Чтение 32–й страницы книги ~Одиссей покидает Итаку~

Глиссирующий диск, едва касаясь пенных гребешков прибрежных волн, с
точностью хоккейной шайбы влетел в узкие ворота бухты, образованные
башнеобразными, покрытыми густым лесом утесами. Теряя скорость, лег на
тихую, насквозь просвеченную солнечными лучами воду, прочертил по ней
плавную дугу, по причальному пандусу выскользнул на берег и замер, сверкая
зеркальным покрытием днища.

Антон - под этим именем его знали на Земле, и мы будем называть его
так и здесь, хотя у него есть и собственное, достаточно громкое имя -
оттолкнувшись руками, выпрыгнул из глубокого кокпита диска на вымощенную
разноцветными каменными плитами террасу.

После свиста ветра в ушах и гула воды под палубным настилом тишина на
острове показалась ему чересчур глубокой. Захотелось даже потрясти
головой, как пассажиру слишком быстро снижающегося самолета. Сюда, на
площадку у подножия берегового откоса, не доносился ни шелест тропического
леса, ни тихий плеск набегающих волн. И вместе с тишиной на него снизошло
ощущение покоя, неведомого на тревожной планете, где он безвыездно провел
несколько последних лет.

Правда, глаза раздражали краски, слишком яркие и насыщенные после
мягкой цветовой гаммы Земли. На взгляд человека все здесь было слишком:
густо-фиолетовый океан, безоблачное, с изумрудным отливом небо,
раскаленное до нестерпимой белизны светило в зените, слепящее даже сквозь
самые плотные светофильтры, сверкающий оранжевый песок пляжей,
безвкусно-сочная зелень деревьев...

Антон поморщился, достал из кармана рубашки и надел мгновенно
потемневшие очки. Он рассчитывал провести здесь, на административной
планете метрополии, всего несколько часов, а затем вновь возвратиться на
Землю, и потому не стал проходить процедур рекондиционирования, обычных
для форзейлей, прибывающих из чужих миров.

Оттого и лучи родного солнца жгли слишком уж немилосердно, и от
избытка кислорода першило в горле. Час-два на открытом месте грозили
серьезными ожогами, а то и тепловым ударом, и Антон заспешил вверх по
крутой зигзагообразной лестнице, совсем вроде бы обычной, однако для
человеческого глаза безусловно чужой по архитектурным пропорциям. Чужой на
уровне подсознания. Как лица людей в незнакомом городе.

В тени широких зонтичных крон, между продуваемых прохладным бризом
узловатых розовых стволов ему сразу стало легче.

Новое здание Департамента, повисшее над крутым океанским берегом,
умело и с большим вкусом вписанное в горный ландшафт, напомнило Антону
лучшие образцы земных построек, тот же знаменитый "Дом над водопадом"
Райта, своим сочетанием горизонтальных и вертикальных объемов,
расположенных на разных уровнях и под равными углами плоских
параллелепипедов, неожиданным сочетанием дикого камня, дерева и
стеклобетона. В сооружении чувствовалась рука талантливого, а может, даже
и гениального архитектора.

Оно появилось здесь недавно, и Антон, усмехнувшись, подумал, что
ничего не меняется в метрополии, и эта мода - каждому новому
администратору возводить новую резиденцию - тоже.

Он еще не был представлен Председателю совета администраторов
Департамента активной дипломатии, но встречался с ним в его прежнем
качестве и не мог не признать, что выбор сделан не самый худший. Хотя, как
опытный профессионал, относился к выдвиженцам с легким пренебрежением.
Возможно, из-за неистребимой, многовековой кастовости, столь же
свойственной форзейлевским дипломатам, как и всем прочим их коллегам в
обозримой части Вселенной.

Разумеется, он никогда не позволил бы себе даме намеком выразить
подобное отношение к своему пусть временному, но руководителю, да и
справедливость требовала согласиться, что талантливый философ-политолог,
писатель и мыслитель более способен к принятию нетривиальных и взвешенных
решений, чем погрязший в рутине чиновник.

Его уже ждали, и ярко-зеленая стрела, вспыхнувшая на полу вестибюля,
повела его по лестницам и переходам, через предупредительно
распахивающиеся двери, туда, где должна была произойти аудиенция у
председателя, экстренной связью потребовавшего шеф-атташе с Земли для
личного и конфиденциального доклада.

Случай явно неординарный и потому - неприятный. Заведомо. Обычный
протокол предусматривал приглашение на отдых на одну из курортных планет,
а уже после этого, как бы между прочим, организовывались необходимые
встречи и собеседования...

Председатель встретил его на пороге просторной веранды, открытой в
сторону поросших серебристыми травами альпийских лугов. Конечно, это он -
профессор Бандар-Бегаван, крупнейший знаток и теоретик неканонического
права, автор десятка нашумевших книг, непременный лидер всех академических
оппозиций, эстет и экстремист... Но многое, значит, изменилось в
метрополии, раз именно его сочли подходящим на этот пост.

Худой, жилистый, подтянутый, похожий на прусского генерала в
отставке, одетый в светлый, земного покроя костюм, председатель первый
протянул Антону руку, потом полуобнял за талию и повел к низкому столу,
уже накрытому для первого ужина. Антон еще более насторожился. Наряд
профессора показывал, что он полностью поглощен делами именно планеты
Земля. Это же подтвердил и выбор блюд, и то, что Бандар-Бегаван заговорил
по-русски.

С одной стороны - знак уважения приглашенному сотруднику, но
одновременно и деликатный упрек. Дока деликатный.

- Рад видеть тебя, уважаемый шеф-атташе. Надеюсь, я не слишком
нарушил твои планы? Насколько я помню, ты занимался в моем семинаре?

- Имел такую честь. Но должен признать, что особых успехов, по вашему
же мнению, не проявил.

- Это и не удивительно. Ты выдающийся практик, как мне известно, мой
же предмет принципиально далек от практического применения.

- Тем не менее вы тоже теперь призваны к самой что ни на есть
практической работе.

- Диалектика, уважаемый. Нет ничего практичнее хорошей теории, если,
конечно, углубиться в нее как следует, а не в пределах факультативного
курса... Что будешь пить? Чай, кофе, матэ, кокосовое молоко?

- Я бы, конечно, с удовольствием выпил чего-нибудь более
отечественного, например, свежего синтанга, но раз уж вы тоже в образе,
пусть будет чай.

Бандар-Бегаван налил Антону хорошо заваренного Липтоновского чая и
как бы между прочим заметил:

- А вот в этом виноват ты сам Незачем было нарушать конвенцию и
переходить к силовым приемам. Договоры должны выполняться. А теперь я
вынужден носить этот костюм, забивать себе голову варварской грамматикой и
пить с тобой чай, да еще и думать, во что это выльется. В то время как
думать положено тебе, а мне следует мыслить... Чувствуешь разницу? Нужно
признать, есть в этом языке некая примитивная изысканность.

На этом Бандар-Бегаван оставил маску старомодного, чудаковатого,
хорошо воспитанного землянина-профессора, видимо, навеянную просмотром
видеолент не совсем того периода, сочтя долг вежливости исполненным, а
разминку законченной. Дальше начался разнос - тщательный, хорошо
подготовленный, ничуть не смягчаемый тем, что производился в рамках
изысканной беседы двух интеллектуалов-теоретиков. В конце концов, дело
ведь не в форме. И какая разница, что вместо фельдфебельского: "Кретин, у
тебя не голова, а лохань с дерьмом (шайзекюббель)", звучит: "Коллега, ваши
действия с известной долей деликатности можно назвать непродуманными",
если обе стороны понимают, в каком смысле это произносится?

Шеф-атташе выслушал подробный разбор и оценку своих действий за
отчетный период, из которых следовало, что абсолютно все делалось не так,
и если в стратегическом плане вина уважаемого коллеги не так велика,
потому что он некритично следовал линии и инструкциям прежнего
руководства, чья несостоятельность, к сожалению, была вскрыта совсем
недавно, то в области практической политики ему ссылаться не на кого, тут
он сам проявил тщательно замаскированную некомпетентность.

Иначе чем объяснить, что неприятель превратил вверенную ему область
планеты в свое змеиное гнездо, где беспрепятственно осуществляет планы и
проекты, грозящие серьезными, если не сказать - непоправимыми
последствиями?

Попытка Антона объяснить, что приведенные примеры как раз и
свидетельствуют о том, что деятельность неприятеля находится под
неослабным контролем, что все серьезные акции пресечены в корне, а то, о
чем говорит уважаемый председатель, есть только остаточные возмущения
абстрактно взятой реальности, вызвала лишь новый взрыв раздраженного
профессорского красноречия.

Антону пришлось выслушать целый ряд тезисов, и старых, известных еще
по семинарским курсам, и новых, что называется - с пылу, с жару.

Все они в конечном счете сводились к одному: инициативу в земных
делах нельзя упускать ни в коем случае, Земля наиболее ценный
(подразумевай - единственный) наш естественный союзник, действия
неприятеля следует предвидеть, прогнозировать, а еще - провоцировать
(профессор употребил термин - организовывать), тогда и бороться с ним
будет возможно не в пример эффективнее, чем до сих пор. Необходимо в
ближайшее время подготовить и провести широкомасштабные операции
темпорально-идеологического характера, локализовать, инкапсулировать и
дезактивировать вражескую агентуру, лучше всего - тут Бандар-Бегаван
мечтательно прикрыл глаза - вообще ограничить сферу деятельности
противника (раз пока приходиться мириться с его существованием) рамками
раннего средневековья.

Услышав все это, Антон расслабился, приготовился выслушивать еще
долгие и многословные теоретические построения, любопытные как продукт
мысли, но не имеющие реального применения, однако председатель его
перехитрил.