Чтение 32–й страницы книги ~Ритуал после брачной ночи~

- Чти скажете, Филипп? - булькнул толстяк.

- Тибетский кинжал-пурбу, никаких сомнений, - Филипп понизил голос, но не
настолько, чтобы я не могла разобрать слова. - А относительно датировки...
Скорее всего, не позднее пятнадцатого века. Очень ценная вещь. Во всяком
случае, для коллекционеров.

Толстяк фыркнул и с чувством затряс руку Филиппа. Тот едва заметно
поморщился, и я тотчас же узнала непередаваемую мимику Джима Керри (периода
его ранних туполобых фильмов). Ящик задвинулся, и к толстяку перекочевал
небольшой бумажный сверток. Должно быть, это и была та ценная вещь, о
которой говорил Филипп. Я завороженно наблюдала за их телодвижениями: у
меня, на дне сумки, в квартире Сергея Синенко, тоже валялась одна вещь. И я
надеялась, что ценная. Но эту ценную вещь я вряд ли когда-нибудь покажу
Филиппу Кодрину.

Филипп выпроводил толстяка и снова повернулся ко мне.

- Консультирую коллекционеров, - поспешно сказал он.

- Вы эксперт по оружию?

Мой невинный вопрос ввел Кодрина в ступор.

- Ну, какое оружие... Я же говорил вам - я специалист по
декоративно-прикладному искусству. Ритуальные предметы тоже подпадают под
это определение.

- Ритуальные предметы для жертвоприношений? - рассеянно подколола Кодрина
я: как раз в духе незабвенной Монтесумы-Чоколатль.

- Интересная вы девушка, - процедил Филипп. - Вы в каком отделе
работаете, запамятовал?

- Журналистские расследования.

- Вот и расследуйте. То, что я вам рассказал.

- Почему же раньше молчали?

Он ничего не ответил и демонстративно посмотрел на часы: время истекло,
так что перо тебе в зад и гнездо куропатки на голову - будь ты хоть
журналистка, хоть кто. Иди и переваривай информацию. Пиши свои пасквили,
дергай мертвого льва за виолончельный смычок, на то ты и желтая пресса.

- У меня много работы, Римма. Так что прошу извинить.

- Конечно. Спасибо, что согласились встретиться, - договаривала я уже на
ходу: Филипп с хамоватой грацией (ну, конечно же, обезбашенный Тарантино во
всех своих обезбашенных криминальных агитках!) подпихивал меня к двери.

- Всего доброго. Надеюсь, вы покажете мне материал. Перед тем, как
опубликовать его.

- Мне придется проверить кое-какие факты... Может быть, встретиться не
только с вами, но и с вашей женой...

При упоминании о жене Филипп приоткрыл рот, густо утыканный
образцово-показательными зубами.

- Не думаю, что это хорошая идея.

Интересно, чего он боится? Что я начну к ней приставать с сексуальными
глупостями?

- Почему? - невинным тоном спросила я.

- Она не скажет вам большего, чем сказал я. И потом, она очень тяжело
переживала всю эту историю. Не хотелось бы начинать все сначала.

- Я понимаю...

Он выставил меня из комнаты с таким изяществом, что я и опомниться не
успела. И только потом сообразила, что Главного Вопроса так ему и не задала.
И снова поскреблась в двери.

Филипп открыл сразу же - видимо, даже быстрее, чем хотел сам.

- Что-нибудь еще?

- Да. - Я вытащила из сумки фотографию и протянула ее Кодрину, - Вы
знаете, кто здесь заснят?

Он осторожно взял снимок, и... куррат, его руки дрогнули!

- Нет, - с трудом выговорил он. - НЕТ.

- Кроме вас, конечно, - продолжала наглеть я. - Это ведь вы, в правом
верхнем углу, правда?

Филипп не мог вымолвить ни слова, казалось, что его язык распух и
провалился в глотку: неплохая заготовка Для "колумбийского галстука".

- Это ведь вы.

- Я? Похоже, что я... А откуда у вас эта фотография?

- Да не расстраивайтесь вы так!

- С чего вы взяли, что я расстраиваюсь? Я не расстраиваюсь. - Он
лихорадочно шарил глазами по снимку. - Это я... Действительно. Возможно, на
какой-то презентации. Нас постоянно приглашают. Раз в две недели как
минимум... Так что всего не упомнишь. А... вас интересует кто-нибудь
конкретно?..

Если сейчас этот двухметровый лось свалится в обморок, то до стола с
"элитными сортами" из Мадраса я его не дотяну!

Но повторять подвиг медсестер на поле боя мне не пришлось: Филя
оклемался. Настолько, что сам перешел в наступление.

- Вы же знаете эти вечеринки, Римма. Никто друг о друге понятия не имеет,
все только то и делают, что брюхо набивают на халяву. Это, к сожалению, наш
национальный стиль. И наше национальное развлечение.

Не только наше, опять же к сожалению. Я могла бы рассказать Филиппу, что
те немногие потухшие звезды, которых я развлекала своим обществом, а также
их многочисленный лакейский корпус, бросались на дармовой стол, как
ненормальные. Как будто все последние пять лет питались кореньями в лесу и
только теперь получили возможность отведать скромную курицу в вине.

- К сожалению, - с жаром подтвердила вечно голодная, взращенная на
пирожках с капустой, начинающая корреспондентка Римма Хайдаровна Карпухова.

- Нет, не могу вспомнить, - Филипп по-прежнему вертел в руках фотографию.
- К сожалению. Вот если бы вы мне подсказали...

Хрен тебе, Филя! Если бы я знала, к какому месту приклеить этот чертов
снимок, я бы не клянчила у тебя информацию. Я бы за версту тебя обошла!
Конечно, ты не можешь вспомнить - но только потому, что тебе не надо
вспоминать!

Ты знаешь, кто изображен на фотографии в опасной близости от тебя. И ты
боишься. И - неизвестно, кого больше: меня или этого человека.

- Подсказать не получится. - Господи, только бы не напортачить с отходом!
- Извините, что вылезла с этим глупым снимком. В этих редакционных досье
полно балласта.

- Досье? Какое досье?!

- Досье на звезд, - я выкручивалась, как старый еврей перед кредиторами.
- Олев Киви - звезда. Вы - номинальный родственник звезды. Так что - вольно
или невольно - тоже попадаете в фокус.

- Слава богу, уже не родственник! - без всякого почтения к музыкальным
заслугам усопшего резюмировал Кодрин.

- Я буду держать вас в курсе, Филипп.

- Сделайте одолжение. - Филипп все еще мялся у двери - как будто не хотел
расставаться со мной. Как будто хотел убедиться, что злополучная фотография
- всего лишь случайность, а никакой не дальний умысел проныр-журналистов.

Я и сама хотела уверить его в этом. Вот только как это сделать - не
знала.

- Если хотите, я могу порыться в своих архивах, - наконец выдавил он. -
Может быть, найду что-то похожее...

- Да нет, не стоит, - я поняла его с полуслова. - Не думаю, чтобы эта
фотография имела какое-нибудь значение...

...Нет, я не думала так.

Сидя на парапете набережной и глядя на голодную свору катеров, я совсем
так не думала. За всем кодринским лоском, за всей его противоестественной
красотой скрывалась измочаленная страхом душонка. Ему было что скрывать, ему
было что прятать в тайниках. И тайники эти были .разбросаны во времени и
пространстве они понатыканы в таких местах, что придется изваляться в
дерьме, прежде чем до них доберешься.

Чтобы хоть как-то разобраться в своих ощущениях, я быстренько состряпала
лозунг: "Две или три вещи, которые я знаю о нем".

Вещей, которые я знала о Кедрине, оказалось не две и не три, а ровно
шесть.

Во-первых: Филипп согласился встретиться с журналистами только потому,
чтобы спихнуть убийство сестры на Олева Киви. И чтобы иметь возможность
заявить об этом, зная, что Киви уже не сможет оправдаться.

Во-вторых: он построил разговор со мной достаточно неуклюже - сначала
запретил (себе и мне) упоминать имя сестры и тотчас же сам рассказал ее
историю. Он упирал на вещи, которые теперь невозможно проверить. А именно -
на ревность Киви и на то, что Алла была глубоко несчастлива со своим
виолончелистом.

В-третьих: он занимается экспертизой холодного оружия и имеет к нему
непосредственное отношение. А Киви был убит ножом.

В-четвертых: он явно кого-то узнал на фотографии. Но не стал об этом
распространяться. Если ему нечего скрывать, то откуда трясущиеся руки и
остекленевшие глаза?

В-пятых: он наотрез отказался привлечь к журналистскому расследованию
жену. Почему? Он не доверяет ей? Или она знает или видела такое, что
разрушает версию Филиппа. Или, наоборот, ее подкрепляет.

В-шестых: перстень. Как перстень оказался у Стаса, а потом и у меня? Этот
перстень принадлежал Алле. Но все драгоценности (включая и перстень) были
переданы Филиппу и его жене. После того, как от них отказался Киви.

Этот последний аргумент заткнул за пояс предыдущие пять.

Я свернула лозунг "Две или три вещи, которые я знаю о нем" и выбросила
новый: "Шесть причин, по которым я не верю Филиппу Кодрину".

С этим лозунгом в руках я и двинулась на улицу Бармалеева, к Яне
Сошальской, его ревнивой дуре-жене. Ее адрес тоже фигурировал в красной
папке Сергуни. И я запомнила его - совершенно машинально. Как привыкла
запоминать всякую несусветную чушь, включая тип оволосения клиентов и цвет
их носков.

Весь путь до Петроградки я уговаривала себя, что все делаю правильно. С
Сошальской нужно говорить в любом случае: труп они обнаружили вдвоем. И