Я указываю на дом, где находится квартира покойного академика.
- Еще бы не слышать! А через два дня тут еще и убитого нашли. Просто ужас
какой-то. Гулять с детьми стало страшно.
- А вы, наверное, каждый день гуляете, в одно время?
- Конечно. Два раза. Утром и вот сейчас, после обеда. И вы знаете, -
женщина, я замечаю, постепенно проникается ко мне доверием, - если бы меня
спросили, я бы сказала, что почти предвидела все это.
- То есть как это предвидели? - с неподдельным интересом спрашиваю я. -
Предчувствие какое-нибудь у вас было?
- Нет, тут было не предчувствие. Кое-что пореальнее. Вы не думайте, что
выдумывает старуха. Я вот тоже люблю детективные романы. И уверяю вас, из
меня вышел бы прекрасный сыщик. Да, да.
- Как из большинства женщин, - смеюсь я.
- Конечно. Они талантливей и благородней. И еще они тонкие психологи. А
мужчины пусть бегают и стреляют, - она небрежно машет рукой.
- Но что же вы могли предвидеть? - спрашиваю я. - Кражу или убийство?
- Что-то вроде того или другого.
- Каким же образом?
- Только гуляя с внуками.
- Вы что-нибудь стали замечать во дворе?
- Вот именно. Один раз ко мне подсел человек, вот как вы сейчас, и стал
расспрашивать про всяких жильцов. Всяких, обратите внимание. Из разных
квартир. Он, конечно, хотел меня запутать.
- Он не знал, с кем имеет дело, - улыбаясь, вставляю я.
- Вот именно. И между прочим, про Брюхановых. Когда приходят, когда
уходят, кто у них бывает. И все это, повторяю, между прочим, вскользь. А я
Бориса Кирилловича еще студентом помню, я тогда в школе училась. Их семья
и до войны тут жила. И наша тоже. И отца его помню, и мать.
- А кто же вас расспрашивал?
- Молодой человек вроде вас... то есть совсем не вроде вас, - поправляется
она, усмехнувшись. - Словом, рыжеватый, худощавый, вполне прилично одет,
но... малоприятный, надо сказать. Ухваточки такие, знаете...
"А ведь это Чума, - думаю я. - Скорей всего, он".
- Так вот, - продолжает женщина с возрастающим увлечением. - Сначала,
значит, появился этот молодой человек. А через день или два, уже не помню
точно, смотрю, встречаются тут два человека, совершенно незнакомые мне,
посторонние. Жильцов-то я тут всех знаю. Причем солидные такие люди,
немолодые, одеты хорошо. А ругаться стали совершенно неприлично. И ведь
видят, что недалеко женщина сидит, дети.
"А это уже, наверное, Гвимар Иванович с тем низеньким", - вспоминаю я
рассказ Инны Борисовны и спрашиваю:
- По какой же причине они ругались, вы не уловили?
- Точно вам не скажу. Я все-таки специально слушать не старалась. Но так я
поняла, что один требовал от другого, чтобы тот куда-то не ходил больше. И
грозил, знаете, так. Ну, а второй, значит, не соглашался. Словом, не очень
я все это поняла. Неприятно было даже смотреть в их сторону.
Зато понял этот спор я. Это они, видимо, делили вещи с кражи. Будущей
кражи, которую только еще готовили. И в результате Гвимар Иванович
поплатился жизнью. Все, между прочим, закономерно в том волчьем мире.
- А в это время, представьте себе, - продолжает между тем моя собеседница,
- я вдруг замечаю, что за ними какой-то человек наблюдает, вон оттуда, -
она указывает в сторону ворот. - Я его прекрасно видела. А они нет, им не
до него было. Какой-то молодой человек. Очень похож на того, который ко
мне подсел. И вообще я его часто стала во дворе нашем замечать. А однажды
я знаете что видела? Вы только послушайте. Наша квартира этажом выше
Брюхановых. Выхожу я как-то на площадку, в магазин шла. Вдруг слышу на
нижней площадке что-то лязгнуло. Наклонилась через перила и вижу этого
самого молодого человека, как он из почтового ящика у Брюхановых что-то
вытащил и бегом вниз по лестнице. Я его еле разглядела. А вечером я
Инночке, конечно, сказала. Но ей, бедняжке, не до того было. Вы подумайте
только, с родным братом судиться пришлось! Это такой подлец, такой подлец,
что слов нет! Ну все буквально, что после отца осталось, себе хотел
забрать. Все, все. А отец-то вообще знать его не желал и из дома выгнал.
Вы сами посудите. Работать не пожелал, институт медицинский бросил,
пьянствовал. И женился-то на какой-то пьянице, проститутке, говорят.
Просто урод в семье, право. И Инночка все бы ему отдала. Хорошо, ей муж
помешал. Вот уж это энергичный человек, ничего не скажешь! Он этому
Олежику так хвост накрутил, как говорится, что тот теперь в дом прийти
боится, после суда. А то являлся когда хотел, якобы картинами любоваться.
Да еще супругу как-то привел. Это уж последняя наглость была.
Вот так, обратите внимание, бывает всегда. Стоит только человека
"разговорить", внушить ему доверие и воодушевить искренним интересом к
тому, о чем он вам рассказывает. И тогда нет такого человека, который бы,
если у него не имеется особых причин молчать, не увлекся бы собственным
рассказом. Не все люди умеют и любят слушать, но все любят, чтобы их
слушали, все, даже самые молчаливые и робкие, последние даже особенно: им
реже удается овладеть чьим-либо вниманием. Вот и на этот раз мне удается
"разговорить" мою собеседницу, и у нас с ней получился очень, как видите,
содержательный разговор. Ее, кстати, зовут Софья Семеновна, и она до
недавнего времени работала редактором в одном крупном издательстве.
Последнее обстоятельство мне особенно импонирует, ибо я сразу вспоминаю
свою дорогую тещу и потому невольно проникаюсь к Софье Семеновне
симпатией. Наверное, она это улавливает и говорит со мной особенно
доверительно и охотно.
А под конец она неожиданно замечает:
- Вы только не подумайте, что я со всяким случайным человеком такие беседы
веду, - и при этом она многозначительно улыбается. - Просто вы мне
показались не случайным человеком.
- Это почему же вы так решили? - спрашиваю я.
- А потому, что из меня мог бы выйти хороший сыщик, я же вам говорила. Я
все разгадываю. Дочь просто поражается.
- И что же вы во мне разгадали, разрешите узнать?
- Коллегу, - смеется Софья Семеновна.
- Ну, знаете, - в тон ей отвечаю я, - перед вами надо снять шляпу.
- И снимите. Не простудитесь.
Я торжественно снимаю шапку и кланяюсь, а оба карапуза, оторвавшись от
своих занятий и разинув рты, удивленно лупят на меня глаза.
- Раз мое инкогнито раскрыто, - говорю я, - то разрешите вас спросить, как
специалист специалиста. Вот взгляните, - я вынимаю из кармана несколько
фотографий, в том числе Лехи и Чумы. - Никого из них вы здесь, во дворе,
не видели?
Софья Семеновна снова надевает очки, берет у меня из рук фотографии и
начинает одну за другой их рассматривать.
- Не те очки с собой взяла, еле читаю, - досадливо говорит она. - Эти для
дали. А идти за другими не хочется... - И, оборвав фразу, вдруг неуверенно
произносит: - Вот этот, кажется, похож... он со мной беседу вел, если не
ошибаюсь, - и указывает на фотографию Кольки-Чумы. - Очень неприятная
физиономия.
"Он, он", - мысленно подтверждаю я, даже не очень взволнованный этим
открытием, настолько я уже заранее его предвидел.
Мы наконец прощаемся с Софьей Семеновной, вполне довольные друг другом.
Я машу рукой обоим карапузам. Один из них, улыбаясь до ушей, машет мне в
ответ, а другой, не решаясь на такую вольность, смотрит мне вслед с
боязливым любопытством.
Выйдя через ворота в переулок, я смотрю на часы. Ого! Немало времени мы,
оказывается, проговорили с Софьей Семеновной. Впрочем, весьма плодотворно.
Вот только один пункт остался неясным: пятая машина. Софья Семеновна
видела во дворе только те, которые значатся уже у нас в списке. Но пятая
машина была. Возможно, она не заезжала во двор и ждала в переулке. Ведь,
как мы прикинули, все украденные вещи могли уместиться, самое меньшее, в
четырех чемоданах, а то и пяти. Однако никого с чемоданами в руках Софья
Семеновна не видела, пока гуляла с внуками.
Кстати, теперь можно более или менее точно установить момент кражи. Софья
Семеновна гуляет с внуками первый раз с половины десятого до половины
двенадцатого. Инна Борисовна и ее супруг уходят на работу в половине
девятого. А Леха сел к Володе в такси уже после кражи, около двух часов
дня, заехав предварительно на дачу и отвезя туда краденые вещи.
Следовательно, кража могла произойти либо с половины девятого до половины
десятого, либо с половины двенадцатого до половины первого, с учетом того,
что Лехе надо было время отвезти вещи и очутиться у Белорусского вокзала.
И все-таки - пятая машина. Она не дает мне покоя. Кто мог бы ее видеть,
если, допустим, она стояла не во дворе, а здесь, в переулке?
Я останавливаюсь и внимательно оглядываюсь по сторонам. Но переулок пуст.
Редкие прохожие не в счет, как и редкие машины, проезжающие мимо. Впрочем,
это сейчас, в середине дня. Ну что ж, завтра я приду сюда в половине
девятого, тогда посмотрим.
Так размышляя, я выхожу из переулка на шумную, бойкую, кривую улицу со
старой, невысокой застройкой и бесчисленными магазинчиками, мастерскими,
ателье. Через несколько шагов я натыкаюсь на небольшую закусочную с
величественным названием "Памир". Такое название! Я не могу устоять перед
искушением и захожу, тем более что изрядно продрог и время как-никак самое
обеденное.
В закусочной людно, шумно, накурено, но зато тепло. С трудом отыскиваю
свободное место. Никому тут нет до меня дела, я полностью предоставлен
самому себе. Особое одиночество в большом городе, когда весь оглушительный
шумовой фон вокруг воспринимается как защита, укрытие, нечто вроде
спасительной тишины леса, как это ни парадоксально. Но я, по привычке,
незаметно и внимательно оглядываю сидящих вокруг людей. Никто не
привлекает внимания, глазам решительно не за что зацепиться. И какая-то
вечно натянутая, тревожная струна внутри меня на время успокаивается.
Лукьяненко Сергей
Березин Федор
Ильин Андрей
Орлов Алекс
Володихин Дмитрий
Белогорский Евгений