядел. Что он мог ответить?

- Изменился, потому что время прошло.

Тетя Маня пришла на выручку, подхватив слова о времени. Мол, недавно
сидели здесь, разговаривали об Оленьке, а теперь...

Вынула платок, засморкалась. Суетливыми и будто постаревшими руками
достала бумажку, никак не могла развернуть.

Андрей у нее взял, развернул, прочел. В углу был номер воинской части,
а в центре обращение, вовсе не казенное, а какое бывает в письмах близким:
"Дорогая Мария Алексеевна!"Далее сообщалось, что фронтовой товарищ Оля, член
артистической бригады, пала смертью храбрых и похоронена в станице
Яблоневской, Ставропольского края...

- Это где? - спросил Андрей.

- Не знаю сама, - отвечала тетя Маня. - Хочу, Андрюшенька, съездить.

- Кто же вас пустит? Там недалеко бои!

Муся вмешалась в разговор:

- И я говорю: подождите, Мария Алексеевна. Оле вы уже ничем не
поможете. Пусть пройдет время. Голос у нее дрогнул, она махнула рукой и ушла
на кухню.