Чтение 32–й страницы книги ~Смерть этажом ниже~

тихо.

- Дурачье, - сказал Шубин, упираясь ладонью в косяк двери,
чтобы не упасть. - Электричества нет. Стучи.

Эля постучала. Тишина.

- Они же спят, - сказал Шубин. - Стучи громче.

Эля постучала сильнее.

- Они не спят, - прошептала она.

Она не смогла больше ничего сказать. Лицо ее было
неподвижно, и по грязным щекам катились слезы.

Шубин ударил по двери кулаком. Еще раз, начал молотить,
только чтобы перебить высокие, жалкие звуки, что вырывались изо
рта Эли.

И он молотил так, что не услышал, как из-за двери раздался
женский голос:

- Кто там?

- Стой! - Эля повисла на его руке. - Это я, это я, мама! Где
Митька? Это я, мама!

- Погоди, не шуми, - ответил голос, щелкнул замок, дверь
открылась, и мать Эли произнесла фразу, которую намерена была
сказать, еще не отворив дверь, и которая теперь прозвучала как из
другого мира: - Ты что, опять ключи забыла?

И тут она увидела Элю и страшного - это Шубин только потом,
увидев себя в зеркале, понял, до чего страшного, - мужчину.

- Господи! - сказала она.

За соседней дверью раздался недовольный мужской голос:

- Вы что шумите, не знаете, сколько времени?

- Порядок, - ответил голосу Шубин. - Извините. Все в порядке.

Эля упала внутрь, повисла на матери и начала судорожно
смеяться. Шубин втолкнул ее в дверь и быстро захлопнул. Наступила
кромешная тьма, и в ней был слышен лишь истерический смех Эли,
который прерывался возгласами матери: "Ты что, ты что, что с
тобой?" И попытками Эли спросить: "А Митька, где Митька?"

И снова смех.

- Положите ее куда-нибудь, - сказал Шубин. - Ей надо лечь.

Но Эля вырвалась - она рвалась в комнату, распахнула дверь.
В свете догорающего пожара была видна кровать. На ней спал
мальчик. Эля схватила его, мальчик начал отбиваться со сна, а
Шубин оттаскивал Элю и кричал на нее:

- Не смей его трогать! Не смей! На тебе может быть газ.

Эля опустила мальчика на кровать, а сама как-то спокойно,
тихо и мирно легла возле кровати на коврик, будто заснула. На
самом деле это был глубокий обморок.

Шубин подхватил Элю и спросил ее ее мать, белая ночная
рубашка которой светилась в темноте, как одежда привидения:

- Куда ее положить?

- Ой, а что с ней?

Мать все еще ничего не понимала - да и откуда ей было понять?

- Где диван?..

- Рядом с вами, туда и ложите.

Она была сердита, потому что уже уверилась в том, что ее
непутевая дочь где-то напилась, попала в переделку и вот теперь
хулиганит. Шубин не знал, бывало ли такое с Элей, - он ничего не
знал о своей будущей жене. Он с трудом перетащил ее на диван.

- У вас валерьянка есть?

- А вы кто такой? - спросила мать Эли, в которой росло
раздражение против бродяги, которого Эля притащила домой.

- Накапайте валерьянки. Или валидола. Ничего страшного. Она
очень устала. И переволновалась.

И в голосе Шубина была такая настойчивость, что мать,
бормоча что-то, пошла в другую комнату и принялась щелкать
выключателями.

- Света нет, - сказал Шубин. Он присел на корточки перед
диваном и положил ладонь на теплую щеку Эли. И та, все еще не
приходя в себя, подняла руку и дотронулась слабыми пальцами до
его кисти.

- Почему света нет? - спросила из той комнаты мать.

- Воды нет тоже, - сказал Шубин. - А если есть, то лучше ее
не пить. В чайнике вода осталась? Из чайника налейте.

Митька повернулся в кровати и забормотал во сне.

- Да вы хоть скажите по-человечески, что случилось-то? -
спросила из той комнаты мать. Она, видно, шуровала среди
лекарств, разыскивая валерьянку.

- Авария, - сказал Шубин. - Авария. Выходить из домов
нельзя. Закройте форточки.

Мать зашаркала шлепанцами на кухню, громыхнула там чайником.

Шубин прислушался к дыханию Эли. И понял, что она спит.

- Не надо, - сказал он, - она заснула...

Мать уже вернулась в комнату. Шубин не заметил как - в
сознании пошли провалы.

- Вы сами тогда выпейте, - сказала мать уже без озлобления.
- Вам тоже нужно.

Она вложила в его руку стаканчик с валерьянкой.

- А где авария? Серьезная, да? На химзаводе?

- Серьезная, - сказал Шубин. И заснул, сидя у дивана на
коврике, положив голову на руки, которыми касался руки Эли.

Было пять часов утра. Те жители города, что остались живы,
еще спали.

Шубин проснулся, и ему показалось, что он и не засыпал -
только закрыл на минутку глаза, чтобы не так щипало. Он сразу
вспомнил, где он, и первая мысль была хорошая: ну вот, обошлось.

Он лежал на том же диване, у которого, сидя на полу,
отключился. В комнате стоял утренний полумрак - небо за окном
было холодным, голубым. Повернув голову, Шубин увидел кровать и
спящего на ней Митьку, которого он толком еще не видел.

За стенкой тихо разговаривали.

Шубин вспомнил, что обгорел, спускаясь с крыши, он провел
рукой по колючей голове. В комнате было холодно.

Он поднес часы к глазам, но света в комнате было слишком
мало. Ничего не увидел. Он поднялся и пошатнулся так, что чуть
было не уселся обратно. В голове все потекло.

Эля услышала и вошла в комнату.

- Ты чего встал? - прошептала она.

- Ты же тоже не спишь, - сказал Шубин.

Он прошел на кухню, где на табуретке сидела мать Эли,
обыкновенная полная женщина, тоже скуластая и черноволосая.
Только губы, в отличии от Элиных, у нее ссохлись и сморщились.
Глаза были заплаканы.

На кухонном столе горели две свечи. От них уже наплыло на
блюдце.

- Здравствуйте, - сказал Шубин. - Простите, что так вышло.

- Это вам спасибо, Юрий Сергеевич, - сказала мать Эли. Она
всхлипнула. - Мне Эля все рассказала, а мы вот сидим и боимся.

- Лучше не выходить, - сказал Шубин.

- А воды нет, - сказал мать, - и газа, знаете, тоже нет.
Когда дадут, вы как думаете?

- И холодно, просто ужасно, - сказала Эля. - Знаешь, на
улице похолодало.

В синее окно Шубину было видно, что на улице метет.

Наверху кто-то прошел, зазвенел посудой, дом был панельный -
слышимость абсолютная.

- Сколько времени? - спросил Шубин.

Эля поглядела на ходики, висевшие над столом. Шубин сам
увидал: половина восьмого.

- В это время уже машины ездят, - сказала Эля, - люди на
работу идут. А мама мне верит и не верит.

- Чего ж не верить, - ответила та. - Многие говорили, что
этот завод нас погубит. Детей вывозили. Вы слышали?

- Да, я даже видел.

- Но с них как с гуся вода. А Эля говорит, много народу
погибло.

- Да, - сказал Шубин, - многие погибли.

Он посмотрел на Элю. Она встретила его взгляд настороженно,
будто таясь.

Уже был другой день, другая жизнь, и он в ней был будто
гостем. Да и что скажешь при матери?

Шубин подошел ближе к окну. Улица, на которую оно выходило,
была пуста. Вон оттуда, из-за угла дома на той стороне, они
пытались перейти улицу и потом спрятались от желтого шара. Он
увидел истоптанный снег, там они лежали, боясь поднять головы. А
чуть дальше за домом - лавочка, где сидят влюбленные.

- Я пойду, - сказал Шубин.

- Что? - не поняла Эля.

- Я пойду. Сама понимаешь, не сидеть же здесь.

- Я вас, Юрий Сергеевич, никуда не пущу, - сказала Эля,
перейдя снова на "вы". - Вы на себя в зеркало посмотрите. Вы же
на последнем издыхании.

- Я выспался, - сказал Шубин. - Я больше двух часов проспал.

- Я с вами.

- И не мечтай, - сказала ее мать.

И Шубин как эхо повторил: