Чтение 32–й страницы книги ~Любовники в заснеженном саду~

потому, что каждой клеткой кожи чувствовала ее дыхание. Оно обволакивало
меня, оберегало и подталкивало вперед.

Так я и продержалась до самого финала песни - только на Динкином дыхании,
усиленном микрофоном, на Динкиных руках, которые время от времени касались
моих (удачная сценическая разработка Ленчика и Виксана).

А в самом финале... В самом финале, когда дыхание чуть сбилось, а руки
чуть подустали, - в самом финале я сама потянулась к ее губам, вот черт... Я
сама! Ее темно-вишневые губы перестали быть склепом, не нужно было больше
протирать пыль с надгробий, менять засохшие цветы и гонять ящериц. Ее
темно-вишневые губы стали простынями в розовых лепестках, на которые
опустилось, рухнуло, упало мое уставшее, дрожащее тело. И... Они больше не
были надменными, ее губы. И я простила им все - и нелюбовь ко мне, и любовь
к чипсам, и ее дурацкое "тренируйся на кошках"... Я простила ей все... Я
прощала ей все заранее, даже то, чего она не совершала, но могла
совершить... И сумасшедшую идею убийства Ленчика - я простила ей уже
тогда...

И только рев обезумевших папиков заставил меня отпрянуть от Динкиных губ.
С сожалением отпрянуть. Зал содрогнулся от аплодисментов, воплей, свиста - и
они вспугнули нас, как птиц, заставили броситься к силкам кулис. Там нас уже
ждали Ленчик, Алекс и Виксан: Алекс и Виксан - смертельно-бледные, с
бескровными губами. А Ленчик...

Ленчик торжествовал.

Теперь я видела только его лицо; оно, казалось, увеличилось в размерах,
заняло все пространство: монументальный нос, монументальный, высеченный из
скалы подбородок; просторный безмятежный лоб и глаза. Гашеная известь глаз
зашипела и растаяла, выпустив на поверхность застенчивую, мутную голубизну.
Ленчик притянул нас к себе и крепко обнял:

- Да! Вы сделали это! Да!.. Ну, что я говорил?!

К нам потянулись Алекс и Виксан. Поцеловать, приложиться,
засвидетельствовать почтение. И мы, маленькие сучки, соплячки, твари
живородящие, которые только что примерили на себя дерюгу первой славы - мы
снисходительно позволили им приблизиться.

Теперь они были никем, Алекс и Виксан. И даже Ленчик, если разобраться.
Теперь никто и не вспомнит о них, теперь они всегда, всегда будут в тени
наших с Динкой тяжелых ботинок!... Теперь они были никем, а мы были всем.

Если у меня на секунду и возникло сомнение в этом, его сразу же смели
рев, свист и аплодисменты папиков. Папики были покорены сразу и навсегда,
две нимфетки-лесби прищемили им хвосты на раз-два; и пистолетные дула, и
ножи-серборезы - тоже прищемили.

Динка взяла меня за руку и отвела в сторонку, к каким-то картонным
ящикам. Она усадила меня, а потом опустилась на ящик сама: рядом, близко,
касаясь меня всем телом. И крепко сжала мне руку, и уткнулась губами мне в
волосы.

- Неужели это мы? - спросили Динкины губы у моих волос.

- Мы...

- Мы - "Таис"... Ты веришь в это, Ренатка?

- Верю, - сказала я и закрыла глаза.

...Папики унялись только тогда, когда мы снова выскочили на сцену и снова
прогнали свою "Запретную любовь", а потом - еще один, необкатанный шедевр
Лешика с Виксаном: "Игла". И - "Твои глаза" на закуску.

После "Твоих глаз" питбульевское отребье снова потребовало "Запретную
любовь". И я знала, почему именно "Запретную любовь" - из-за запретного,
темно-вишневого поцелуя в финале. Я и сама ждала этого поцелуя, Господи, как
же я его ждала!..

А за кулисами нас ждал Ленчик. С новым руководством к действию.

- Обо всем - потом, - обессиленным севшим голосом сказал он. - А сейчас -
линяем отсюда. А то они вас в клочья порвут. Или еще чего-нибудь похлеще...
Серьезная публика. Тут ко мне уже делегация наведывалась...

- С непристойными предложениями? - снисходительно улыбнулась Динка.

- Да нет... Вполне пристойными. И даже денежными... После поговорим. Вы
молодцы, девчонки! Просто молодцы!...

***

...Мы покинули "Питбуль" через служебный вход, сопровождаемые по-японски
почтительно кланявшимся хозяином. И его секьюрити. Секьюрити, три
здоровенных, растерянно улыбающихся бугая попросили у нас автографы, первые
автографы в жизни. Мы оставили их: два - на манжете белых рубах, и еще один
- на гладковыбритой щеке. Сколько же потом у нас было за два года - и щек, и
манжет, и плакатов, и постеров, и сигаретных пачек, и блокнотов, и ладоней,
и плечей, и животов, и ковбойских шляп, и бейсболок, и лбов, и фотографий...
И сколько у нас было служебных входов и черных выходов, надписей в подъездах
и надписей в лифтах, афиш и растяжек над центральными проспектами... И
цветов, и писем, и безумных телефонных звонков, и самоубийств... Сколько же
было всего, сколько...

***

"ИМЕНА": Говорят, вы вместе живете... Соответствует ли это
действительности? Или это всего лишь досужие домыслы репортеров?

РЕНАТА: Вы же знаете наш принцип: "privacy" -
железобетонно"...

ДИНА: Да ладно тебе, малыш... Во всяком случае, завтракаем мы точно
вместе... (смеется).

РЕНАТА: И иногда сталкиваемся в ванной... (смеется).

ДИНА: И не только в ванной... А еще и... (смеется).

"ИМЕНА": Ваши интервью часто называют скандальными. Вы всегда так
шокирующе откровенны?

ДИНА: Мы просто откровенны.

РЕНАТА: А в том, что называется творчеством, - особенно. Если оно хоть
кому-то поможет по-настоящему - мы будем только рады..."

***

...Ничего не осталось.

"Таис" умер. Он умер вслед за Виксаном и Алексом. Леша Лепко все еще жив,
но такая жизнь - хуже смерти. Его больше не выпускают из психушки, а в
психушке нет даже раздолбанного "Красного октября". И нас тоже больше нет.
Остались только воспоминания. И дневники. Мои дневники, которые Динка рвет с
завидной регулярностью. А я с такой же регулярностью начинаю писать новые.
Был еще целый рюкзак вырезок с нашими старыми интервью, небольшая часть
того, что я насобирала за два года. Вчера Динка сожгла вырезки вместе с
рюкзаком - в саду, на вытоптанной площадке между оливковыми деревьями.
Костер был недолгим - как и наша чертова окаянная слава. Вырезки сгорели
сразу же, а вот рюкзак остался в живых, сильно пострадал, облупился, но
остался в живых. Так же, как и мы.

Пока.

Еще в Питере, перед самым отъездом, Динка сожгла все фанатские письма,
три или четыре мешка, никак не меньше. Теперь нам больше никто не пишет.
Никто. И интернетовский сайт почти умер. Подох. Приказал долго жить.
Предсмертные конвульсии - не в счет. Сайт, полный самых отчаянных признаний,
самых отчаянных вожделений, самых отчаянных исповедей, самых отчаянных
призывов, самых отчаянных проклятий. Кем мы только не были за последние два
года! "Ренаточкой-котиком", "Диночкой-солнышком", "вонючими лесбиянками",
"любимыми, чмок-чмок-чмок", "дурами-извращенками", "я умру за вас, умру",
"малолетними б... ", "ди-ив-чонки, я не могу без вас жить", "эй, шлюшонки,
дешево продается вибратор", "пиплы, дайте телефон Дины и Ренаты, оч нужно",
"народ, вопрос века: спят они друг с другом или с продюсером?", "смерть
гнилым лесби", "я вас люблю-ю-ю-ю", "моя подруга погибла из-за вас",
"хочу-хочу-хочу Динку с Ренаткой", "они лесбиянки или нет?", "кто вам больше
нравится, Дина или Рената?", "где новый альбом, суки?!"...

Официального фан-клуба тоже больше не существует. Он прожил чуть меньше
загибающегося официального сайта. Теперь его нет. Неофициальных - тоже, а
сколько же их было, сколько! Чуть ли не в каждом городе, где на наше шоу
невозможно было достать билет. Нет, наверняка они где-то остались - те, кто
нас любил... Кому-то "Таис" снес крышу напрочь, из таких сумасшедших можно
смело было рекрутировать полки и дивизии. И целые военные округа.

Теперь наши части разгромлены. Даже надписей в подъездах не осталось. Их
сменили другие надписи и другие кумиры...

Плевать. Суки. Предатели. Плевать. Вы еще вспомните. Вы еще пожалеете. Вы
еще будете орать, вытягивая жилы на шее и рыдая от счастья: "Ди-на!
Ре-на-та!.." Вы еще будете стоять в очереди за автографами... Вы еще будете
подставлять для них свои тупые низкие лбы.? Вы еще будете хватать нас за
край юбок и хлопаться в обморок. Вы еще будете бить друг другу морды из-за
Динкиного платка, брошенного вам на концерте. Вы еще вцепитесь друг другу в
волосы из-за моего браслета, брошенного вам в клубе. Вы еще сиганете из
окна, потому что мы не ответили на ваше, мать его, письмо. Вы еще попилите в
ванных свои дурацкие вены... Вы еще обклеите стены ваших квартир нашими
плакатами. Со знаменитым темно-вишневым поцелуем дуэта "Таис"...

Костер давно прогорел, вот только Динка никак не могла отойти от него.
Она сидела прямо на земле, подобрав под себя ноги, и молча пялилась на золу.
И прямо из горла тянула "Риоху", хреновое вино, нужно сказать. "Торрес" было
получше, но придурок Пабло-Иманол говорит, что мы и так ему дорого
обходимся. На вполне сносном русском.

Тварь.

Тварь живородящая, как сказал бы Ленчик. Но Ленчика тоже нет, если не
считать его одиноких звонков раз в две недели. Эти звонки не утешают нас,
скорее наоборот. Ленчик увещевает "своих девочек" из далекого и почти
забытого Питера, из далекого и почти забытого прошлого: "Не переживайте,
девчонки, это самый обыкновенный творческий кризис, никто от этого не