— Как-то ты сюда смогла явиться?
— Машина заперта, — разозлилась я. — А ключ в сумке.
Он присвистнул:
— А сумка?
— Не помню. Наверное, в доме. Хотя, может, и нет.
— Здорово. И что я с тобой должен делать?
— Откуда мне знать?
— Мотай без колес. Гони пушку и на хорошей скорости домой. А лучше всего исчезни из города навеки. Я ясно выражаюсь?
— Послушайте… — Я была напугана, растеряна и явно не в себе.
— Замри. Пушку давай. Я протянула ему пистолет, он сунул его в карман куртки, развернулся и исчез за углом. Тут до меня дошло, что в словах Руслана есть суровая правда. Я бросилась бежать к троллейбусной остановке.
Как я добралась до дома Серафимы, толком даже не помню. Тетушки в квартире не оказалось. Бестолково попинав дверь, я села на ступеньки и заревела. Потом начала соображать. Не скажу чтобы хорошо. Мысли путались, но плачевное положение, в котором я оказалась, вырисовывалось вполне отчетливо. Если краснолицый выбрался из передряги, значит, донесет обо мне Юрику. Вряд ли тому понравятся мои замашки сыщика. Очень плохо. А этим типам, Паше и его дружкам, ничего не стоит отыскать меня по номеру машины. Еще хуже. Ко всему прочему Руслан. Получается, он меня спас. Или не получается? Разобраться в этом змеином клубке под силу только профессионалам, то есть милиции. Но обращаться к ним теперь мне совершенно не хотелось: я, увы, столько всего успела сделать, а логически объяснить свои действия не смогла бы даже самой себе.
Срочно требовался человек, способный меня спасти от Юрика, Паши и самой себя в придачу. Циркач, вот кто мне нужен. Хотя, возможно, ему уже надоело впустую тратить на меня время, и он выбросил прекрасный образ из своего сердца. Очень некстати, если так. В настоящий момент я готова была посвятить ему всю жизнь. Или ее остатки, что более вероятно.
Конечно, если бы я перестала клацать зубами и успокоилась, то позвонила бы тетушке, взяла у нее ключи и стала ждать звонка Сережи. А если бы он даже не позвонил, по прошествии времени в моей умной голове появилась бы хоть одна умная мысль, как выйти из создавшегося положения. Но на все это времени я себе не дала. Во-первых, боялась гнева тетушки: драгоценная машина осталась посреди улицы, ключи от нее неизвестно где, а мой след вел прямиком к нашему ненадежному убежищу. Нет, общаться с Серафимой в настоящий момент мне не хотелось. Тут я сообразила, что, зная домашний адрес и фамилию Циркача, номер его телефона могу узнать без труда. Я напросилась к соседям и через несколько минут уже звонила Сереже. Если трубку снимет жена, мне очень не повезет. Трубку вообще никто не снял. Я смотрела в окно, томилась и ждала неизвестно чего. Может, убийц в страшных черных масках, непременно с автоматами. Я уже видела свое истерзанное тело в луже крови. И заторопилась к телефону. Потом звонила еще трижды, прежде чем услышала голос Сережи:
— Да.
Я глубоко вздохнула и начала с места в карьер:
— Сереженька…
— Лика? Это ты? Что случилось?
— Сережа, ты можешь приехать к Серафиме? — Я старалась, чтобы голос звучал ровно. Вместо этого я заревела.
— Конечно, приеду. Что случилось?
— Пожалуйста, быстрее. Я у соседки. Увижу твою машину и выйду. Ты слышишь?
Он подъехал через пятнадцать минут.
Я кинулась во двор. Если я была до смерти напугана, то и он выглядел не лучше. Не обнаружив во мне никаких тяжелых увечий, с облегчением вздохнул.
— Я уж не знал, что подумать, — сказал он с некоторой укоризной.
Нервно оглядываясь, я устроилась рядом с ним и попросила:
— Поедем куда-нибудь. Мне надо с тобой поговорить.
Он послушно тронулся с места, то и дело настороженно поглядывая в мою сторону. Он ехал за город, а я собиралась с мыслями. Заметив песчаную дорогу, ведущую к лесу, Сережа свернул и через пару минут остановился. Повернулся ко мне, нахмурился и сказал:
— Ну…
— Сережа, — пытаясь выудить из памяти хоть одну подходящую реплику начала я, — помнишь, ты говорил, что готов помочь мне?
Вышло так себе, роль романтической героини не давалась, сегодня я была не в форме.
— Я помню, что говорил. Кончай дергаться и толком все объясни.
— Я же пытаюсь. Только это сложно. Он достал бутылку водки и стакан, плеснул на дно и протянул мне.
— Выпей.
— Нет, — поежилась я. — Я не умею.
— Сумеешь. У тебя коленки трясутся, руки ходуном ходят, а лицо такое, точно по нему сапогами прошлись. Пей, легче станет.
Я поднесла стакан, поморщилась и сделала глоток.
— Тебя Каток обидел? — хмуро спросил Циркач.
Я подавилась водкой, вытаращила глаза и стала кашлять. Он похлопал меня по спине, отобрал стакан, выплеснул остатки водки в окно и невесело усмехнулся.
— Что ты имеешь в виду? — сообразила спросить я.
— То и имею. Ты таскалась с ним по ресторанам, думала, что он хороший мальчик, а он оказался не очень хорошим, так?
Я выпрямилась, вздернула нос, начисто забыв о роли жертвы, и спросила гневно:
— Ты кем меня считаешь? Он с невеселой усмешкой покачал головой и отвернулся к окну.
— Бабой. Бабой я тебя считаю. Красивой и, извини, не очень умной.
— То и имею. Ты таскалась с ним по ресторанам, думала, что он хороший мальчик, а он оказался не очень хорошим, так?
Я выпрямилась, вздернула нос, начисто забыв о роли жертвы, и спросила гневно:
— Ты кем меня считаешь? Он с невеселой усмешкой покачал головой и отвернулся к окну.
— Бабой. Бабой я тебя считаю. Красивой и, извини, не очень умной.
— Ясно. Значит, дело выглядит так: я спуталась с Катком, он поступил не по-джентльменски, и я тут же вспомнила о тебе… Ты даже представить не можешь, как я была бы счастлива, выгляди моя история таким образом.
— Что тогда? — искренне удивился он. Я замялась.
— Ты действительно хочешь знать?
— Для чего ты меня позвала?
— Теперь я не уверена, что поступила правильно. Испугалась и позвонила.
— Давай не будем ходить кругами, — спокойно сказал он и, обняв меня за плечи, легонько встряхнул. — Рассказывай.
Я посмотрела на него, вздохнула и начала. С того самого момента, как мы нашли повешенного Петюню. Очень подробно и стараясь ничего не упустить. Однако, исключив из своего повествования все, что касалось Руслана. Почему, объяснить не берусь.
Сережа слушал внимательно, глядя мне в глаза. Иногда хмурился, иногда гладил мое плечо. Закончив, я вздохнула с заметным облегчением. И тут же поняла, какого дурака сваляла. Владимир Петрович, безусловно, прав: иметь дело с бандитами вредно для здоровья.
— История, — задумчиво сказал Циркач, глядя в окно. Мне сказать было нечего. — Выходит, под носом у Катка братан организовал свою контору… На кой черт тебе понадобилось следить за этим парнем?
— Не знаю…
— Ладно. С Юриком разберемся и с этим Пашей тоже. Сейчас надо забрать твою машину. Потом встретиться с тетей. Она должна договориться с Катком на завтра, деньги отдать. Пусть в руках подержит, придурок.
Я смотрела на Циркача, удивляясь перемене, происшедшей в нем. Передо мной был совершенно другой человек. Жесткий, цепкий и, безусловно, опасный. Я диву давалась: как это мы могли заподозрить в нем романтика. Медаль нам с Серафимой пора вручать за глупость. И на меня он теперь смотрел по-другому. Неожиданно протянул руку, коснулся моего лица и сказал:
— Ты сейчас выглядишь такой испуганной… и очень красивой. Честно…
Его рука легла на мое колено, Циркач смотрел на меня в упор. А на донышке глаз играла усмешка. Дрянь дело. Я открыла свою дверь и вышла. Надоели мне бандиты. Что б им пропасть, ей-Богу.
— Извини, — сказала вежливо и пошла по дороге к шоссе.
— Лика, — позвал он. Звал, между прочим, по-хозяйски. Мне осточертели все игры на свете. Я шла, не оборачиваясь. Не торопясь, но и не замедляя шаг. Он догнал меня, взял за локоть. Я смотрела на его кроссовки и молчала. Пауза затягивалась.
— Ладно, — наконец сказал он. — Черт знает, что на меня нашло. Идем в машину.
— Поезжай, я немного пройдусь, — попросила я, голос звучал глухо. Вот сейчас самое время зареветь.
— Не валяй дурака, — почти нежно сказал он. — У нас дел полно.
Он сжал мою ладонь и повел к машине. Я низко склонила голову. Первая слезинка скатилась по щеке, я задержала вздох, отвернулась. Он остановился.
— Лика, ты мне ничего не должна, — сказал торопливо. — Ничего.
А через минуту я горько рыдала на его груди. Мы стояли обнявшись, он гладил мою спину и повторял:
— Пожалуйста, не плачь. Я все сделаю… — А голос был так нежен, что мне стало неловко и обидно: отчего в жизни все не так, как хочется?
Горько рыдать больше трех минут невозможно, начнешь заикаться, да и глаза будут красными и опухшими. Я закончила чуть раньше. Сережа протянул мне платок, а я упорно отводила взгляд. Потому что это только считается, что женщина в слезах выглядит прекрасной. Как бы не так. Умник, что это выдумал, ни одной ревущей женщины за всю жизнь не видел.
В общем, я отводила взгляд по эстетическим соображениям, а Сережа понял по-своему. Взял мое лицо в свои ладони и осторожно поцеловал. Губы едва коснулись моих губ. Я обняла его и следующий поцелуй был настоящим. Но особенно увлекаться все же не стоило. Я прижалась к его широкой груди, и мы некоторое время постояли, слушая биение сердец друг друга и испытывая все, что положено в этом случае. В машину возвращались обнявшись. Он был трогательно предупредителен. Я вернула платок, мой-то гулял где-то вместе с сумкой, поправила прическу и сказала застенчиво:
— Я скучала по тебе…
Его левая рука вновь оказалась на моем колене, а пальцы правой нежно касались щеки. Но и жесты, и взгляд были совсем не те, что несколько минут назад. Я сжала его ладонь и улыбнулась, не очень переживая из-за последствий. Если любовная сцена начнет затягиваться, я задам вопрос: Сережа, ты не женат? Пылу поубавится и у него, и у меня, и ситуация не выйдет из-под контроля.
— Когда у тебя отпуск кончается?
— В конце сентября. А что?