Тысячи три, не меньше. Явно не подотчетные. Широко размахнулся доктор на
ооновском коште. Интересно, бывают у них ревизии?
после возвращения надо будет поискать ему хорошую работу, не век же в
гонцах бегать. Да и самому пора вернуться в науку.
приглашались на смотровую площадку. Месроп еще гулял. Виктор походил по
пустому номеру, повалялся на кровати, потом встал и двинул к лифтам.
потертому мужчине, который с неудовольствием покосился на Виктора. Не
обращая на них внимания, Виктор подошел вплотную к стеклу.
большая выставка непонятно чего. Однажды он видел старую хронику:
золоченые фигуры, плоды и злаки среди фонтанов, машины, стенды, толпы
людей, арки, дороги, дорожки и тропинки, а перед ними большой жестяной
мужик с такой же бабой застыли в танцевальном па.
отваливали грузовые и легковые платформы. Несмотря на зной, в торговых
рядах было оживленно.
Холл опустел. Виктор еще немного посмотрел на город, а потом, когда в углу
подозрительно закрутилась пыль и раздались тихие скрипы, сплюнул трижды
через левое плечо и вернулся в номер.
непонятная чепуха, беготня какая-то по пляжу, а потом снилась Ксения, он о
чем-то говорил с ней, убеждал, но словно через подушку, слов различить не
мог, голова гудела... Проснулся в сумерки с головной болью.
когда совсем стемнело и он уже стал прикидывать, по каким помойкам искать
расчлененного попутчика, вернулся Месроп, в дым пьяный, но целый и очень
довольный собой.
Месропу спасибо. Что бы мы... что бы ты без тебя... без меня делал?
Завтра... Тс-с! Прямо утром. Вперед, знамена, и в путь!
упал обратно и захрапел. Виктор взял со стола пасс, повертел. Так, на две
персоны. Достал свой. Близнецы, словно из одного принтера вылезли. Эге, да
и номерочки-то!.. У Виктора 217, а у Месропа 218. Что же получается:
проводив Виктора, доктор Уля жал руку Месропу и с тем же выражением лица
хрустел чонами? Молодец доктор, в две лузы кладет!
волнам. На том берегу, слева, возвышался императорский замок, а рядом
нависал трилистник моста Маргит.
закувыркалась по ступеням и мягко легла на воду.
немного пошумели, что-то непонятно проскандировали, и все стихло. Месроп
лежал на теплом бетоне и даже не шелохнулся, когда бутыль пролетела над
ним.
уже из-за мора все перекрыли, в шестом мы здесь славно погуляли...
четвертый".
вспомнить! Ох, и попили мы тогда... - он раскрыл глаза и даже сел. - Ты
вообразить не можешь, сколько мы через печень свою пропустили! Гуляли по
улицам днем и ночью; красивейший город, а тогда вообще - феерия. Неделю
ходили, смотрели, а потом сорвались. Из всей делегации только один был
сухой, и то потому, что он еще в поезде до сердечного спазма нарубился. И
вот тут, помню, ходили. Весь проспект святого Иштвана истоптали, сюда
освежиться спустились. Плюс два ящика пива. До полного хамства дошли,
представляешь: встали здесь в ряд и отлили прямо в реку, а я распевал -
"Дунай, Дунай, а ну узнай, где чей подарок". Песня такая была, народная...
вторая неделя, как они в Будапеште. Город поразил его. В первые дни он не
понимал, в чем дело. Видывал он старые ухоженные города, встречал веселых
довольных людей, правда, не часто. Видел и сумасшедшую сутолоку на
перекрестках миграционных путей. Здесь было другое. Сначала показалось,
что нет еле заметного, но неистребимого духа распада, тления, который
преследовал его последние годы, исчезло ощущение зыбкости, неустойчивости
мира. Нет, не то. Он знал, что и эти дома, площади и мосты в считанные
месяцы, если не дни, могут превратиться в загон ревущих от ужаса,
затаптывающих друг друга насмерть людей, стоит только не выдержать дамбам
в верховьях.
бывал, и даже Саратов, где, казалось, он нашел свою судьбу, или, если быть
точным, судьба нашла его, даже Саратов казался временным пристанищем. А
здесь вдруг нестерпимо захотелось плюнуть на все, остаться и жить в старом
каменном доме с осыпавшейся местами штукатуркой, на узкой прохладной улице
с непонятным названием, и ничего, что никогда не станешь своим, даже если
выучишь язык, похожий на песню. Люди не интересовали его. Он вдруг понял,
что вписывается в этот город. Странное чувство - светлое настороженное
узнавание забытых снов-видений.
- доктор просил ждать, сколько можно и нельзя, вот он и ждет, а там видно
будет.
себя, на нее, на всех. Потом выходил в город и досада испарялась.
сориентировался по раскладной карте, да и память не подвела. Тут же
выяснилось, что он неплохо владеет немецким, по крайней мере достаточно
для того, чтобы, вставляя несколько известных ему венгерских слов,
договориться с владелицей дома и снять квартиру с окнами на Дунай.
Владелица, пожилая осанистая дама, с достоинством пересчитала пачку
форинтов и вручила ключи. Провожая ее до дверей, Месроп спросил, как дойти
до улицы Занаду. Владелица окаменела, словно Месроп сказал вопиющую
неприличность или нагадил в супружеское ложе. Возможно, так оно и было,
потому что она холодно вздела плечо, фыркнула и молча удалилась.
что старая кошка могла быть вежливее с постояльцами. Дом стоит пустой, как
и почти все в квартале. Виктор спросил, причем здесь дом и владелица, если
час назад они были на улице Занаду?
надо осторожно, особенно в тумане. Лучший способ не налететь на айсберг
или иное судно - подавать гудки. Чем громче, тем лучше. И если повезет, на
них выплывут другие мореходы.
стал. В последнее время он был весьма осторожен в разговорах с Месропом.
Тот ни словом не обмолвился, откуда у него пасс. На тонкие вопросы не
отвечал или отшучивался. И тогда Виктор припрятал свой проходной документ.
а через день извинился и исчез. Вернулся только вечером. Виктора это
устраивало. Он быстро сориентировался. Плох гонец, если за день не
просечет город. Виктор просек за четыре часа и понял, что безнадежно влип.
Город покорил его.
Но очень мало прохожих, да и те жались к стенам, обходя выставленный вдоль
тротуара невысокий барьерчик. Несколько впритык стоящих домов словно были
мечены - Виктор замечал взгляды, брошенные на цветные непрозрачные стекла.
Прохожие со страхом и любопытством смотрели на них. Хотя это могло ему
показаться.
вызывающее болезненный интерес Месропа, Мартына и, как выяснилось, доктора
Мальстрема. Месроп намекал, что соберутся и другие любопытствующие.
Немногочисленные обитатели квартала шарахались от этих домов, как от
зачумленных. Многие съехали. Местные власти ходили кругами, но найти
достойный предлог и выселить на законном основании сектантов не удавалось
- показания напуганных обывателей сводились в основном к невнятному
описанию всякой чертовщины, которая не то возникла в их распаленном
воображении, не то и впрямь была наведена лихими нововратцами.
Возвращался он разбитый, с утра до вечера где-то бродил, наконец на прямой
вопрос ответил, что время идет и надо ему хоть убейся войти туда, в дом на
улице Ксанаду.
разница. Виктор буркнул, что пробраться туда пшиково: по крышам соседних
домов и через окно на чердаке. Там нет решеток. Месроп рассмеялся, сказал,
что Виктор - молодец и орел, но дело еще пшиковей, чем ему кажется. Войти
можно через дверь, она всегда открыта, нет никакой охраны, хоть сейчас
можно заскочить на огонек...
уголки губ, поведал, что хаживал не раз и не два, но толку мало, и что
войти в этот дом еще не означает находиться в этом доме.
барьер, и, сопровождаемый сдавленным шепотом грозящей ему кулаком с