- Пусти! Пусти, Никитка, не доводи до греха... Дай мне самой эту дрянь
растоптать!
- Нельзя! Это самосуд... Мы не можем так про-сто уничтожить главного
организатора всех этих преступлений.
- Он мне терем хотел поджечь, к тебе дважды убивцев подсылал, шамаханов в
столицу напустил, заговор против царя строил... Ежели я сейчас его, гада, с землей не
перемешаю, так сама от злобы задохнусь!
- Я все понимаю... Но нельзя! Когда милиция начинает сама изображать из себя
правосудие, решать, кого карать, кого миловать, начинается беспредел! Я видел это в
своем мире. Мы должны передать его в суд.
- Пусти, что ты за человек такой вредный? Вот ведь выгоню тебя со всем твоим
отделением, куда пойдешь?
- Никуда, - улыбнулся я. - Кому же я такой еще нужен?
- И то верно... - вздохнула Яга, поправляя сбившийся платочек. - Сунь в
карман поганку эту злодейскую. Пора ему пред ясные царские очи предстать.
Мы направили царю доклад сразу же, но аудиенцию у Гороха нам почему-то
назначили лишь наутро. В принципе он по такому важному делу мог бы принять и не
откладывая. Тем более что завтра ожидался подход Шамаханской Орды и времени на
нормальный процесс было немного. Но один из бояр любезно пояснил, что государь
повелел поутру всем явиться в тронный зал для показательного суда над изменниками
Отечества. Я так понял, что боярин и дьяк пойдут как соучастники. Горох скор на рас-
праву, надо бы как-то смягчить его горячий нрав, Ягу попросить, что ли...
В тереме казначея оказалось шестеро шамаханов, еще двое, как я рассказывал,
нашли свою смерть в конюшне. Погиб один стрелец, двое были серьезно ранены. Парень
с порезанным плечом отделался малой кровью. Вернувшись домой, я аккуратно положил
мухомор на полку. Бабка обещалась поутру вновь вернуть ему человеческий облик. До
этих пор пусть пребудет в грибообразном состоянии, и нам спокойнее, и ему безопаснее.
Баба Яга накрыла роскошный ужин. В этот раз она сама пригласила Митьку за стол. Он
страшно обрадовался, засмущался, сбегал куда-то, явившись через пару минут в мятой,
но чистой праздничной рубахе. Парень даже руки лишний раз вымыл, чтобы сделать мне
приятное. Яга пошарила на полке, достала глиняную бутылочку и налила всем по
маленькой.
- Ну что, герои, выпьем...
- За первое дело первого милицейского отделения города Лукошкино, успешно
завершенное нашей оперативно-следственной группой! - предложил я, присутствующие
кивнули и чокнулись.
Напиток напоминал густой ликер на основе малины, разных трав и еще чего-то
необычайно душистого. Ну, крепость тоже была приличная...
- А что, батюшка Никита Иванович, стало быть, завтра суд?
- Да, Митя, завтра суд. Мы должны представить царю преступников, ограбивших
его казну.
- Но ить... Дьяк-то не особо виноват. Да и боярин, ежели разобраться, больше по
дурости своей в такое дело влез. Государь их наказать, конечно, должен, а только есть и
повиноватее...
- Не всякую вину на плаху кладут, - подтвердила Яга, а Я пожал плечами:
- По нашим законам только казначей мог бы схлопотать высшую меру, да и то
вряд ли. Скорее всего, дали бы лет пятнадцать в колонии строгого режима. Дьяк
наверняка отделался бы строгим внушением и парой лет условно. Степень вины Мыш-
кина несколько выше, но едва ли тянет на пятилетнее заключение. Вышел бы досрочно
за примерное поведение.
- Хм... Государь обычно не столь милостив к ослушникам. Уж поверь, Никитушка,
не одна буйная голова завтра с плеч покатится...
- А куда денут караван пленных шамаханов? - попытался я поменять тему,
рассуждения о завтрашнем суде наводили меня на грустные мысли.
- Знамое дело, на каторгу пойдут, - ответила Яга. - Болота сушить, пни
корчевать, огневища жечь, землю под пахоту готовить, да мало ли... Знатных
начальников на выкуп обменяют, от них все равно в работе толку нет. Горох, он ведь
только в бою гневлив, а с пленными, опосля боя, отходчив.
- Ну хорошо, хоть массовые расстрелы у вас не практикуются. Как вы полагаете,
завтра будет война?
- С Ордой, что ли? Не-е... Шамаханцы, они лишь наскоком храбры. Налетят к
городу с шумом, лязгом, воем, начнут крики кричать, стрелы горящие метать, а толку?
Ворота у нас надежные, из мореного дуба сбитые, железными полосами окованные.
Стены толстые, высокие, так что басурмане побузят часок-другой, да в степь свою
обратно и повернут. А уж лошадей будут гнать - куда быстрей, чем сюда мчались!
- Я тоже думаю, что нет. Орда должна дождаться сигнала диверсионного отряда
и под его прикрытием войти в город подземными ходами. А ничего этого не будет.
Столица готова к обороне, ходы засыпаны, террористы задержаны, заговорщики с утра
предстанут перед судом. Горох говорил, что пограничные отряды пропустят врага и
ударят ему в спину, а царская гвардия сделает вылазку из ворот. Общими усилиями они
погонят Орду с таким треском!..
- А все благодаря нам! - с тихой гордостью в голосе заключил Митька. - Если
бы не милиция, быть Лукошкину под шамаханцами. Царь бы нам награду какую ни есть
выдать должен. Батюшке участковому, к примеру, коня белого пожаловать. Бабушке Яге
- корову дойную али курей заморских, а можно и павлина с перьями, я у них во дворе
такого видел. Красивы-ы-ый! Вот ежели б с нашими хохлатками его да скрестить...
- Сам-то ты чего от царя хочешь? - улыбнулся я.
- Мне-то? Ничего мне не надо... Не за чины да награды старался, кровь свою
проливал, жизни не жалел, смерти не боялся...
- Не вертись, балабол! А ить и вправду, скажи-ка нам с воеводой, чего б тебе
хотелось?
- За-ради Отечества, при мысли о сиротах да старцах беззащитных, греховными
почитаю и помыслы о наградах...
- Митька!
- Медаль хочу... - стыдливо вздохнул он, опуская глаза долу. - На шею
повесить да в деревню к мамане, хоть на денек. Один я у нее, кровинушка... Пусть бы
порадовалась, а то все бабы соседские непутевым дразнили. Заявился бы с медалью -
все б так и ахнули! Вот вам И Митька непутевый! Мне самому не надо, мамани ради...
- Никитушка, - неожиданно дрогнувшим голосом зашептала Яга, - ты уж там
попроси... Скажи, ежели царь ему энту медаль не даст, я сама ее сделаю да парнишке
нашему на грудь-то и повешу. Нет такого закону, чтоб матерям огорчения доставлять!
Пущай у них в деревне хоть один герой с медалью объявится. Уж ты похлопочи, посодей-
ствуй... Ну их, энтих павлинов, только медаль пущай даст.
Я молча кивнул. Какие они у меня славные... Что бы я без них делал?
- Ну что, еще по маленькой во славу российской милиции и... спать.
Когда бабка успевала стирать и гладить мою форму - неразрешимая загадка!
Каждый вечер ложась спать, я складывал ее на скамью, каждое утро, просыпаясь,
находил ее там же чистую и отутюженную. Наверно, все дело опять же в колдовстве.
Видел я их утюги. Такие тяжелы-е, громадны-е, неуклюжи-е... На ногу раз уронишь -
калека на всю жизнь. Хрупкой старушке в преклонном возрасте с таким вовек не
справиться, значит, колдовство. Спустившись вниз, я застал Ягу, хлопотавшую у печки, не
знаю, что уж там кипело в горшочках, но аромат был изумительный!
- Никитушка, давай скоренько за стол, надоть у царя пораньше быть. Пора нашу
службу до самого конца справить. Ужо как суд решит, тогда и мы отдохнем. Я на все
отделение такой пир закачу...
- Угу... а все отделение - мы трое. Ладно уж, после вынесения приговора
преступникам посидим в узком кругу, как свои люди. Митька-то готов?
- Как всегда. Я ж говорю, он деревенский, до петухов вставать с детства
приученный. Ну, вот и кашка по-лукошински с грибами да брусникой поспела. Бери ложку-
то...
Завтракали быстро. От чая я отказался, сказывалось нервное перенапряжение
последних дней. Потом выпью... все потом. Баба Яга аккуратно взяла с полочки мухомор,
завернула его в платочек и положила в корзинку. Митяй дожидался нас во дворе, он был
необычайно серьезен и собран. К царскому терему шли молча. Что-то недоговоренное
давило на всех нас. Какое-то смутное, непонятное беспокойство тревожило изнутри,
бередило, как заноза, перекатывалось холодным комком в животе и не давало дышать
спокойно... Уже у самых ворот бабка обернулась и осторожно потянула меня за рукав:
- Пойдем отсюда, Никитушка... Не то здесь затевается, неправый суд вершиться
будет. Кровь близкую чую, человеческую... Не по сердцу мне это.
- Поздно, уже пришли. - По правде говоря, мне тоже не хотелось идти на
показательный фарс, но и отступать было некуда. - Младший лейтенант милиции
Ивашов. Доложите царю.
- Предупрежденные уже, - расступились стражи. - Ждет вас государь, все
проходите.
Мы поднялись в главный тронный зал. У входа под охраной стояли два <крупных
уголовника> - боярин и дьяк. Увидев меня, они смущенно отвели взгляды, видимо,
каждый все-таки чувствовал свою вину и отдавал себе отчет, что если бы вовремя во
всем признался, то мог бы рассчитывать на серьезное снисхождение. Выражаясь их же
языком - с повинной головы и волос не падает. Я подбадривающе улыбнулся...
Двери в залу распахнулись, и высунувшийся стрелец из царской гвардии громко
оповестил:
- Государь приказывает сыскному воеводе войти и ответ держать.
Тут уж мы все трое недоуменно переглянулись. Но делать нечего, вошли. На этот
раз кроме напыщенных бояр, восседающих на лавках, у трона Гороха стояло двое
телохранителей. Лично я видел подобных гигантов впервые... Такими лапами лес валить
без топора можно, гвозди лбом забивать, камни ногами в щебенку дробить. Сам государь
явно пребывал в самом суровом расположении духа. Это ощущалось всеми и невидимым
прессом давило души.
- А ну подойди, сыскной воевода! Доложи-ка всем нам, как ты следствие
милицейское проводил, как покражу из казны разыскивал, на кого вину за все дело
возложить, кому ответ держать... Смело говори, ничего не бойся.
Лично мне все это показалось сущей ахинеей. Царь говорил каким-то <не своим>
языком. Однако все смотрели на нас, на представителей первого отделения, поэтому я
сделал шаг вперед, раскрыл планшетку и начал речь:
- Краже в государственной казне предшествовал заговор.
- Не может того быть! Брехня! Клевета! Худа! ~ послышалось со всех сторон.
Царь поднял руку, и в заде вновь воцарилась тишина. Я продолжил:
- Все нити преступления ведут к небезызвестному Кощею Бессмертному. Он
Самойлова Елена
Акунин Борис
Корнев Павел
Шилова Юлия
Самойлова Елена
Лукин Евгений