Чтение 32–й страницы книги ~Поводыри на распутье~

вый, — но спорить сейчас не стану.

— Как скажете, доктор Кауфман.

Вертолет опустился на выдвинувшуюся из чрева «Пирамидома» площадку. Лопасти замерли, сложились в одну линию, вытянувшись к хвосту машины, и металлическая платформа плавно поехала внутрь здания.

— Мне надо отлучиться, — проворчал Мертвый. — Командуй, пока меня не будет.

— Да, доктор Кауфман.

* * *

анклав: Москва

территория: Аравия

лавка Абдурахмана

досадно, когда тебе мешают

Беспорядки не проходят бесследно. Подобно лесному пожару, неистово полыхавшему накануне, они оставляют головешки и пепел, черные остовы деревьев и запах гари, тлеющие угли и даже целые очаги, готовые взметнуться к небу столбом яркого пламени. Лесной пожар забывается не скоро, оставленные им раны рубцуются годами, а то и десятилетиями, но когда основной очаг потушен, появляться в выжженной зоне более-менее безопасно.

Балаклавская группировка, за исключением подразделений, занимающихся залитыми «молоком» кварталами, распалась на мелкие отряды. Не было больше общего фронта, мощной волной идущего с юга на север. Убедившись, что главная цель достигнута, Слоновски вывел основную часть безов за пределы Аравии, оставив лишь усиленные блокпосты в ключевых точках территории. Появились патрули, правда, на бронетранспортерах. Причем вышедшие на улицу безы получили приказ вести себя по возможности обыденно. Не надзирать за только что горевшей территорией сквозь прицел автомата, а приглядывать, обязательно разбирать мелкие жалобы, реагировать на нарушения общественного порядка… В общем, всеми силами демонстрировать, что жизнь вошла в нормальное русло. А для точного выполнения задуманного в состав патрульных групп включали людей из отдела прямых переговоров или спецназа — у них нервы крепче, на провокацию не поведутся.

— Уважаемые жители Москвы! Я обращаюсь к вам не как директор СБА, но как один из вас. Как гражданин Анклава…

В Аравии уцелело совсем мало уличных экранов. Те, что располагались на высоте второго-третьего уровня, были уничтожены практически полностью, и муниципалитет еще не приступил к их восстановлению. От остальных осталось меньше трети, но это лучше, чем ничего.

— Каждый из нас должен надолго запомнить события последних дней, а самое главное — признаться самому себе в том, что был не прав. Хоть в чем-то — не прав. Потому что, когда горят улицы Анклава, правых и виноватых нет, есть только люди, взявшие в руки оружие…

Неповрежденные мониторы, по которым транслировали выступление Мертвого, располагались на четвертом-пятом уровне, их динамики не доносили слова Кауфмана до нижних ярусов мостовых, но особой необходимости в этом не было. Речь передавалась по всем каналам сети, не только по новостным — по всем. Программы прерывались, и голос Мертвого звучал едва ли не в каждой «балалайке» Анклава. Но вокруг экранов все равно собирались толпы людей. Молча смотрели на изображение Кауфмана, переглядывались, иногда перешептывались.

— Расследование событий будет направлено на выявление зачинщиков. И только на это. Мы хотим знать, кому и для чего потребовалось столкнуть между собой традиционно дружественные Аравию и Кришну. Мы обязательно узнаем, что произошло на фабрике пищевого производства. Мы узнаем и расскажем вам…

Директор филиала СБА не мог сказать открыто: все рядовые погромщики амнистированы. Но слушатели прекрасно поняли подлинный смысл слов. Поняли и вздохнули с облегчением.

— Я уверен, что честные жители Аравии и Кришны окажут посильную помощь бригадам дознавателей СБА. Искренняя поддержка охарактеризует человека наилучшим образом…

Кауфман не изменил себе: даже в весьма проникновенную речь он распорядился вставить угрозу. Сначала пряник — амнистия, затем кнут — легкий намек на то, каким образом будут выявляться зачинщики.

Слоновски улыбнулся: «Так и надо!» — и отключил «балалайку» от новостного канала. В принципе, речь шефа Грега интересовала мало — чего там слушать? Но он находился в Аравии и хотел знать, как реагирует народ на те или иные слова Мертвого. Люди, за которыми Слоновски наблюдал через окно бронетранспортера, реагировали именно так, как хотелось безу. Люди останавливали петушившихся юнцов, швырявших в экраны камни, и внимательно слушали Кауфмана.

Люди навоевались.

При свете дня они посмотрели на сожженные дома — свои дома! — посмотрели на сожженные мобили — свои мобили! — узнали, кто из соседей не вернулся — на его месте мог оказаться я! — и решили, что пора остановиться. Трогать их сейчас никто не будет. Даже зачинщиков. Дознаватели проанализируют видеоматериалы, послушают безов, допросят тех, кого уже арестовали, после чего отправятся на территорию. Поговорят с людьми, зададут вопросы, сделают вид, что поверили ответам, и уйдут. А через неделю-другую, когда ночные события сотрутся из памяти под натиском будней, а те, кто призывал к погромам и командовал боевыми отрядами, выползут из нор, начнутся аресты. Безы возьмут всех, кого захотят, вот только всеобщего возмущения это уже не вызовет.

Именно так действовал московский филиал СБА после бунтов. Но иногда приходилось отступать от инструкций Мертвого. Слоновски отправился в Аравию с конкретной целью: жестко допросить Абдурахмана и вышибить из него сведения о провокаторе Моратти. Вышибить любым способом, если заартачится — увезти в «Пирамидом» и вывернуть наизнанку. Грег был очень зол на старика.

К большому огорчению Слоновски, выяснилось, что Абдурахман вызвал неудовольствие не только у него.

Богатая лавка выгорела дотла. Витрины, в которых еще вчера красовались уложенные талантливым дизайнером ковры, открывали взору прохожего черные внутренности главного зала. Дверь нараспашку. По помещению потерянно блуждают два молодых араба. Ищут? Что? Скорее просто не знают, что делать.

И ни одного сочувственного взгляда. Никто не помогает разбирать руины. Все отвернулись.

Такое поведение соседей подсказало Грегу, что дело нечисто. Пострадай лавка во время беспорядков, вокруг скопились бы люди: родственники, друзья, знакомые, соседи. Женщины бы причитали. Мужчины — помогали. Сейчас подобные картины можно было наблюдать по всей Аравии. А у лавки Абдурахмана — никого. Только два парня бродят по пепелищу. Словно кто-то объявил старика отверженным.

«Кажется, я опоздал».

Слоновски выбрался из бронетранспортера и хмуро огляделся. Его появление не осталось незамеченным, местные косились, а то и останавливались, откровенно изучая беза, однако тут же отводили взгляды, встретившись глазами со здоровяком.

— Вокруг чисто, — сообщил оставшийся в «Буране» оператор.

В бронетранспортере стоял мощный наноскоп, позволяющий детально просматривать окрестности. К счастью, местные не горели желанием связываться с десятком вооруженных безов.

Слоновски сплюнул, вошел в лавку и кивнул молодым людям:

— Салам.

— Салам, — буркнул тот, что помладше.

«Внук, — вспомнил Грег. — Кажется, Ибрагим? Или Аслан?»

— Могу я поговорить с уважаемым Абдурахманом? — вежливо осведомился без.

— Дедушка погиб, — скупо ответил парень и отвернулся.

— Примите мои соболезнования.

В ответ промолчали. Все ясно.

Слоновски медленно вернулся к «Бурану», на ходу вызвал коммуникатор Кауфмана, поморщился, увидев, что вызов переадресован на Щеглова, но тем не менее доложил:

— Старика грохнули. Я не смогу выйти на человека Моратти.

— Ничего страшного, Грег, прорвемся, — спокойно произнес Мишенька. — Бывало и хуже. — Помолчал. — Возвращайся в «Пирамидом».

— Зачем? — Слоновски не нравилось, когда Щеглов отдавал ему приказы. Умом понимал, что Мишенька не трогает его без санкции Мертвого, но поделать с собой ничего не мог — не нравилось, и все. Слоновски, как хорошая собака, был предан одному хозяину.

— Тебе нужно отдохнуть. Ночью ты должен быть свежим, как огурец.

«Ах да, карнавал!»

Но Грег продолжал ершиться:

— А что, у шефа совещание?

— Вроде того, — усмехнулся Щеглов. — Возвращайся и ложись спать. Я позвоню.

* * *

анклав: Москва

территория: Болото

«Шельман, Шельман и Грязное. Колониальные товары и антиквариат»

неожиданные встречи могут положить начало дружбе

Этот разговор трудно было назвать разносом, разбором полетов, поркой: слишком уж спокойно звучал голос Грязнова. Кирилл не переходил на повышенные тона, излагал мысли без спешки, мягко, прилагал максимум усилий, чтобы Олово понял каждое его слово. Со стороны могло показаться, что он не ругает слугу, а дает ему очередные указания. Однако поникшие плечи, низко опущенная голова и тяжелые вздохи, которые время от времени позволял себе Олово, показывали, что происходит именно разнос.

— Времени у меня мало, поэтому подведу итог, — произнес Кирилл, жестко глядя на слугу. Глаза Грязнова, в отличие от интонаций, были холодны как лед. — Оставив Пэт, ты поступил опрометчиво. Я недоволен.

И замолчал. Олово понял, что ему впервые с начала разговора дается право на ответное слово, и выдавил:

— Ма-амаша Да-аша сказала, что на-адо заглянуть на-а Пова-арскую.

— Даша может ошибиться! А Патриция осталась без прикрытия и едва спаслась.

— Она-а молодец, — подумав, выдал слуга, всем своим видом показывая, что ему ОЧЕНЬ стыдно.

Грязнов хмыкнул, покачал головой, сделал глоток апельсинового сока и продолжил:

— Не спорю: твои действия оказались полезны. — Теперь смягчился и взгляд антиквара. — Плохо, что ты не выбрал оптимальный вариант. Следовало посоветоваться со мной…

— Вы были недоступны, мастер.

— Тебе известно, кому следует звонить в этом случае. Олово вновь замолчал.

— Ладно, — после короткой паузы сказал Кирилл, — оставим. Поговорим о том, кого ты встретил.

— Избранный, — сразу же откликнулся слуга. — А-ауры нет. Но я-а его помню.

В глазах Олово сверкнуло бешенство. Дикая ненависть — родная сестра той, что пылала когда-то в умирающем Чертоге Меча. Только сейчас она не была бессильной. Сейчас ее густо приправляла беспощадная ярость готового к бою воина.

— Мастер, вы отда-адите мне схва-атку?

Кирилл не стал спешить с ответом. Он допил сок, поставил бокал на столик, взял в руку черные четки и медленно перебрал несколько бусин, задумчиво разглядывая слугу.

— Я рад, что ты не затеял бой.

И снова пауза. Ожидание ответной реплики. Грязнов ни о чем не спрашивал. Но хотел услышать ответ. Олово отвел взгляд:

— Я-а испуга-ался.

У него была возможность промолчать, но слуга ею не воспользовался. Он не считал возможным лгать мастеру. Или недоговаривать.

— В этом нет ничего постыдного, — негромко произнес Кирилл. — Урзак силен.

— Нет, — качнул головой Олово. — Он почувствова-ал меня, лишь увидев.

— А ты?

— Тоже.

Грязнов перебрал еще несколько бусин, опустил голову, посмотрел на брелок — драконью голову, улыбнулся:

— Он знает. — Вновь помолчал. — Жаль, что наша встреча не случилась позже. Был бы шанс…

Кирилл оборвал фразу. Прикрыл глаза. Вздохнул:

— Нет, это из области фантастики. Выбравший Путь не свернет. Стало быть, или он, или мы.

Олово кивнул. Понял, что последней репликой Грязнов завершил разговор, взял со столика пустой бокал, но из кабинета не вышел, замялся около кресла.

— Что-то еще? — осведомился Кирилл.

— Мастер, а-а что та-акое атеизм?

Брови Грязнова удивленно поползли вверх. Полминуты он с веселым изумлением таращился на слугу, после чего, удержавшись от соблазна поинтересоваться, откуда кроткий Олово приволок в дом сей термин, ответил:

— Если не вдаваться в философские и теологические тонкости, то атеизм — это вера в то, что нас с тобой не существует.

Слуга зашевелил губами, повторяя про себя слова Кирилла, затем обычно малоподвижное лицо его отразило целую гамму противоречивых чувств, после чего Олово предельно кратко охарактеризовал многовековое течение:

— Дурь!

— Дурь — это наркотики, — заметил Грязнов. — Что же касается атеизма, то мы еще вернемся в этому вопросу. Потом. Сейчас я хочу видеть Эмиру.

Открыв глаза и увидев незнакомую обстановку, Эмира сразу же вспомнила, где находится.

«Это ваша комната», — предупредительно произнес толстяк.

«Я не собираюсь оставаться у вас!»

«Разумеется, мадам, это просто ваша комната на случай, если вы решите немного отдохнуть…»

Хорошо, что провожать ее пошел именно он, вежливый и обходительный Таратута, а не маленький боец со странным именем Олово. В компании нормального человека Эмира чувствовала себя спокойнее.

Собирая материалы на Грязнова, Го, разумеется, обратила внимание на его экзотического слугу, но особо не заинтересовалась. Ну, татуировки, ну, странная речь, что в этом особенного? Мода на необычных слуг существовала среди богачей с тех самых пор, как появились трансеры. У кого-то за детьми приглядывали люди с обликом эльфа или добродушного гнома, Чебурашки или современного анимационного героя — разноцветного Силапиламера. Кому-то накрывал на стол «Авраам Линкольн» или ящероподобный сейч из космического сериала «Крейсер Буш». Чьи-то горничные копировали кинозвезд различных эпох или первых леди современного мира — вкусы у людей разные. Операции конструкторов и пластиков стоили недешево, но мода есть мода, и богачи охотно выкладывали деньги ради удовольствия ущипнуть за попку Марлен Дитрих или отдать приказ «настоящей инопланетной твари». Жалованье таких слуг значительно превышало обычное, в контракте обязательно оговаривалось, что работодатель оплачивает возвращение человеческого облика, а потому недостатка желающих лечь под нож хирурга не наблюдалось.

Эмира сочла, что на Грязнова работает обыкновенный трансер, внешний вид которого соответствует вкусу антиквара. Однако ночные события заставили Го посмотреть на малыша совсем другими глазами. Прыжок на шесть метров — с места! спиной вперед! — впечатлил чернобурку. На такое даже прятки не способны.

И если бы комнату ей показывал Олово, чернобурка вряд ли бы уснула.

Хотя…

Эмира стремительно поднялась с постели.

«Я ведь не собиралась спать!»

Она потребовала, чтобы пришел Грязнов. Таратута ответил, что хозяин крайне занят, и предложил вина. Го отказалась. Таратута покинул комнату, а она…

«Я села в кресло. Я точно помню, что села в кресло!»

Дальше провал.

«Интересно, кто меня раздел?»

Эмира не отличалась стыдливостью — служба в действующей армии быстро избавляет от подобной ерунды, к тому же она знала, что ей нечего стыдиться — сложению девушки могли позавидовать многие звезды экрана, Эмире просто стало интересно.

«Таратута? Олово? Сам Грязнов? Или они попросили Петру?»

Аккуратно сложенная одежда обнаружилась неподалеку, на стуле. Эмира машинально потянулась к трусикамИвдруг замерла. Увидела, что рядом с ее костюмом, женским,но не женственным, лежит кое-что еще: шелковая ночная сорочка, черный пеньюар, не игривый, но вполне сексуальный, и белое кимоно. А у стены — старинное трюмо, полочка которого уставлена склянками «только для женщин». А кровать… Го обернулась. Вспомнила. Постельное белье наполнено легким ароматом роз, любимым запахом Эмиры.

«Это ваша комната», — предупредительно произнес толстяк.

«Откуда они знают?»

Го подошла к зеркалу, оглядела себя — на память о вчерашних приключениях остались только ссадины, — взяла щетку для волос и причесалась. Свои заколки оставила, погрузила в густые кудри красивейший черепаховый гребень, любезно предложенный хозяевами. Потерла виски капелькой «Багдадской Розы», самыми модными духами сезона. Подумала еще и выбрала белое кимоно. Завязала поясок, вернулась к трюмо, против воли улыбнулась. Довольно улыбнулась. Ей понравилось то, что она увидела.

Потому и на вежливый стук в дверь девушка среагировала с улыбкой:

— Войдите.

В проеме возник Олово. Поклонился.

— За-автрак, мадам.

Им накрыли в столовой, обставленной, как и все остальные помещения особняка, в старинном стиле. Гардины, деревянные панели на стенах, резная мебель, картины… Меню полностью соответствовало слухам о богатстве Грязнова: каша на молоке, яйца, бекон, сыр, тосты, джем, грейпфрут, свежий апельсиновый сок, кофе, какао. Все продукты натуральные, никакой химии, никакой сои, никаких уродцев с модифицированными генами. Кирилл заботился о своем здоровье.

При появлении Эмиры хозяин дома поднялся с удобного полукресла и сделал несколько шагов навстречу. Свободная хлопковая рубашка, такие же брюки. И то и другое — белое.

«Как он узнал, что я выберу кимоно?»

К некоторому удивлению девушки, Грязнов не стал тратить время на представление. Молча отвесил легкий поклон, придвинул стул, а после того как Олово покинул столовую, светским тоном сообщил:

— К сожалению, Петра не сможет присоединиться к нам. Отсыпается после насыщенной событиями ночи.

И положил на колени белоснежную салфетку. Эмира умела держать удар, а потому ответила не менее светски:

— Я полагала, вашу дочь зовут Патриция.

Кирилл улыбнулся и, перед тем как приступить к омлету, произнес:

— Железный Ром был моим старым другом. Он доверял мне. Но ни за что не оставил бы Петру без дополнительной страховки. Я не виню его за это.

— Не совсем понимаю, о чем вы говорите. Какая страховка?

— Как ни странно, других явных кандидатов на эту роль у Романа не было. Ситуация развивалась так, что ему не оставили времени и… и отрезали от надежных друзей, — продолжил Грязнов, нимало не смущаясь тем, что говорит с набитым ртом. — Вы идеально подходили на роль невидимого стража по многим параметрам. Именно поэтому никто не поверил, что Фадеев выбрал вас. Все искали доверенных лиц среди шотландцев. Но Урзак редко ошибается.

— Кто такой Урзак? — тихо спросила Эмира, догадываясь, что услышит в ответ.

— Вы его знаете под именем Хасим Банум.

Чернобурка медленно допила кофе — за это время Кирилл успел расправиться с половинкой грейпфрута, — вытерла салфеткой губы и предложила:

— Давай на «ты»?

— Давай, — легко согласился Грязнов.

— Кто такой Урзак и почему он ищет Петру?

— В первую очередь Урзак ищет меня, — любезно ответил антиквар. — Получилось так, что мы давно не дружим.

— Выходит, мои проблемы и возможные неприятности Петры — из-за тебя?

— С определенной точки зрения — да, — медленно и очень серьезно произнес Кирилл. — Выбери Роман иного хранителя, жизнь Петры оказалась бы спокойнее. — Теперь он выдержал многозначительную паузу. — Но Урзак стал бы искать Петру в любом случае, а я — единственный, кто способен ее защитить.

— Единственный? — прищурилась Эмира.

— Порой судьбы сплетаются в причудливый узор, чтобы создать картину немыслимой красоты и величия. Однако чувствовать линии, которые изменят ход истории, дано не всякому. Из тех, кто владеет этим искусством, я — единственный друг Петры.

— Да ты, оказывается, предсказатель… — Она хотела развить мысль, отпустить шутку, но вдруг вспомнила прыжок Банума. И раздумала смеяться. Сначала надо кое-что прояснить: — Твой слуга, Олово, он генавр?

Кирилл не ответил. Смотрел девушке в глаза и молчал. Перебирал черные четки, украшенные брелоком в форме головы дракона.

— Трансер?

Тишина.

— Что ему пересадили? Или он прятка? Кто он?

Грязнов молчал. А Эмира вдруг окончательно осознала, что никто из перечисленных не смог бы повторить шестиметровый прыжок с места спиной вперед. Она знала. Офицеру ОКР положено знать возможности лучших бойцов современности. Трансеры, генавры, прятки… Щуплый Олово превзошел всех. Во всяком случае, в прыжках.

— Новый вид? Последняя разработка Мутабор?

Антиквар позволил себе легкую улыбку. Немного грустную.

— Кто он, Кирилл? — очень тихо спросила Эмира.

— Мой человек, — просто ответил Грязнов. — Мой Пес…

* * *

анклав: Москва

территория: неизвестна

приятно менять облик с первыми лучами солнца