Чтение 32–й страницы книги ~Я не вернусь~

Пошли, - вздохнул я. - Драться будем. На деревянных. Потом - на бронзовых. Пока ты меня не побьешь!

* *

И что скажете, мужи аргивянские?

Сам ты муж аргивянский... А получается так: если Тиндарей Агамемнона выберет, все волками кинутся. И если кого другого - тоже кинутся. Знаешь, Тидид, не нравится мне это!

Понял, Амфилох... А ты что думаешь, Капанид?

Думаю, думаю... Дурак я, что женился, Тидид! Елена, она... Эх!

Ладно, богоравные, выше носы!

Сам ты богоравный!

* *

Хотел встать - вскочил. Вскочил, фарос зачем-то поправлять стал.

Спасибо за дары, Диомед! Только кому ты дарил их -богине или мне?

Она улыбалась, Елена, Елена Прекрасная. А я все на ее лицо смотрел. Говорят ведь, будто каждый лицо ее по-своему видит. Ведь у каждого красота - своя...

У нас на улице твой храм. Прекрасная. Я туда с детства забегал...

Храм...

Вздохнула, отвернулась, а мне вдруг не по себе стало. Словно обидел ее чем-то.

Я не хотела быть богиней, Тидид! Я не виновата, что у меня ИХ кровь. И ты не виноват...

Она видела. Впрочем, чему тут удивляться? Богиня!

Агамемнон... Он ведь не любит меня, правда? И ты не любишь. Я для всех, как Золотое Руно, так?

А я не понимал, о чем Прекрасная со мной говорить хотела? Вот, значит, о чем!

Я вас всех старше, Диомед! Мои братья, Кастор и Полидевк, они уже на

Олимпе. А я все такая же молодая... Знаешь, хочу быть старой! Хочу сидеть у очага, и чтобы рядом возились внуки... Плохо быть бессмертной! И вечно молодой - плохо. Может, тем, кто на Олимпе, легче?

Отвечать нечего. Прекрасная говорила не со мной. И не мне было понять ее.

Отец... Мой земной отец, Тиндарей... Я для него тоже что-то вроде

Золотого Руна... Женщине - просто женщине, без ихора в жилах, иногда везет. Иногда ее любят. Это так мало - и так много!.. А меня просто хотят продать, Диомед! И нет никого, кто бы заступился. Не за богиню - за женщину...

А мне опять не по себе стало. Словно я виноват во всем. Словно я это сватовство затеял. А ведь и правда! Сцепились богоравные за Золотое Руно!

Есть парень, - улыбнулся я. - Когда он на тебя смотрит. Прекрасная, у него - золото перед глазами. Но не то, на которое быков покупают. Знаешь, что такое, когда тебя ветром ночным над лесом уносит?

Ветром... - тихо повторила она. - Ночным ветром... Завидую той, кого ты любишь, Диомед! Но... Я попросила тебя прийти не для разговора о любви. Не знаю, какую нить плетут Парки, но я долго жила на земле среди людей. Очень долго... Может случиться беда! То, что придумал отец, очень плохо кончится. Постарайся, чтобы не было крови, Диомед!

Теплые золотистые пальцы на миг прикоснулись к моей щеке. Давний знак просьбы, даже не просьбы - мольбы...

Я молча поклонился, пытаясь понять, о каком отце говорит Прекрасная? О земном или о НАСТОЯЩЕМ?

* *

Фанори кироси ама Миноси каатавити тумо апаса... в Слушаю. Киваю. Киваю

уроки дяди Эвмела вспоминаю. Те самые "танаси" и "куноси". Сам виноват - заговорил с этим парнем на Древнем языке! ...Ладонь - как корабельная доска: широкая, крепкая. И смоленая, с вечными мозолями. И сам он - весь просмо-? ленный, обожженный чужим, ненашим солнцем. В светлых глазах - Океанская зелень. И высокий, словно сосна корабельная. Завидно даже. Вот уж кто моря не боится!

Миносе та? - удивляюсь. - Миносе акате но?, А как не удивиться?

Оказывается "Минос" - не имя, как думают все у нас, не титул, как рассказывал дядя Эв-мел, а что-то среднее. Вроде как степень посвящения. Растет себе царевич, царем становится, а после уже - Миносом. - А ты... ты тоже Минос? - спрашиваю осторожно. Уже не на Древнем (Дий Критский с ним!) - на нашем, общепонятном. - Нет, - на смуглом, загорелом дочерна лице (привет Эвриалу) еле приметная усмешка. - Мой дед был последним. Отец не успел...

Я киваю - слышал. Идоменею, басилею Крита, последнему из династии Миносов, было, как и мне, шесть, когда погиб его отец, Девкалион Миносид. И царства великого Критского больше нет, и Кносс, древняя столица, уже в руинах. Но все равно...

Говорим о пустяках - как и положено при первом знакомстве. О серьезном - после. За широкой спиной критского басилея - пять сотен кораблей, наследство Великих Миносов. С таким союзником никакие Микены не страшны! Но это потом, сейчас - просто болтаем. Но и это интересно. Да еще как интересно!

А те куреты, что на Крите жили, - не отстаю я. -Они из Этолии? Или наши, этолийские, с Крита?

Теперь он уже не улыбается - смеется. Смеется, длинными жилистыми руками разводит:

Ну ты и спросил, Тидид! Тебе бы с моим дядей покойным поговорить, с

Астерием. Он-то все знал! А я с семи лет в море. Сегодня - Таршиш, завтра - Кеми. Какие уж тут куреты!

С Астерием? - удивляюсь я, вспоминая уроки дяди Эвмела. - Но твой дядя...

Его еще Минотавром звали, - охотно поясняет Идоменей Критский. - Дядя

Минотавр тебе бы всю эту древность вмиг разъяснил!

Шутит? Нет, не шутит, моряк! Да-а! А хорошо звучит:

мой дядя Минотавр, моя бабушка Гидра...

Впрочем, и я - Медузы Горгоны праправнук!

* *

И снова богоравные на поле толпятся, снова орут, снова руками машут. Но на этот раз не копейщики по доспехам гремят - лучники мастерством хвалятся.

у-у-у-у-у-ух! А-а-а-а-а-а-ах!

Это, конечно, Любимчик. Три стрелы, одна задругой - и три голубя, одурев от нежданной свободы, взлетают в жаркое белесое небо. Срезаны нитки - как раз посередине каждая.

Э-э-э-э-э-э-эх!

Улыбается Лаэртид, от удовольствия нос морщит. Всех победил, даже Аякса Оилида, даже Тевкра. А ведь тот лучшим считался!

(Ну, лук-то понятно. А вот вчера Любимчик даже меня удивил - на мечах всех обставил. И ростом вроде бы не вышел, и статью, и двигается, словно краб по песку, - а подижьты!..)

А я на рыжего смотрю - и все диву даюсь, маму вспоминая. Нет, он действительно Любимчик! Пожалела его мама! А ведь могла бы и в паука превратить. Говорят, это у нее хорошо получается! А как она по-куретски щебетала! Смех, да и только! Интересно, о чем это они так долго разговаривали?

Но как нос дерет, Любимчик! Прямо Агамемнон какой-то!

Радуйся, Диомед!

Засмотрелся! А если в бою сзади подойдут?

Радуйся!

Киваю, а сам вспомнить его не могу. Немолод уже, хоть и не стар, морщинки в уголках губ, на висках седина, как у Патрокла, а глаза... Ой, непростые глаза!

Я - Протесилай из Филаки.

Точно! Какой-то родич тамошнего басилея, кажется.

У нас много общих знакомых, Диомед Тидид. Сказал - и странно так взглянул. Словно я догадаться должен.

Бывает, - согласился я. - Ты мне, случаем, не дядя? Чуть дрогнули губы.

Смеется? Смеется! Словно дедушка над неразумным внуком.

Не дядя, Тидид, хотя мой дядя, говорят, очень любил тебя. А вот твоя мать меня не любит. Боюсь, это взаимно.

А в глазах... Словно кто-то другой на меня смотрит.

Страшно даже!

Моя мать...

Я не имею в виду Аргею, дочь Адраста. Прощай, Диомед. Если буду тебе нужен, приезжай в Филаку.

Вновь дрогнул губами, поклонился. А я с трудом сумел собственную челюсть поймать - руками. Отвалилась челюсть.

Любимчик меня по плечу своей лапищей хлопает, смеется, головой рыжей качает.

Видел, как я их всех? Видел? Пошли выпьем, а? Почаше, не больше!

Пошли, - вздыхаю я, а сам о Протесилае Филакском думаю. Ничего себе, намеки! Да кто он такой, Протесилай этот?

А Одиссей меня к поварне дворцовой тащит, не отпускает. Ну, лапищи у парня!

Сделал я их, сделал! И Тевкра сделал, и Оилида! Эх, жалко, сестра твоя не видела!

Чуть не спросил "какая?", да вовремя язык прикусил.

И угораздило ее замуж так рано выйти! Такая девушка, я тебе скажу, куда там Елене! Прямо здесь бы и женился, Афиной клянусь! Как у нее кожа пахнет! А губы!.. Эй, ты чего, Диомед? Ты не падай!

Упадешь тут!..

* *

Человек о богах

Должен говорить только доброе,

И на нем не будет вины.

Пелопс, сын Тантала!

Я скажу о тебе иное, чем предки...

Впервые вижу толстого аэда! Щеки лепешками свисают, а брюхо такое, что лиру ставить можно. Зато голос и вправду - всем голосам голос!

Я скажу, что некогда твой отец,

Созывая богов на милый Сипил,

Благозаконно

Воздавал им пиром за пир...

Впрочем, голос голосом, а слушать его, кажется, никто и не собирается. И то, песен про Пелопса нам не пели, что ли? Сидят у нас всех эти Пелопиды костью в горле!

"У нас" - потому, что все мы здесь, у дворцового портика. Всех собрал Тиндарей. Слева от меня Эврипил, сын Эвемона (козопас - и борода козлиная!), справа Аскле-пиады - Подалирий и Махаон, Капанид с Амфилохом - чуть сзади, Атриды же, как водится, впереди - носы копьями выставили.

И когда-то сверкающий трезубцем бог

Схватил тебя и унес,

Ибо страсть придавила его сердце.

На золотых конях

Он вознес тебя к Зевсу

В небесный широкославный чертог...

Ревет аэд, Пелопса прославляя. А мы меж собою тихо так: "Шу-шу-шу!

Шу-шу-шу!" Знаем, не зря собрали! Не-ужто сегодня скажут? Пора вроде!

Напировались!

Неужели все-таки Агамемнон? Не разорвали бы его прямо здесь, на месте! За

эти дни точно решили: "Кто угодно - но не он!"

Ты исчез, И люди искали, но не нашли тебя для матери;

А завистник-сосед Стал, таясь, рассказывал людям, Как в воду, кипящую на огне, Острым изрубленное ножом . Падало тело твое...

Елены нет, Атрея нет (ни разу его не видел!), а Тиндарей сидит на троне, глаза закрыл - то ли спит, то ли аэду внимает.

Эй, богоравные, а ведь не зря нам про Пелопса поют!

(Кто-то сзади. Кажется, белобрысый Пенелей Гиппалкид.)

Пусть поют! Мы этого носатого... как Пелопса.

В воду, кипящую на огне! (Слева! Аякс Теламонид!)

Нет!

Я не смею назвать людоедами богов!

Слишком часто кара настигала богохульников...

А богоравные уже - в полный голос:

Если Агамемнон - все встанем! Не позволим!

Не позволим, не позволим, не позволим... Катится по рядам камнепадом, ширится. А мне не по себе почему-то. Вроде для того и ехал сюда, для того и коней торопил...

А когда расцвели его годы, Когда первый пух отметил его щеки, Он задумался о брачной добыче,

О славной Гипподамии, дочери писейского отца.

Выйдя к берегу серого моря,

Он один в ночи Воззвал к богу, носителю трезуб ца-а-а-а!..

Старается аэд, не горлом уже поет - брюхом. Да что нам эти Пелопсовы

страдания! Не о Гипподамии сейчас речь идет...

Пилос, Алиба, Мизы, Итома, Феры! Вместе, вместе, вместе!

Дулихий, Саламин, Гиестия! Вместе!

Аргос! Аргос! Аргос!

Да чего мы молчим, богоравные? Встанем, скажем...

Эй, а чего это?

А действительно, чего? Смолк аэд, про свадьбу Пелопсову не допев, Тиндарей с места вскочил... и другие вскочили!

Кто это?

Где?

...Высокий, худой, долговязый, в простом черном плаще, с мечом у пояса, с золотым венцом на голове. Идет, на нас не смотрит. На Тиндарея смотрит. Подошел... поклонился... сел...

Это же Менестей! Менестей Афинский! Эврисфей Эврисфей убит! Эврисфей убит, богоравные! Слышали, Эв-рисфей, ванакт Микенский, убит! Уби-и-ит!

А я не на Менестея смотрел - на Агамемнона. Вернее, на то место, где он только что сидел. Сгинул Атрид, словно и не было его!

* *

Слышали? Слышали? Слышали? Ведь как было? Афиняне их у Элевсина встретили, а Эврисфей приказал колесницы развернуть. Вот я и говорю, какие там колесницы на Элевсине? Поле неровное, кустарник, а Менестей велел там еще и ям нарыть - с кольями. Ну, и привет Танталу, ясное дело! Эврисфея, говорят, родичи Геракла в плен взяли, взяли - а до Афин не довели. И еще болтают, будто Алкмена, Гераклова матушка, ему, Эврисфею, глаза спицами выколола. Вот я и говорю, какая Алкмена ? Ее и в живых уже, рассказывают, нет. Да самое интересное не это. Гадес с ним, с Эврисфеем, а вот Атрей! Мы-то думали, он здесь, в Спарте, изгнанник, у алтаря Геры Волоокой о заступничестве молит, а он давно в Микенах! Ну, хитрец! А сейчас и Агамемнона к себе вызвал. Ясное дело, Атрей - ванакт, а носатый - наследник законный. Так что не до Елены им, власть брать надо. Как задумано, а? Мы тут, они - в Микенах, никто Пе-лопидам этим и помешать не сможет, за Эврисфеевых детишек не вступится! Во дела какие!

Но что с Еленой-то будет, богоравные ? Если не Агамемнон, то кто ? Может быть, я? А почему бы и не я ? У меня, между прочим, сам Поседайон Черногривый в родичах! Не-е-ет, теперь я своего не упущу!

В темном покое - неровный огонек светильника. Дрожит, колеблется, вот-вот погаснет. Душно. Ночь.

Теламонид кричит, что каждого убьет...

Подалирий с охраной ходит, с хеттийцами...

Да все мы с охраной ходим! Дожили!..

Идоменей, говорят, своих пиратов уже кликнул. Он ведь Атрею свояк...

Тиндарей со мной говорил. Трясется, весь белый.

Что делать, спрашивает. А что делать? Завтра возьмут его за грудки, он назовет зятя - вот тут и начнется!

Да чего там начнется! Уже началось!

Так что Тиндарею сказать?

Пятеро нас: Патрокл Менетид - он вроде как старший, мы с Капанидом, Антилох Несторид из Пилоса. И Любимчик - в углу спрятался, в тени черной.

Думаем. Да только думается плохо.

Только что Патрокл был у Тиндарея. Надеялись, сообразит что-нибудь старик,

а выходит, он сам от нас помощи ждет!

А если... это, ну... сказать, что Елена заболела? - Капанид, баском. - Чтобы, мол, через месяц приезжали?

Богиня-то заболела? - Антилох Пилосский головой качает. - Да и не поможет. Разнесут тут все! - А может, уедем? Прямо сейчас? Ну их всех!