И я уже хотел отдать приказ Валерке вооружиться и приступить к выполнению боевой задачи по охране и обороне заимки, как вдруг дверь, ведущая в сени, молниеносно распахнулась. Даже если б у меня было в руках что-то стреляющее, не успел бы среагировать.
— Руки вверх! Не двигаться! — Сперва влетели двое в белых маскхалатах, за ними, когда на нас уже нацелились «АКС-74», еще четверо. — Всем — к стене! Руки на стену!
Морды у этих агрессивных бойцов были закутаны марлей, поверх обуви — белые бахилы. В общем, ситуация известная: мы — в дерьме, а они — во всем белом.
— Ваня, Валет — стой! — заорал я, поскольку бойцы подчинялись только мне и при первой же попытке кого-то постороннего силой заставить их выполнить приказ оказали бы активное сопротивление. При том раскладе, что сейчас, это привело бы нас к печальному финалу. Возможно, ценой безрассудства мальцов-биороботов кто-то и выкрутился бы, но скорее всего белокамуфляжная публика нас элементарно бы постреляла. Но вот что удивительно: эта команда, как мне показалось, пришла от давно не проявлявшей себя РНС — «руководящей и направляющей силы»… — Подчиняться им! — добавил я, видя, что Валерка и Ваня застыли, но не собираются становиться к стене. Белые камуфляжники могли подтолкнуть их прикладом, а это неизбежно вызвало бы драку, и опять-таки с неприятными для нас последствиями. — Временно!
Это добавление давало мне возможность при необходимости снова вернуть контроль над бойцами. При удобном случае. А пока я, не дожидаясь пинка под зад или нежного касания прикладом промеж лопаток, поставил руки на бревна стены.
«Привидения в белом» действовали решительно, но культурно. Я успел заметить, что они позволили раненому Женьке остаться сидеть и слегка двинули только Бориса, который замешкался. Кроме того, вместе с «белыми» в избу ворвались… хозяйские лайки. Вопреки собачьим обычаям не изменять хозяину, они рычали не на пришельцев, а на нас, причем на Петровича и Женьку чуть ли не больше всего.
— Вот они, собачки ваши! — прошипел я Лисову-старшему. — Продались! Небось за «Педдигри пал» какой-нибудь…
— Быть такого не может… — пробормотал Петрович.
— Молчать! — рявкнули на нас.
Когда все были расставлены, неожиданно прозвучало:
— Коротков, можешь обернуться! Руки не опускать! Не могу сказать, что я подскочил до потолка от радости, но все же испытал большое облегчение, услышав знакомый голос. Приятно все-таки знать, что имеешь дело не с каким-то неизвестным типом, а с итало-американским гражданином Умберто Сарториусом, который к тому же являлся экс-полковником КГБ СССР Сергеем Николаевичем Сорокиным. Правда, чего от него ждать на этот раз, я не знал.
Обернувшись с поднятыми руками, я увидел его лицо. Сарториус сдвинул вниз марлевую повязку.
— Два шага вперед! — скомандовал он.
Я отошел от стены, один из подручных «компаньеро Умберто» быстренько ощупал меня, выдернул из-под ремня «ПСМ», убедился, что я не спрятал в валенках финку или гранату, и доложил с легким кавказским акцентом.
— Чистый! Больше нет ничего…
— Отлично, — кивнул Сорокин. — Работайте пока с остальными, а я поговорю с этим лохом.
На «лоха», конечно, можно было и обидеться, но не в данной ситуации. По большому счету Сергей Николаевич был прав.
— Шагай в дальнюю комнату! — приказал Сарториус, указывая направление стволом автомата. Я пошел.
В комнате товарищ Умберто молча направил ствол на лавку, располагавшуюся вдоль стены. Там мне надлежало сидеть. Когда я уселся, Сорокин примостился на табурете напротив меня, держась вне пределов досягаемости удара валенком, а автомат пристроив у себя на коленях.
— Ну, что, Николай, — он назвал меня моим прежним именем, словно бы подчеркивая, что не считает меня Бариновым, — опять попался?
— Выходит, попался, — произнес я голосом, далеким от бодрого.
— Который раз уже, а? — спросил он тоном доброго инспектора по делам несовершеннолетних.
— Не помню, — ответил я голосом юного хулигана, потерявшего счет приводам в милицию, но надеющегося на то, что его и на этот раз не оформят в спецПТУ.
— Жалко. Не всем ведь так везет, как тебе. Особенно сегодня. Бдительность потерял. Хотя тебя, наверно, папа предупреждал, что тут варежку разевать не следует. Верно? Предупреждал? А ты что же? Расслабился небось на свежем воздухе? Почуял отрыв от цивилизации?
— Нет. Просто заслушался рассказами о том, что такое здешняя зона.
— Да, это место занятное. Хотя, если честно, тут много легенд и фантазий наплетено. Лисовы специально навыдумывали всяких чертовщин, чтоб было поменьше желающих появляться в этом районе, — берегут охотничьи угодья. Но тут и на самом деле много любопытного.
— Сергей Николаевич, — спросил я скромно, — а вы не боитесь, что сейчас, пока мы тут беседуем, к заимке подойдет банда, которую прислал некий господин Соловьев? И, скажем так, загребет нас всех в одну кучу?
— Нет, не боюсь. Кстати, Соловьев прислал не одну, а сразу две группы. Одна вчера ночью была выброшена с парашютами, примерно в трех километрах отсюда, за Порченой, на правом берегу. Восемь человек. Все — бывшие десантники, трое — участники боев в Афганистане, один добровольцем воевал в Боснии, пятеро — «чеченцы». Укомплектованы оружием по полному штату воздушно-десантного отделения, только БМД не получили. Очень серьезные ребята. У них была задача выйти ночью к вашей благословенной заимке и тихо всех ликвидировать. Кроме, понятно, Лисова-старшего, тебя и Вани Соловьева.
— Ясно… — пробормотал я. Только сейчас до меня дошло, что мирный сон вдали от цивилизации мог закончиться пробуждением в наручниках.
— Не выполнили они эту задачу только потому, что двигались ночью по компасу и поторопились перейти Порченую. Попали в «аномальное пятно» и потеряли ориентировку. Сейчас находятся намного дальше от вас, чем ночью, — примерно в пятнадцати километрах выше по течению Порченой, но в течение ближайших трех часов могут выйти сюда. Если пурга запоздает.
— А уголовники? Вторая группа?
— У нее вспомогательное назначение. Среди них семеро — зеки из Улунайска, а трое — во главе с бывшим прапорщиком ВДВ Григорием Середенко — охранники Соловьева. Причем не лучшие. Спалившиеся. Середенко, в частности, был приставлен охранять Ваню Соловьева в армии. Двое других соловьевцев раньше были членами группировки Сурена, который отбывал срок в Улунайской ИТК строгого режима. Сурен в этой колонии жил неплохо, но, само собой, на воле лучше. Соловьева он не знал, но когда появилась возможность с его помощью уйти — не стал отказываться. Начальника ИТК просто купили. Он зарплату не получал уже пятый месяц. Так же, как и все те, из персонала, которые помогли Сурену покинуть это учреждение. Вот оно, ваше демократское воспитание! Какая там борьба с преступностью, когда без нее контролеры бы с голоду сдохли! Раньше такие побеги готовили чуть ли не годами, а тут все отработали за четыре дня. Кстати, Сергей Сергеевич, как мне кажется, потерял контроль за сохранностью информации в своей конторе. Я свои источники знаю, конечно, но с Соловьевым не делился. С весны прошлого года наша дружба не возобновлялась, тем более что относительно реставрации социализма в СССР он, после июльского второго тура и победы товарища Ельцина на президентских выборах, можно сказать, совсем успокоился и теперь прочно завязался с «Джемини-Брендан», а через нее — с «джикеями». Так вот, к сведению господина Баринова, Соловьев отслеживал весь ход вашей подготовки к этой экспедиции и загодя знал, что Ваня будет в ней участвовать. Может быть, Сергей Сергеевич на то и рассчитывал, так же, как и на мое подключение, но все-таки у меня впечатление, что у него идут неконтролируемые утечки.
— Сергей Николаевич, — сказал я с некоторым удивлением, — судя по этим словам, вы за наши дела очень переживаете? Потому что пленных особо информировать о ситуации не принято. Обычно, наоборот, от них информацию требуют, иногда даже очень грубыми методами.
— Ну, мне ни от тебя лично, ни от твоих подчиненных никакой информации не надо. Все, что ты узнал перед отлетом из Москвы, и практически все, что ты узнавал за последние дни, до меня доходило в ту же минуту. Чудо-юдо обычно меняет кодировку твоей микросхемы раз в три недели. Причем, как правило — в сторону усложнения. Восьмиразрядная, двенадцатиразрядная, шестнадцатиразрядная, двухуровневая, трехуровневая, четырехуровневая… Конечно, он понимает, что я, как человек, который эту микросхему поставил, все его хитрости разберу, и даже вычислил — очень точно, между прочим, — сколько времени мне на это понадобится. То есть новая кодировка устанавливается как раз к тому времени, когда я могу технически осуществить расшифровку предыдущей. А тут, казалось бы, в период выполнения ответственного задания, он «забывает» о своем «железном правиле» и бросает тебя сюда с кодировкой месячной давности. Вряд ли он надеялся, что я в этот раз не успею ее расшифровать, верно? Значит, специально «открывал форточку».
— Можно понять и так, — осторожно согласился я, — но мне лично никаких указаний о возможном сотрудничестве с вами он не давал.
— Тем не менее, — сказал Сарториус, — сотрудничать нам придется, безотносительно к тому, хочешь ты этого или нет. Мне нужно, чтобы Ваня и Валерка работали на меня. И ты тоже. Если не согласишься добровольно, я буду работать с тобой через РНС. Само собой, если ты примешь эту игру, то Валет с Ваней не откажутся. Хуже с другими. Здесь надо либо применять препараты — на что у меня нет времени, — либо попросту убеждать. Вот в этом ты должен мне помочь.
— Интересно, как это я буду их убеждать, когда я сам не убежден?
— В том, что тебе и им помирать еще рано, ты убежден?
— Вообще-то убежден. Но в том, что у нас получится союз, — не очень. А самое главное, из того, что Чудо-юдо не перекодировал мою микросхему, еще не следует, что он будет приветствовать наше братание.
— Я думаю, ты не прав. Из этого как раз и следует. Но, кроме того, как парень с зачатками логического мышления ты должен понимать, что нам с тобой надо либо сотрудничать, либо радикально разрешать вопрос о жизни и смерти. При нынешнем раскладе решение будет однозначно и не очень тебя устроит. Но даже если представить себе, что я оставлю вас жить и буду сам разбираться с соловьевцами, ничего хорошего не получится.
Я подумал, что он прав. Но все-таки спросил:
— И вы готовы дать нам оружие?
— Да, готов. Если мы договоримся, что будем работать вместе против Ваниного папы. Гарантий твоей верности мне не надо. Я тебя могу в любой момент сделать послушным. А вот Борис, Глеб и Богдан — это сложнее. Они легко увидят, что ты работаешь под контролем. Им нужна гарантия того, что Чудо-юдо не обвинит их в измене. Они должны знать, что ты добровольно пошел за мной.
— А может быть, — эта идея неожиданно появилась у меня в голове, — мы сейчас свяжемся с Чудом-юдом и напрямую обговорим все условия?
— Браво! — Сорокин поднял вверх большой палец. Мы с ним прошли туда, где под охраной сорокинцев содержались мои подчиненные. Собаки бегали где-то во дворе, и судя по тому, что число людей в белых маскхалатах, находившихся в избе, немного сократилось, несколько человек перебрались на свежий воздух и, должно быть, выставили наблюдателей.
— Богдан, — сказал я относительно спокойным голосом, — нам надо с Москвой поговорить.
Связист вопросительно посмотрел на Бориса и Глеба, на чьих лицах отразилось кое-какое недоумение. Но поскольку я не стал делать никаких разъяснений, он нерешительно встал и направился к аппаратуре. Несколько щелчков переключателей, поворотов верньеров, прочих подобных движений — и Богдан подал мне трубку.
— Говорите, — сказал он.
— Это ты? — спросил Чудо-юдо, не дождавшись даже моего «алло». — Рановато звонишь, не ждал…
— Кое-какие изменения произошли, — сказал я. — Появился твой ученик, Сергей Николаевич. Предлагает боевое сотрудничество.
— Понятно, — вздохнул Чудо-юдо. — Стало быть, сейчас пистолет у твоего затылка держит?
— Нет, пистолета не держит. Но хочет с тобой пообщаться напрямую.
— Хорошо, пусть общается.
Я отдал трубку Сарториусу. Странно, но я заметил, что его всегда невозмутимое лицо немного дрогнуло. Наверно, не от страха, но вот за то, что Сорокин в этот момент не волновался, я не поручусь.
— Здравствуйте, Сергей Сергеевич, — произнес он немного вальяжно, причем, как мне показалось, с некоторой искусственностью. — Нормально себя чувствую. Нет, плечо давно не беспокоит. На мне все как на собаке заживает. Да, это серьезно. Условия? Какие условия, Сергей Сергеевич? Да, конечно. Нет, Диме пока ничто не угрожает. Безусловно, оружие он получит. Но применить против меня не сможет. Конечно, вы можете отдать приказ лично каждому. Валерке и Ване не обязательно, тут я с вами полностью согласен. Подвоха от вас не жду, но лучше напомнить все-таки: любая попытка игры не по правилам будет пресечена превентивно. Не сомневаетесь? Правильно. Я свое слово держу. Хорошо, пусть первым будет Глеб.
Сарториус, которому вроде бы участников экспедиции не представляли, безошибочно подал трубку тому, кому надо.
— Поговори с шефом, он тебе все объяснит. Глеб взял трубку с явной неуверенностью.
— Сергей Сергеевич? Это вы? Вообще-то сейчас с помощью специальных модуляторов можно чей угодно голос сделать. Да, Богдан вызывал, но я этого Богдана сам второй день знаю. Если вы действительно Баринов, то приплюсуйте мой возраст к выслуге лет и добавьте число звездочек на погонах, считая одну большую за две малых… Ха-ха-ха! Все верно, товарищ ге… Сергей Сергеевич. Ладно, поступаю в распоряжение. Борис!
Второй «святой» принял трубку:
— Слушаю! Понял. Нет, вопросов нет. Есть! Даю Богдана. Связист похлопал глазами, но трубку взял.
— Алло! Да, так точно. Нет, проблем не было. Вопросы? Вопросов нет, мы отучены. Лишь бы у вас претензий не было. Спасибо, постараемся. Вас просит…
Последняя фраза относилась ко мне, и я опять взял трубку.
— Дима, — сказал Чудо-юдо, — у меня на сегодня нет оснований ссориться с Сережей. Похоже, и он в этих конкретных обстоятельствах поведет себя нормально. Поэтому постарайся выдерживать все на уровне, не конфронтируйте зря. Дай Сергея.
Я вернул трубку Сорокину.
— Что еще, Сергей Сергеевич? Понятно, сейчас включат. Богдан, прими «Емелю». Хорошо, ознакомимся внимательно. Сарториус повернулся к нам.
— Ни у кого, как я понял, теперь нет сомнений, что мы с Бариновым пришли к консенсусу. Хорошее слово, правда? Молодец Михаил Сергеевич, ввел в наш обиход. Оружие можете взять. Боеприпасов побольше.
— Я извиняюсь, — сказал Лисов-старший, который очередного изменения ситуации явно не мог осознать, — вы, стало быть, теперь одна контора?
— Так точно, — ответил Сарториус. — У вас, Дмитрий Петрович, теперь достаточно много защитников. Могу вам разрешить взять вашу «сайгу». Только давайте уговоримся, что огонь будем открывать не сразу и не абы в кого. Как там «Емеля»?
— Цифровая звукозапись, — прокомментировал Богдан. — Состоит из двух отрывков бесед двух разных людей с одним и тем же человеком. Первый, длинный отрывок записан в августе 1995 года. Второй, короткий — в апреле 1996-го. Есть пояснение, должно быть, для вас. — Богдан мотнул головой на Сорокина: — «Сергей, сам поймешь, кто разговаривал, надеюсь, будет интересно. Остальные могут послушать. С.Б.»
— Ну, раз это для всех, включай.
Запись была хорошо отчищена, хотя явно велась не в студии, а скорее всего через какой-либо скрытый микрофон большой чувствительности. Долетало пение птиц, чуть ли не шуршание листьев и травы. Приятно вспомнить о подмосковном лете в разгар сибирской зимы! Но содержание первого отрывка из разговора между людьми, голосов которых я отродясь не слыхал, показалось мне столь же далеким от наших насущных проблем, сколь заимка Лисовых от «дворца» Чуда-юда… Во всяком случае, поначалу.
«… — Тогда слушай, напрягай мозги, соображай. Начнем издали, с той самой иконки. Сама по себе она, конечно, дорогая. И антиквариат XIV века, и оклад из чистого золота со 132 бриллиантами. Но имеется одно обстоятельство, которое ее удорожает. Дело в том, что есть на свете человек, считающий, что эта самая икона принадлежит ему по праву наследства. И человек этот готов выложить за нее три миллиона долларов. Отсюда и цена такая.
— Что за человек?
— Некто Рудольф фон Воронцофф. Правнук генерал-майора Воронцова, который эту самую икону подарил Ново-Никольскому монастырю в 1912 году.
— Прадед подарил, а правнук забрать хочет? Бога не боится?
Конюшевский Владислав
Шилова Юлия
Флинт Эрик
Марко Джон
Пехов Алексей
Суворов Виктор