Чтение 32–й страницы книги ~Фиговый листочек от кутюр~

– Хорошо, – сдался Костин, – будь по-твоему, только уходи отсюда. Значит, Роберт Астер, прошлый год?

Я убрала платок от лица.

– Да.

Майор кивнул и убежал. Я удовлетворенно запихнула измятый платочек на место. «Хорошо, Володечка, что ты не выносишь женских слез».

Большие часы в бюро пропусков показывали пять вечера. Я вышла на улицу, дошла до бульвара и села на скамейку. Вера сказала, что она учится в институте, который посещала и Стася. По моей просьбе она даже написала на салфетке его название и адрес. Сейчас июнь, у студентов сессия, может, застану кого-нибудь, кто хорошо знал Стасю?

До института было рукой подать, вниз по бульвару, а потом чуток пройти кривыми московскими двориками. Одним словом, через двадцать минут я оказалась перед зданием с колоннами, построенным в тридцатые годы. «Советский классицизм» называл этот стиль мой ехидный папа, иногда, правда, после некоторой паузы он добавлял: «Варварское великолепие».

Очевидно, дом был сразу предназначен для института, потому что на фронтоне имелась гипсовая лепнина, изображавшая книги, тетради и квадратные профессорские шапочки. На стенах красовались барельефы: толстощекие девицы с портфелями и подтянутые молодые люди с тубусами шли гуськом куда-то вперед, скорей всего, в светлое будущее. Бедные гипсовые дети, им и в голову не могло прийти, как радикально изменится Страна Советов и как назовут потомки их учебное заведение. На двери красовалась латунная табличка, начищенная до блеска. Черными буквами на ней было выгравировано: «Московский университет академических знаний по истории, философии, психологии и менеджменту». Я покачала головой. Не знаю уж, как это учреждение называлось до перестройки. Может, было просто заштатным институтом, в который не ломились абитуриенты. А теперь пожалуйста – университет! Хотя в наше время университетом или академией не назвался только ленивый. Но университет академических знаний – это круто, не иначе отсюда выходят сразу членами-корреспондентами.

Внутри, слава богу, оказалось прохладно. Я побрела по когда-то роскошным, а теперь выщербленным ступенькам вверх и ткнулась прямо в доску расписания. Четвертый курс уже сдал сессию и мог с полным правом называться пятым. От досады я топнула ногой. Вот жалость-то, я так надеялась встретить кого-нибудь из одногруппников Стаси. Но тут мои глаза наткнулись на маленькое объявление: «Пересдача психологии личности для четвертого курса 20 июня, в 18.00, кабинет 64, доцент Лазарев».

ГЛАВА 20

Я понеслась по коридорам, разыскивая нужную аудиторию. Возле высоких белых дверей клубилась толпа.

– Это все на пересдачу? – спросила я у худенькой девочки, одетой, несмотря на жару, в джинсовый комбинезон и такую же рубашку.

Девочке явно было не по себе. Ее лицо пламенело, над верхней губой блестели капельки пота, а на рубашке тут и там виднелись мокрые пятна.

– Да, – кивнула она.

– Как много, что так? Предмет трудный?

– Лазарев – зверь, – прошептала студентка. – Почти весь курс завалил, поставил две четверки, несколько троек, а остальных погнал, вот теперь вновь пытаемся, но он опять людей выносит, вон у окна Машка плачет.

Я посмотрела в указанную сторону – там, сидя на подоконнике, вытирала лицо хорошенькая девушка с довольно большим животом.

– Вон как, – вздохнула «джинсовая» студенточка, – беременную не пожалел, говорю же, зверь! Просто доберман-пинчер.

– Ну, тут ты не права, – усмехнулась я. – Доберман-пинчер такая маленькая собачка, чуть больше кошки. Вот просто доберман, без пинчера, тот и правда здоровенный. Ваш Лазарев скорей питбуль.

– Вовсе нет, – сказала девчонка.

Тут дверь аудитории распахнулась, и высунулся маленький, плюгавенький мужичонка ростом ниже меня. По бокам его лысой остролицей головы торчали крупные желтоватые уши, маленькие карие глазенки зло поблескивали из-под насупленных бровей, тонкая шейка, размера тридцать седьмого, не больше, выглядывала из слишком широкого воротника не очень свежей рубашки. Очевидно, дядька не сумел подобрать себе одежонку по размеру. Впрочем, оно и понятно, скорей всего он обречен до скончания века носить подростковые модели.

– Если увижу еще у кого шпаргалку, – взвизгнул «карманный» вариант представителя сильного пола, – выгоню всех, останетесь на осень!!!

Выплюнув эту фразу, он исчез в аудитории.

– И впрямь доберман-пинчер, – хмыкнула я, – до питбуля ему как мне до Клаудии Шиффер.

Собеседница сильно побледнела.

– Сейчас упаду в обморок!

Я испугалась, прислонила ее к стене и сказала:

– Стой спокойно, дыши глубоко. Зачем так по-дурацки оделась? Вон все в сарафанчиках, джинсовые вещи не для такой погоды.

– У меня там пришиты внутренние карманы со шпаргалками, – прошептала девчонка.

– А-а-а, понятно. Только вдруг поймает?

– Может, но по-другому не сдать. Лазарев просто жуть!

– Послушай, – пробормотала я, – у нас в консерватории тоже был подобный тип, Венцемиров Альберт Григорьевич, к нему по десять раз бегали. Одна Ксюха Литвинова без напряга «отлично» получала, мы не понимали, в чем тут дело. Через несколько лет, уже после окончания учебы, Ксюша раскололась. Знаешь, какую штуку она придумала?

Венцемиров каждую осень, к началу нового учебного года, выпускал тоненькую брошюрку, методичку. Ну такие, для студентов, видела небось перечень тем курса со списком рекомендованной литературой. Сама понимаешь, научным трудом подобный опус назвать нельзя, но мужик страшно гордился своим «творчеством». Так вот, хитрая Ксюха перед экзаменом шла в киоск и покупала две методички. Сев к Венцемирову, она до того, как взять билет, потупив глазки, робко блеяла:

– Альберт Григорьевич, не откажите в любезности…

– Да! – рявкал всегда злобно настроенный профессор.

– У меня ближайшая подруга обучается в Ленинградской консерватории, у них ваша книга нарасхват, только ею и пользуются, самое грамотное учебное пособие. Подпишите ей один экземпляр, а? Она потом хвастаться станет, что имеет учебник с автографом самого Венцемирова.

Прибалдевший от неожиданности дядька принимался подписывать методичку. Но не успевал он поставить точку, как Ксюша протягивала вторую брошюрку и шептала:

– А эту мне, пожалуйста…

Меньше пятерки она у Венцемирова никогда не получала! Самое смешное, что эту штуку она проделала много раз, на двух зачетах и трех экзаменах, всегда с неизменным успехом.

– Наш злыдень тоже методички кропает, – протянула студентка и принялась рыться в сумке. – Вот она, только грязная.

– Ничего, даже лучше, скажешь, зачитали.

– Где бы вторую взять? – стала озираться девочка.

Тут дверь распахнулась, выпуская очередную жертву, шмыгающую носом, и раздался крик:

– Филимонова!

– Ой, – вскрикнула «джинсовая», – меня, ну-ка, Нелька, дай!

Вырвав из пальцев подруги-неудачницы замызганную тетрадку, она рванулась в аудиторию. Я хихикнула и почувствовала, что сейчас просто скончаюсь, если не выпью воды.

– Тут есть буфет? – спросила я у паренька, листавшего учебник.

– По коридору до конца, последняя дверь, – последовал ответ.

Я дошла до буфета и увидела на прилавке бутылочки с отвратительной водой спрайт. Пусть простят меня любители газировки, ей-богу, не хочу никого обидеть, но могу, как хозяйка, поделиться маленьким житейским советом. У вас на чайнике возникла отвратительная накипь? Не стоит носиться по магазинам и скупать дорогие средства. Дойдите до ближайшего ларька и возьмите бутыль со спрайтом, затем вылейте напиток в чайник, дайте постоять с полчасика, потом прокипятите это в течение минут десяти. Все. Чайник станет сверкать и переливаться. Не советую только применять сей метод для агрегатов, которые сделаны из блестящего металла. Спрайт быстренько «скушает» железо, и оно потемнеет, а вот для эмали, пластика и стекла этот способ подходит изумительно. Впрочем, одна моя подруга уверяет, что спрайт великолепно отчищает сантехнику, ничуть не хуже широко разрекламированного «Комет-геля». Но сама я не пробовала и советовать не стану. Да, кстати, ни в коем случае не применяйте кока-колу или фанту. Нет, они также хороши для хозяйственных нужд, но в отличие от спрайта оставляют совершенно несмываемые коричневые и оранжевые пятна.

– Вот вы где, – раздалось за моей спиной.

Я обернулась. На пороге маячила совершенно потная и абсолютно счастливая «джинсовая» девица.

– Глядите, – завопила она, – «пять» поставил! Единственной на курсе! Эх, жаль, поздно эту феньку узнала! Ну спасибо. Как думаете, на остальных тоже подействует?

– Мне кажется, что подобная тактика уместна в отношении любого препода, кашу маслом не испортишь, – улыбнулась я.

– А зачем ты сюда пришла? – перешла со мной на «ты» студентка.

– Пить захотела, а тут лишь горячий спрайт. Я его холодный-то терпеть не могу…

– Пошли, – позвала девица, – в подвале коммерческое кафе работает, сюда никто и не заглядывает.

Мы побежали по лестнице вниз. Бывший подвал и впрямь был превращен в некое подобие ресторана.

– Садись в углу и молчи, – приказала девчонка, – нам по студенческим билетам с пятидесятипроцентной скидкой отпускают, кстати, меня Ларисой зовут.

На все мои попытки всучить ей за кофе и пирожные деньги Лариса ответила категорическим отказом.

– Ты чего! Спасла меня. Знаешь, до сих пор только одному человеку удавалось получить у Лазарева пятерку…

– Кто же сей счастливец? Местный Ломоносов? – хмыкнула я. – Так хорошо знает предмет, что даже Лазарев не сумел завалить парня?

– Это девчонка была, Стаська Разуваева.

Я осторожно поставила чашку на блюдце.

– Кто?

– Стася Разуваева, ее мать в нашем институте работала, вот Лазарев и не хотел с ней связываться.

– Ты ее хорошо знала?

– Софью Модестовну?

– Нет, ее дочь.

– Стаську? Ну в общем… Я с такими не дружу, – по-детски заявила Лариса. – Стася вся из себя была, вечно нос задирала. Хотя мне ее жаль, она погибла в автокатастрофе год тому назад, как раз мы сессию сдавали.

– Значит, у Стаси не было друзей на факультете?

– Почему? Нина Спиридонова. Они постоянно вместе ходили. Нинка у Стаськи иногда даже ночевать оставалась.

– Бедная девочка, – фальшиво вздохнула я, – небось из провинции, хотела, наверное, в Москве зацепиться, в аспирантуру попасть, надеялась, что мать ближайшей подружки поможет, вот и пресмыкалась.

– Что ты, – рассмеялась Лариса. – Нинка нас всех старше, года на четыре, я сразу после школы поступила, а она работала в фирме, такой, которая людей отдыхать отправляет. Вышла замуж за жутко богатого и крутого, у нее денег столько, сколько тебе и не хочется, потому что даже и представить не можешь, что такие суммы бывают. Нет, они просто дружили, нравились, наверное, друг другу.

– Скажи, Нина здесь?

– Не-а, ей Лазарев сразу «четыре» поставил, он жуткий гад, хорошо знает, с кем связываться нельзя. Вломит Нинуське «банан», а потом крутой муженек явится и втопчет его в землю по маковку.