унесло к реке. Вскоре она скрылась из виду. Гроза продвинулась к югу на пару
километров -- она уходила. Гром не вступал теперь сразу за вспышкой, а делал
интервал в пять-шесть секунд. На нас все равно не было сухой нитки, но хоть
по лицу не так текло -- дождь шел на убыль. И уже при почти прекратившемся
дожде пошла наконец настоящая селевая грязь, которая, впрочем, быстро
иссякла и которую мы успешно пересидели на нашем бугре.
Прояснилось, шоссе покрыли машины и автобусы, медленно ползущие по еще не
сошедшей жиже. Так вот почему мы перед грозой шли по пустому шоссе! В дождь
не ездят на этом участке.
голосовать. Нас подобрал рейсовый автобус, пережидавший стихию в Надворной,
и уже через полчаса мы вышли из него в Яремче, где было назначено рандеву с
Доком.
Артист со Светой добрались до Мукачева во вторник вечером и успели на
последнюю раховскую электричку. От Рахова добрались до Ворохты рабочим
автобусом. Днем до Яремчи доехали попуткой. Света хорошо знала, где
находится база "Мезон" и ее соседка -- база отдыха "Говерла" остановившегося
электролампового завода. Когда "Мезон" был большим и процветающим оборонным
заводом, Светин отец работал на нем главным конструктором. На базе отдыха
завода она бывала в детстве. Они зашли к базе со стороны еще одних скал
Довбуша. Лежа пузом на скале, Артист прикидывал расстояние от баз до
ориентиров, благо вся небольшая долина была как на ладони.
самом диком склоне горы Маковка. Сама гора отделяла их от базы "Мезон", а
крутой, почти вертикальный каменистый спуск от Яремчи. Это давало
определенную степень безопасности. Безопасности от потенциального
противника, но никак не от атмосферных психозов.
крайней степени страстного исступления. Свету, кажется, вполне устраивали
поцелуи, складывалось неприятное ощущение, что именно в них она и видит пик
любовных утех. Артист, разумеется, рассчитывал на большее, но едва ли не
впервые в жизни не решался действовать напролом. Дальнейшая судьба Светы
устраивала его только в придуманном им самим виде: после выполнения задачи
он забирает ее в Москву, женится на ней, она поступает в МГУ, или еще куда,
он бросает приключенческую жизнь, идет на ту работу, где платят пусть не
много, но стабильно, хотя бы в агентство Мухи и Боцмана, вечерами сидит в
кресле и смотрит на Свету. Она соответственно смотрит на него. И вот он
боялся оскорбить свою будущую жену, музу, подругу жизни малейшим слишком
настойчивым, нечистым движением.
колышков.
вздувшуюся палатку, быстро выдернула из земли колышки. Они спустились ниже и
прошли вдоль горы туда, где сравнительно ровное место было покрыто лесом.
Здесь все равно нельзя было разбить палатку, деревья росли слишком густо, да
и склон был слишком крут.
подожгла, тряханула землю, прошла громовой волной по склону и умерла. Со
второй молнией рухнул ливень. Артист выбрал место, куда потоки воды с
Маковки не должны были достигать, впитываемые грунтом. Он разложил палатку
на пружинящей хвойной подстилке, но натягивать ее не стал, чтобы ветер,
свободно гулявший в сосновой чаще, не сорвал ее, как не убранный вовремя
парус.
заливаемые дождем, получили друг от друга все, чего хотели, казалось, целую
вечность.
самое время устроить небольшое шоу с применением холодного, а возможно, и
огнестрельного оружия. Он переночевал почти на вершине горы, приютившей базу
"Полонина". Поисковые отряды то уходили с базы, то возвращались на нее, но
все они шли в обход горы, предоставляя Доку безнаказанно следить за их
перемещениями.
риска снять всю четверку часовых, несших службу на территории. Но ночное
снятие часовых -- дело обыкновенное, привычное. Это не вызовет должной
паники, достичь которой намеревался Док. Часовой, убитый днем, -- это
наглость, дерзость, это демонстрация силы, в конце концов. Это серьезная
заявка серьезного противника, а возможно, и повод для небольшой паники.
Именно к такой операции и готовился Док.
Четвертой стороной ей служил лесистый склон. На этом склоне, далеко от
капитальных построек и от палаток, разбитых боевиками, стоял интересный
объект. Это был заброшенный сортир. Когда-то выгребная яма наполнилась, и
владельцы базы выстроили новый туалет, а этим долгие годы никто больше не
пользовался. Лесная флора и фауна уничтожили то, до чего в свое время не
добрались ассенизаторы, и шестиместный сортир (три дамских "очка", три
джентльменских) стоял чистенький, вот только слегка покосился. Естественно,
часовой, занятый лишенной забора стороной, повторяя маршрут, каждый раз
подходил к древней постройке и проверял чистоту ямы от вражеского элемента.
человек, занятый исследованием одного объекта, скажем, заброшенной выгребной
ямы, не может одновременно в достаточной степени контролировать другие
объекты, скажем, близрастущие сосны. Он неспешно вышел из-за дерева и дошел
до сортира как раз за то время, которое бородатый часовой потратил на осмотр
ямы. Часовой подсел на нож, когда вынимал голову из очка, сквозь которое
проводил свои исследования.
что часовые, доходя до угла базы, ожидали своего товарища, курсирующего
вдоль смежной стороны. Увидев друг друга и убедившись, что в Багдаде все
спокойно, они расходились, чтобы, пройдя охраняемую грань, встретиться с
коллегой на другом углу. Наступали сумерки, и Док решил, что, если повести
себя правильно, можно подойти ко второму часовому почти вплотную. Он был
одет едва ли не так же, как и убитый караульный, оставалось только забросить
на плечо автомат и прикрыть бритый подбородок.
раньше, чем другой часовой. Он стал спиной к приближавшемуся автоматчику и
сделал вид, что пристально разглядывает что-то между деревьев. Часовой шел
тихо, подкрадывался, рассчитывая подшутить над товарищем. Но когда он,
подойдя действительно совершенно бесшумно, похлопал Дока по плечу, ответом
ему было не нервное вздрагивание застигнугого врасплох соратника, а злой нож
в умелой руке.
эффект по максимуму. Он побежал к другому углу, где первый убитый им часовой
должен был встречаться с товарищем, курсирующим вдоль третьей стороны. Он,
конечно, опоздал, часовой уже ждал, прислонясь к дереву и даже сняв автомат
с плеча. Он увидел бегущего к нему Дока, но принял его за другого часового,
тело которого покоилось в кабинке заброшенного нужника. Когда он распознал
подмену, было уже поздно. Док вытряхнул нож из рукава и метнул.
эффекта, но Доку нужно было время, чтобы уйти. Еще две минуты, и часовой,
караулящий ворота, поймет, что посты не охраняются. Тревогу следовало
отложить, и потому Док бросился вниз, к воротам. База имела форму трапеции,
меньшее основание которой находилось внизу, у ворот. Бородач, охранявший
ворота, никуда не ходил, ему и от ворот прекрасно была видна вся нижняя,
узкая часть базы. Он прекрасно видел, что к нему бежит часовой поста номер
три, но не решился бить тревогу, не дождавшись его доклада. Док налетел на
бегу и, естественно, без всякого доклада. Он знал, что до смены часовые
должны были стоять еще больше часа. Время у него было.
Док заранее предвидел ее приближение и принял меры. Он залег в густом
ельнике с пористой, впитывающей дождь почвой, накрылся спальником и решил
поспать несколько часов, невзирая на воду, стекающую с лапника. Гроза
пройдет, за ней последует беспокойная ночь.
прямо перед носом, жгло, давило на глаза. Муха шел по хребту, это всегда
легче: перепады высот небольшие, да и петлять не приходится. Одно плохо --
нет воды. Вода выходит на поверхность ниже и, если хочется пить, нужно
спускаться. Но это все было бы полбеды.
крупные, с гиппопотама. И все они лежат, как гравий, высыпанный из
колоссального самосвала, ничем не сцепленные между собой. Видно, хотели
заасфальтировать площадку для диплодоков, но средств не хватило. И остались
только горы диплодочьего гравия. Камешки под ногой любят поехать, качнуться,
в конце концов, перевернуться, как плохо прикрытый канализационный люк. И ни
деревьев, ни кустов, чтобы хоть за ветку уцепиться. Только зеленые пятна
лишайников. И сколько хватает глаз -- россыпи. Каменные россыпи.
назвать ходьбой. От проклятых камней рана на ступне открылась и загноилась.
Костыль то и дело скользил по камню, застревал в щелях. Мазь, которую дал
старик, помогала, но она была на исходе. О чистых, не то что стерильных
перевязочных материалах приходилось только мечтать. И очень хотелось пить.
По вечерам Муха спускался к воде, пил, как верблюд, поутру пил еще, наполнял