отвернулся, так и не подобрав камушек. Теперь он стоял спиной к юноше,
стоял, глядя на реку - высокий, худой, прямой как палка. Луар до сих пор
не разглядел его лица.
принадлежит мне.
за сундуком, потому что его любимую вещь, тайную игрушку отдавали в чужие
руки - в длинные сухие руки этого вот старика. И отец, и мать, бывшие
тогда чуть старше теперешнего Луара, трепетали под его, незнакомца,
взглядом - и теперь Луар отчасти понял, почему. Он был нездешний, этот
старик. Кто знает, какая бездна его исторгла.
Эгерта Солля; Луар, затрясшийся, как от пощечины, вспомнил тем не менее,
что, когда четырнадцать лет назад его заставили поздороваться с этим
страшным стариком - так вот уже тогда узкие губы язвительно изогнулись, а
прозрачные глаза без ресниц впились в Луара, будто нанизывая его на
вертел. Старик уже тогда все знал. Видел насквозь.
ничего не надо.
делать. Мысли его ворочались медленно - но он твердо знал, что пойдет до
конца. Если понадобится, утопит старика в реке вслед за его камушками.
непрерывно меняющемуся небу. - Я уже все видел... Теперь пришел ты. И
просишь вещь, которая... умирает. Вместе с нами. Вместе с миром. А я еще
не решил, заботит это меня или нет...
морщинами лице его след сумасшествия. Старик поймал этот взгляд и хмыкнул:
Наследник Орвина?
выбрал камушек и запустил его по водной глади.
прыгал и прыгал - где-то у противоположного берега.
сочетание слов, отнялся, онемел.
берег.
которого толкнули в спину. На жесткой ладони старика лежала золотая
пластинка со сложным фигурным вырезом.
Первого Прорицателя. Тебе не понять...
ты думаешь, а?
Луаром вещь, пустился прыгать по гладкой зеленоватой поверхности.
выпало из-под ног, и на секунду он увидел водную гладь изнутри -
колышущаяся светлая пленка с шариками пузырей. И впереди - маленькая
золотая комета, пластинка, опускающаяся на дно, влачащая за собой тонкий
хвост цепочки.
цвета мертвечины, зеленую воду и белый песок на дне; на миг испугался, что
потерял - но медальон звал его, тонкая пластинка стояла ребром, до
половины утонув в иле.
завтра - завтра! - мы покидаем город и трогаемся в путь.
довольно шмыгнул носом, а Гезина загадочно улыбнулась. Одна только я
стояла с деревянным лицом, будто сельская невеста, которой уже на свадьбе
показали наконец жениха.
радоваться весне и предстоящим странствиям. Я сидела в углу, цедила кислое
вино и смотрела в стол.
спать - рассвет ждать не будет, ворота открывают на заре, дорога не
снизойдет к жалобам сонных лентяев, дорога любит лишь тех, кто выступает в
путь затемно...
окликнула:
суетливо:
боялась вообразить, каким сделается лицо Флобастера; однако в переулке
было темно - и потому я так его и не увидела.
отдалялись по улице.
забудет. Ты наймешься служанкой в какую-нибудь лавку, всю жизнь будешь
мыть заплеванный пол и выслушивать брань. А когда жирный хозяин станет
тискать тебя где-нибудь в кладовке, ты будешь вспоминать своего
благородного рыцаря и глотать слезы...
как пророк.
соломенной подушке, что старик, выходит, был прав... И кинешься вдогонку -
но только зря, Танталь. Потому что такое не прощается. Никогда.
лавочником и обзавестись выводком детишек... Но талант не тряпица, чтобы
менять его на чью-то случайную ласку. Нашелся добрый человек, который
объяснил мне это... И я ему по гроб благодарен. Понимаешь?
заорал гулящий кот, ответил другой, грохнул ставень, на крикуна плеснули
помои пополам с проклятьями - и снова тишина, нарушаемая теперь звуком
стекающих с крыши ручейков.
предопределен. Потому что предстоит еще узнать, смогу ли я жить без сцены
и без труппы - но вот без Луара мне не прожить точно. А Флобастер этого не
поймет. Я в его глазах... не хочется и думать, кем я представляюсь в его
глазах. Лучше мне было еще в приюте умереть от скарлатины.
дышал в темноте.
деревце.
болезни; дорога помнилась смутно - был угар, исступление, потом ледяная
вода - и сразу почему-то площадь с наглухо заколоченной Башней Лаш, с
казненной куклой перед зданием суда и этим самым зданием, в подвалах
которого он был зачат...
путешествие в погоне за медальоном казалось теперь сказкой, рассказанной
на ночь.
небу, медальон был на месте, и хорошо бы прямо сейчас положить его на
ладонь и в который раз жадно рассмотреть до мелочей... Но нельзя. Луар
почему-то панически боялся подставить Амулет под случайные посторонние
взгляды.
груди. Плотнее запахнул плащ; впрочем, площадь жила своей повседневной
жизнью, ничуть не интересуясь Луаровыми тайнами. Площадь торговала и
разгуливала; четыре ливрейных лакея, натужно сопя, протащили мимо
безвкусно разукрашенный паланкин, и пухлая рука из затянутого кружевами