Мы побежали по мягкой пыли почти в полном мраке, натыкаясь на трубы, на
какой-то хлам. Единственное окошко вспыхивало оранжевыми отблесками
рекламы.
- Куда мы бежим? - пробормотал Оскар, и я вдруг сообразил, что бежать
нам некуда. Хорошо, если бы к окошку вела пожарная лестница. Что было
бы, если бы ее не было, я подумать не успел, потому что услышал голос:
- Я посмотрю на чердаке. Тут как будто дверь открыта.
Другой ответил:
- Давай, а я закончу с квартирами.
Молча я придавил Оскара вниз. В пыль. В грязь.
Он понимал. Он знал, что такое страх и как нужно притаиться.
- У, черт, - пробормотал голос, и я понял, что он ударился обо что-то.
- Хорошо бы фонарик...
Голос был хриплый, сонный, спокойный. Голос охотника. Не жертвы, а
охотника.
Он щелкнул зажигалкой, и я увидел его лицо. В желтом пятнышке слабого
света оно показалось мне задумчивым и сосредоточенным. Почти
привлекательным. Лицо человека, думающего, как бы убить себе подобного.
Он приподнял зажигалку, чтобы лучше было видно, и я понял, что еще
два-три шага, и он увидит нас. Теперь мишенью был он. Я медленно поднял
пистолет. Нас, помонов, учат употреблять оружие как можно реже, но
когда нужно его употребить, мы знаем, как это делать.
Я затаил дыхание и плавно, не дергая, нажал на спуск. Выстрел был
оглушительным. Выстрелы всегда звучат особенно громко в тесном помещении.
- Эй, что там? Они? - послышался голос с лестничной площадки.
- Они, - сдавленно крикнул я.
Дверной прямоугольник осветился, и тут же свет заслонила фигура. Я
выстрелил. Удивительно, как охота на человека притупляет у охотника
чувство опасности. Этим двум, наверное, и в голову не приходило, что
намеченные жертвы могут поменяться с ними ролями.
- Помоги мне, - шепотом попросил я Оскара. - Поищи около первого
зажигалку. Он держал ее в руке. Где-нибудь около него. А я займусь вторым.
Чердачное окошко по-прежнему ритмично освещалось оранжевыми сполохами.
Я переступил первого и осторожно пошел на светлый прямоугольник двери.
- Нашел зажигалку, - громко прошептал Оскар. - Вот она.
- Хорошо. Зажги ее.
- Как?
- Ну, нажми кнопку. Посмотри сам.
- Зажег.
- Человек умер? Ты ведь теперь знаешь, что такое умереть?
- Да, Дин. У него дырка во лбу.
Что делать дальше? Красный фургон все еще внизу. Они, наверное, уже
нервничают. Скоро два-три человека поднимутся наверх. Теперь они будут
напуганы. Они будут прислушиваться к каждому шороху. Они будут знать,
что мы здесь, в этом ноевом ковчеге, потому что в нем только что
исчезли двое их товарищей. Они оставят коллег у подъезда и будут
действовать методично и неторопливо. В конце концов они придут и на
чердак. С фонариками.
Мне пришла в голову дурацкая мысль. Переодеться в одежду убитых и нагло
спуститься вниз, рассчитывая, что они не сразу определят, кто мы. Увы,
так бывает только в фантазиях. Оставалось чердачное окошко. Я пошел на
рекламные сполохи. Стекло едва пропускало свет. Я дернул изо всех сил,
и рама со скрипом распахнулась. Ворвался холодный воздух, и я
постарался вдохнуть поглубже, чтобы хоть как-то успокоиться и оценить
наши шансы.
Окно выходило на крышу. Я положил руки на подоконник, подпрыгнул и
оказался на крыше, обнесенной проржавевшим металлическим парапетом.
Ветер пронизывал меня без малейших усилий, я с трудом унял дрожь и
огляделся в поисках пожарной лестницы. Я знаю, как устроены пожарные
лестницы в старых домах. Мое детство прошло на такой лестнице. Она была
клубом, цирком и кафе. С нее я хотел прыгнуть, когда жизнь показалась
мне невыносимой. Около нее я впервые увидел пактора Брауна.
Справа от себя сквозь гребенку парапета с выломанными зубьями я заметил
рожки пожарной лестницы, загибавшиеся внутрь, на крышу.
- Оскар, - позвал я, всунув голову в окошко, - вылезай.
Он держался молодцом. Ни паники, ни лишних вопросов. Может быть,
потому, что он плохо понимал, что происходит. А может быть, он понимал
это лучше меня.
Мы подошли к лестнице. Она выходила во двор. Ветер принес откуда-то
мелкую водяную пыль.
- Ты не побоишься спускаться? - спросил я Оскара.
- Нет. Дин. Не побоюсь.
Он боялся. Я почувствовал это и по его голосу, и по легкой дрожи,
которую ощутил, коснувшись его руки. Однако он пересиливал страх.
- Я полезу первым, ты за мной. Что бы ни происходило, не отпускай
лестницу. Если со мной что-нибудь случится, позвони Генри Клевинджеру в
Хиллтоп. Придется тебе тогда остаться Оскаром...
- Нет, - прошептал Оскар, - с тобой ничего не может случиться, ты ведь
мой... мой покровитель.
Я взялся руками за лестницу. Ржавое железо было холодным и мокрым. Я
отпустил одну руку и посмотрел на ладонь. Она была темно-коричневой.
Ржавчина.
Я опускался осторожно, тщательно нащупывая ногой каждую перекладину. Я
особенно не боялся, что меня кто-нибудь заметит из окон - было темно,
шел дождь - какой идиот будет смотреть в окно? Зато смотрел я. Сквозь
неплотно задернутые занавески в теплых светлых мирках я видел людей,
которые сидели у телевизоров, ели, разговаривали.
Вдруг я не обнаружил очередной перекладины, очевидно, она была
выломана. А может быть, лестница обрывалась... Я поднял голову. Оскар
спускался медленно, так же, как и я, нащупывая ногами перекладины.
- Оскар, - тихо позвал я, и он замер надо мной. - Осторожнее. Одной
перекладины не хватает.
Я крепко сжал руками перекладину, за которую держался, и попытался
дотянуться ногой до следующей опоры, но не мог. Оставался один способ.
Я обхватил боковую стойку, всем телом прижался к ней и начал осторожно
спускаться. Мне показалось, что вот-вот руки соскользнут с мокрого,
ржавого металла, и я на секунду коснулся стойки щекой, уловил ее запах.
Наконец я нащупал перекладину. Я перевел дух. Удивительно избирательно
все-таки работает мозг, подумал я. Опуститься с лестницы - и больше
ничего. А ведь опасность могла подстерегать нас и сверху и снизу.
Вот, наконец, последняя перекладина. Я огляделся. Двор был пуст.
Освещенные окна отражались в мокром асфальте.
Я спрыгнул и подождал Оскара. Даже в полумраке двора видна была
потемневшая от влаги пыль на его лице. Да и я, наверное, выглядел не
лучше. Я быстро намочил платок в лужице, вытер лицо и протянул платок
Оскару.