понимание, серьезное, на самой грани издевательства.
и обернулась.
раза два или три. Еще тогда, триста лет назад...
смятением. Он хотел зацепить ее - и зацепил, и сколько угодно может теперь
любоваться круглыми глазами и приоткрывшимся ртом...
уйдет. - Почему нельзя? Потому что про Пещеру?
принято? Но разве от молчания она исчезает. Пещера? И разве вы, я, все...
перестанем по ночам выходить на охоту? Или, гм, на водопой, как у вас там
принято... Так почему же молчать?..
кто?
что вы выдумываете?!
три раза подряд смылся, кто потом приперся ко мне за кассетами, кто, наконец,
сообщил мне, что я бездарный режиссер и после "Девочки..."
вы... ради ЭТОГО? Чтобы скандал? Думаете, вам удастся вернуть... Через скандал?!
Как последнему, бездарному, беспомощному... театр спалить, а на огоньке сосиску
поджарить, так?!
Клора Кобец в "Железных белках" порой выводит себя на именно такое, подлинно
священное состояние... Как темпераментно. Как действенно. И какая она, черт
побери, красивая в том своем румянце...
задевает. Можно было бы поставить пьесу о счастливой любви ассистентки с
телевидения и психиатра средних лет- но такие сюжеты естественны, эта история не
тронет так глубоко, как...
бросали на темную поверхность легкие разбегающиеся круги; белые уши-раковины
стояли торчком, но самым сильным и явственным оставался именно этот звук: кап...
кап...
спуститься из-под потолка и спиралями завертелись среди сталагмитов, и по
огромному залу заплясали отблески; сарна увидела себя, много раз повторенную в
смутном хороводе ее собственных теней. Увидела и испугалась - но ее уши сказали
ей, что бояться нечего, а глазам она сроду не доверяла.
перебирая нити звуков и отзвуков. Среди привычных серых веревочек- жучьи крылья,
шелест ветра, возня червей на дне волглых щелей- явственно проступили два желтых
опасных шнурка: к залу приближались схрули, и один преследовал другого.
страх; сарна затаилась, неразличимая среди камней, неподвижная, как камни.
подстегивала инстинкты, с каждым прыжком становясь все более желанной; в
мечущемся свете высокого жучьего хоровода сарна видела, как самец нагнал ее
посреди зала, среди леса сталагмитов, на подушке подсохшего мха. Уши сарны
вздрогнули от удара, от взрыва нахлынувших звуков.
друга со свирепой нежностью; даже слабый нос сарны уловил пряный запах брачного
игрища. Запах разгоряченных схрулей.
теперь мог позволить себе не торопиться. Ухватив самку за жилистый хвост и
предоставив свой собственный хвост в распоряжение ее изогнутых зубов, он раз за
разом перекатывался через ее тело, и низкий свадебный рык его становился с
каждой минутой все мощнее; схрулиха скулила, но не от боли, а от сладострастия.
ушей и до копыт, утонувших в пожухлой моховой подстилке.
почти великолепную; во всяком случае эта новая тварь была уместна. Как фигурные
клыки сталактитов, как колонны сталагмитов, как хоровод светящихся жуков и
россыпи самоцветов, - а зал, освещенный подвижными фонариками, был великолепен
даже в понимании сарны. Мгновение она любовалась пиком брачного игрища, - а
потом грянул вой из двух глоток, и бедные уши ее не выдержали потрясения и
приказали ногам бежать.
удовлетворенные хищники ударились бы в погоню, а спустя несколько минут насмерть
передрались бы над окровавленным телом. Сарне не пришлось узнать этого -
инстинкт подсказал ей лучшее мгновение для бегства.
Потому что, увлеченные совокуплением, они не заметили бегущего, ускользающего
мяса.
спросил, как дела.
спуститься в стекляшку на чашечку кофе; Павла запоздало удивилась. Саве
следовало бы проявить свое внимание чуть раньше, теперь, по закону серии, с
Павлой заигрывали все подряд - звезда-телеведущий с первого канала,
мальчишка-уборщик шестнадцати лет, водитель, возивший группу Раздолбежа, и еще
кто-то, Павла уже не помнила, кто...
стерегущая покой Раздолбежа, подозрительно на нее покосилась:
Сестренка пережила короткий шок, а потом сердитым голосом велела "не увлекаться
спиртным, утром обязательно позавтракать".
эти, как их... вещества, название которых мог выговорить один Тритан. Эти
вещества, рождающиеся обычно под действием алкоголя, производились в Павлином
мозгу ну совершенно сами по себе; к моменту, когда Тритан уложил ее в постель,
Павла оказалась уже совершенно пьяной.
Павла то погружалась в него, то выныривала обратно, в сон; утром, когда в щелку
портьер пробился первый настороженный свет, Павла, полусонная, сказала на ухо
Тритану:
пошутил?..
обозвала...
если бы не Тритан, она наверняка опоздала бы, но Тритан чер-тов-ски точно
чувствует время...
даже не слышала имени, но Раздолбеж, воздевая палец, раз или два повторил: "Это
элитарная литература". Помещенные в кадр, супруги оцепенели, застыли, как
разлитый в формочки воск; обоим ужасно мешали собственные руки и волосы, а также
прожекторы, микрофоны-петлички и в особенности Раздолбеж, который, оттеняя
заторможенность гостей, был в этот раз особенно подвижен и речист.
Раздолбежа изготовленной выгородкой; меланхоличный декоратор то и дело забирался
в кадр, чтобы поправить гирлянду искусственных цветов или поживописнее
расположить складки падающих тканей. Обязательной деталью интерьера были
написанные супругами книги; в обязанности Павлы входило, кроме всего прочего,
таскаться с целой стопкой глянцевитых томов и следить, чтобы ни одна ценная
книженция не была, чего доброго, потеряна.
белом халатике бегала туда-сюда, летала, будто пожилая тяжелая моль. Раздолбеж
долго и терпеливо добивался от литераторов живой интонации и блеска в глазах -
Павле то и дело казалось, что он близок к успеху, потому что при выключенных
камерах парочка вела себя вполне пристойно и даже обаятельно. Однако стоило
Маккефри Энн
Максимов Альберт
Березин Федор
Черепнин Владимир
Шекли Роберт
Роллинс Джеймс