Чтение 32–й страницы книги ~Ингвар и Ольха~

-- Все по-другому, Ольха. Павка знал, на что идет... И Рудый знал. Это все дело рук проклятого Рудого. Я чуть не убил его, когда он сказал, когда оправдывался.

В распахнутую дверь потянуло гарью. Пахло горящим маслом, ветошью, деревом. Ольха встревожилась, со второго поверха бежать через горящий поверх непросто, Ингвар зло отмахнулся:

-- Погасят. Рудый народу привел как муравьев. Эх, ухватить бы мне его за горло.

Он с мечтательным выражением в глазах стиснул кулаки. Ольха спросила непонимающе:

-- Рудый?

-- Ну да,. -- ответил он тоскливо. -- Это все штучки проклятого Рудого. Рассчитал точно, змей подколодный! Нарочито проиграл Студену, попросил в залог твои драгоценности... твои-твои!.. ты, чистая душа, согласилась, чтобы спасти этого... его ли нужно спасать? Его топить надо. Его брось в самую середку океана с привязанной к ногам скалой, он и оттуда выплывет со Щукой в зубах! Даже я, как и все русы -- бесхитростные младенцы рядом с Рудым, а что уж говорить про невинных славяк, не видавших коварного Царьграда?

У нее голова шла кругом. Значит, Рудый все делал нарочито? Смотрел ей в глаза и лгал?

-- Ненавижу, -- сказала она искренне. -- Я его ненавижу!

-- Как и я, -- ответил он сурово. -- Как он мог? Да плевать на самый крупный заговор -- подумаешь, разоблачил! -- если тебе из-за этого хотя бы прищемят палец. Я его вызову на двобой.

Ее плечи зябко передернулись. Рудый тоже был оберуким. И, говорят, никому еще не уступал в бою.

-- Я сама с ним поговорю сперва, -- сказала она.

Он еще держал ее в руках, когда послышались голоса, тяжелые шаги множества ног. Через проем шагнул Рудый, в его руках было по мечу. С обоих клинков щедро стекала кровь. Шлем носил следы ударов, а булатные пластины на груди и плечах прогнулись.

-- Прости, -- возопил он с порога отчаянным голосом, -- но Студена я сам пришиб... не утерпел.

Глаза его с тревогой смотрели в лицо Ольхи. Ингвар поднялся с ужасным ревом:

-- Да как ты посмел!

Рудый как заяц скакнул назад, выставил перед собой трясущиеся ладони:

-- Не до смерти!.. Сам связал, держу для тебя. Или для княгини.

На лице его был ужас, он трясся, шлепал губами, зубы выбивали дробь. Ольха ощутила, как ее губы сами собой начали растягиваться в улыбку. Рудый, хитрый, как Симаргл, никак не хочет выглядеть серьезным и величавым. А Ингвар рядом с ним. проигрывает.

-- Прекратите, -- закричала она. Поднялась, задержала дыхание от боли в боку, но не подала виду, Ингвар и так вне себя. -- Студен проговорился, что его люди уже окружили великого князя. Его хотят убить.

Ингвар подхватил меч, оглядывался растерянный, одной рукой поддерживая Ольху. Рудый сразу посерьезнел:

-- Там Асмунд... он бдит. Что еще сказал? Эй, приведите Студена!

Гридни, толкаясь, бросились прочь. Ингвар заорал бешено:

-- Это все твои штучки!

-- Мои, -- согласился Рудый. -- Но Ольха меня простит... потом, а ты поймешь. Тоже -- потом. Сейчас же нам лучше поспешить в Светлолесье. Там сегодня большая охота. А подстеречь да убить любого проще всего на охоте.

В коридоре послышался топот, ругань, сопенье. Ввели Студена, лицо в кровоподтеках, одежда изорвана, руки скручены за спиной. В глазах была бессильная ненависть. Живот в крови, красная струйка текла по ногам. Рудый вопросительно поглядывал на рану, появилась до того, как поймал прыгающего из терема воеводу:

-- Говори быстро! Кто и где замышляет на Олега?

Студен плюнул ему под ноги. Ингвар ухватился за меч, лицо перекошено яростью.

-- Ах, ты...

Гридни, как огромные охотничьи псы-медвежатники, повисли на его руках, а Рудый сказал коротко:

-- Скажешь, дам быструю смерть. Упрешься, что ж... Умрешь на колу.

Студен встретился с его серыми, как волны моря, глазами, вздрогнул. Несколько мгновений боролся с собой, слышно было сопение дюжих гридней, прижавших Ингвара к стене. Наконец Студен прошептал:

-- Кожедуб и Калина.

Рудый кивнул удовлетворенно, направился мимо него к дверям, а гридням бросил коротко:

-- На кол.

Ольха не поверила своим ушам, а Студен ахнул:

-- Ты... ты ж обещал!

-- Да разве мне можно верить? -- удивился Рудый.

Слышно было, как дробно простучали его подкованные сапоги по ступенькам. Ингвар с рычанием расшвырял скрутивших его гридней, кинулся следом. Другие поднимали с пола обвисшего Студена.

Ольха слезла с ложа, с ненавистью посмотрела на пленника:

-- У нас таких привязывают за ноги, -- сказала она медленно, -- к верхушкам деревьев... А потом отпускают!

Гридни пыхтели, один оказал с натугой:

-- Неплохой обычай. И воронам не надо топтать землю.

-- Только все слишком быстро, -- добавил второй недобро. -- Нет, когда на колу -- это лучше.

А третий обронил укоризненно:

-- Больно ты добрая, княгиня!

Она не поверила своим ушам. Уже и русы начинают называть ее княгиней? И никто не смотрит как на пленницу. Видно по глазам, лицам, повадкам. Или потому, что сообщила о заговоре?

-- Надо спешить, -- сказала она. -- Кто. знает, как там обернется? Прямо во дворе растут два ясеня!

В проеме возникла сгорбленная фигура. Когда человек разогнулся, Ольха ахнула, увидя разбитое в кровь лицо Павки. Он успокаивающе улыбнулся ей толстыми почерневшими губами:

-- Нутро цело, остальное заживет. Собирались тешиться долго. Хлопцы, княгиня права. Покончим с ним быстро! Надо спешить к Олегу.

Спускаясь по лестнице, Ольха оскальзывалась на залитых кровью ступеньках, переступала через трупы. Только теперь поняла весь размер заговора против Ингвара. Сюда были стянуты все, верные Студену, и все полегли, благодаря прожженному Рудому, который на хитрость ответил коварством и двойной хитростью. Если Студен вероломству научился у русов, которые столкнулись с тем в прогнившем Царьграде, то сами русы учились у изворотливых греков, которые спать не лягут, если не обманут, не соврут, не украдут и не нарушат клятву.

В корчме столы были перевернуты. Абрам с одним помощником ползали по полу, спешно замывали кровь. Убитых уже вынесли. Несмотря -на кровавую бойню, торговля должна продолжаться. Свет не кончается на одной драке, пусть и очень кровавой.

Дверь на выходе висела на одной петле. Солнечный свет слепил глаза, воздух был свеж, с легким запахом свежепролитой крови. У коновязи стояли кони, а через раскрытую дверь конюшни Ольха углядела свою белоснежную кобылу.

Двое быстро залезли на березы, привязали веревки, внизу дружно потянули вниз, прикрепили пригнутые вершинки к торопливо вбитым в землю кольям. Студена бросили оземь, быстро и умело привязали крепко-накрепко правую ногу к одной вершинке, левую к другой.

Руководил Павка, трое уже выводили коней. Один гридень, взглянув на Ольху, молча подвел ей кобылу и опустился на одно колено. Ольха благодарно кивнула, без такой ступеньки не влезла бы, тело стонет от боли.

Натянув поводья, сказала нетерпеливо:

-- Павка, заканчивай!

Тот оглянулся, на обезображенном лице усмешка была волчьей:

-- Сейчас-сейчас! Не тревожься, Ингвар и Рудый поспеют вовремя. Да там еще и Асмунд.

-- Я не о том тревожусь, -- сказала она сердито. -- Как бы они не подрались.

. Лицо Павки стало серьезным. Он вытащил из-за пояса нож:

-- Хошь перерезать?

Ольха заколебалась, но подумала, с каким трудом дается каждое движение, только-только села так, что не больно, покачала головой:

-- Кончай скорее..

-- Добрая ты, -- сказал Павка уважительно. -- Прямо ангел.

-- Кто это? -- не поняла она.

Павка ухмыльнулся:

-- Да это... такие... ну, как-нибудь расскажу. В Царьграде чего только не узнаешь.

Он начал пилить туго натянутую веревку. К другой ноге подошел Боян, приставил острое, как бритва, лезвие к дрожащей от напряжения веревке. Подул ветерок, листья тревожно шелестели. Студен застонал сквозь зубы, закрыл глаза. Путы сняли, руки были свободны.

Павка сопел, пилил. С другой стороны ждал Боян, готовый перехватить веревку одним движением. Студен дышал все чаще, лицо его покрылось крупными каплями пота. Внезапно он вскрикнул, широко открыл глаза. Его пальцы судорожно ухватились за вбитые в землю колья.

-- Во-во, -- сказал Павка удовлетворенно. -- Посмотрим на крепость твоих рук... Мужик ты был здоровый.

Он полоснул по веревке сильнее, и Боян, уловив движение друга, перерубил веревку на своей стороне. Студена рвануло вверх и в стороны. Он успел страшно закричать, туго натянулись жилы на руках, но пальцы соскользнули с кольев, и вершинки берез освобожденно взметнулись к небу, там был треск, хлопок, и березки закачались, размахивая окровавленными половинками. Вниз плеснуло как из ведра кровью, посыпались внутренности, а кишки протянулись между вершинками от дерева к дереву.

Ольха отвела взор, ударила коня под бока сапожками. Багдадский конь прыгнул вперед так резко, что едва не вылетела из седла. Чудом успела направить в раскрытые ворота. За пол версты от корчмы ее догнал Павка, а сзади мчались еще с десяток дружинников. Матерых, отборных, закаленных. Какие бы не были богатыри у Студена, но Рудый, похоже, предусмотрел и это.

Только сейчас Ольха вспомнила, что видела только троих раненых из его дружины, а убитых не было вовсе. Коварный Рудый! Наверняка ухитрился и здесь одолеть какой-то хитростью, вывертом, обманом! Глава 39

В лицо дул холодный после дождя ветер, а спину грело солнце. Ольха с благодарностью поблагодарила богов, чувствуя как возвращаются силы. Любые раны заживают быстрее, если с души свалится камень. Она страшилась гнева Ингвара... нет, его недоверия, презрения, а он слова не бросил в упрек!

Разве что, подумала внезапно, все еще не считается с нею, как с человеком. Козу трудно винить, что забралась в огород, на то и коза, животное неразумное, так же многие русы, как успела заметить, относятся и к женщинам. Даже то, что гридень подставил ей колено, или то, что начинают звать княгиней... Все делают скидку на то, что женщина.

Не знаю даже, подумала она в сердитом смятении, хорошо это или плохо. Ладно, сейчас об этом думать некогда.

Впереди вырастала черная стена леса, словно в насмешку названного Светлолесьем. Может быть, так в древности и было, а сейчас надвигались деревья с черной корой, корявые, с узловатыми перепутанными ветвями. От него веяло за версту опасностью.

Павка пригнулся, гикнул, и деревья расступились, помчались по обе стороны узкой тропки. Даже не человечьей, а звериной. Звери по ней ходят ни поля, жрут посевы, пытаются вытеснить человека. Воздух стал холодным и влажным, с листьев сдувались капли дождя.

-- Куда мы скачем? -- крикнула Ольха.

-- Я знаю, где будет охотиться Олег, -- крикнул Павка.

-- Успеваем?

-- Не знаю, -- ответил Павка честно.

Олег прыгнул со скачущего коня, длинное лезвие ножа взвилось в воздух. Он упал на спину убегающего кабана, дыхание от удара вылетело со всхлипом. Лезвие вошло в тугую плоть, как в теплое масло. Он слышал треск разрываемых железом мышц.

Кабан всхрапнул на бегу, он все еще волочил на себе повисшего человека. Нож дважды поразил сердце, прежде чем ноги зверя подогнулись. Олег скатился на миг раньше, его перевернуло через голову, он ударился спиной о дерево. Несколько мгновений лежал недвижимо, вслушивался в хрипы кабана, настоящего лесного великана, умолкших птиц, легкий шелест листьев...

Он не родился князем, и каждый шорох в лесу, мышиный писк или стрекот сороки для него были наполнены смыслом. И сейчас поднимался неспешно, видя и слыша не только то, что перед ним, но и то, что по бокам и даже сзади.

Все же знакомый свист едва не застал врасплох. Он мгновенно упал. Волосы дернуло, в трех шагах с сочным чмоканьем впилась стрела. Он перекатился в сторону, поднялся во весь рост, ибо стоял на поляне, а кусты, откуда вылетела стрела, в двух десятках шагов.

-- Слабый выстрел, -- сказал он громко. -- Перо дребезжит по ветру!

Над зеленью куста поднялся высокий человек с короткой черной бородкой. Руки обнажены до плечей, мускулистые, а сам в кожаной душегрейке, открывавшей широкую грудь. В обеих пуках был лук с натянутой стрелой. Лицо перекосилось от ярости:

-- Да? А этот?

Он мгновенно натянул лук, держа по-скифски: кончик стрелы неподвижно возле уха, а древко быстро выбросил вперед. Звонко ударила тетива, чернобородый тут же выхватил из тулы вторую, молниеносно бросил в Олега, потянулся за третьей.

Олег быстро качнулся в сторону, пропуская стрелу, а вторую схватил рукой. Глаза хазарина расширились. Он задержал третью стрелу, натягивал и снова возвращал лук в прежнее положение, словно в нерешительности, на самом же деле стерег каждое движение немолодого уже князя.

Наконец отпустил тетиву, быстро выхватил другую, выстрелил, выхватил третью, четвертую... Олег неуловимо быстро сдвигался из стороны в сторону, не отрывая ног от земли. Когда хазарин выпустил четвертую стрелу, Олег коротко взмахнул рукой, а когда победно вскинул ее, в сжатом кулаке была стрела.

Глядя насмешливо противнику в глаза, небрежно переломил одними пальцами, выпустил из ладони. Хазарин побагровел от оскорбления. Затравленно оглянулся, услышал хруст веток, насторожился, затем вскрикнул:

-- Наконец-то!

К нему проломились еще двое, такие же чернобородые, смуглые, разве что помоложе. Запыхавшиеся, оба, однако, сразу сорвали с плечей луки, разом наложили стрелы. Олег посерьезнел, отступил на шаг. Первый из стрелков нехорошо улыбнулся, что-то негромко сказал своим. Те придержали стрелы, часто дышали. Их затуманенные бегом глаза впились в неподвижного князя.

Когда взвились сразу три стрелы, Олег уже был сплошным комком нервов. Рванулся в сторону, выбросил вперед растопыренные пальцы. Хлопнуло, он качнулся и замер с двумя стрелами в разведенных руках. Посмотрел на хазарина, усмехнулся и щелкнул зубами, показывая, что третью стрелу мог бы поймать как щука сонного карася.

Один из новых стрелков зло швырнул лук на землю:

-- Мечами его!

Он выхватил меч и ринулся вперед через кусты. Старший заорал вдогонку:

-- Назад! Он таких как ты, пятерых... с закрытыми глазами!

Второй, он тоже бросил было лук, теперь поднял и стал накладывать стрелу. Молодой и горячий нехотя вернулся, буравя князя русов злобно-удивленным взором, в котором были уже страх и почтение.

Они накладывали стрелы, когда шагах в пяти сзади в воздух взвились три дротика. Блестящие острия ударили в спины двух, а старший, уловив опасность звериным чутьем, упал навзничь откатился и вскочил на ноги уже с коротким мечом в руке, согнутый, озверелый, готовый дорого продать жизнь.

Через кусты проломились трое старших дружинников, за ними бежали Асмунд и Рудый с запыхавшимся Ингваром. Рудый и Ингвар с облегчением перевели дух. Великий князь цел, Асмунд укоряюще покачал головой:

-- Все тешишься? Почему не кликнул?

-- Ну да, -- сказал Олег сварливо, -- а потом растрезвонишь, что я испужался всего-то троих хазар... Эй, стой там1

Хазарин, к которому Олег обратился, вздрогнул, застыл. Остановились и русы, смотрели выжидательно. Олег неспешно снял с плеча свой лук, попробовал тетиву, вытащил из тулы длинную толстую стрелу с белым лебяжьим пером.

-- Эй ты, -- сказал он хазарину. -- Теперь моя очередь... Но я поступлю по-доброму. Всего один выстрел! Всего одна стрела. Сумеешь избежать -- твое счастье. Уходи живым, никто тебя пальцем не тронет.

Рудый слегка кивнул Ингвару, оба отступили и пропали среди зелени. Асмунд вскрикнул негодующе:

-- Сдурел? У тебя ж руки трясутся, будто курей по ночам таскаешь.

-- А у тебя -- колени, -- отпарировал Олег.

Он наложил стрелу, начал оттягивать тетиву. Хазарин, в лицо которому смотрело блестящее острие, побледнел, затравленно оглянулся. В двух шагах справа высилась довольно толстая неопрятная сосна. Внезапно в глазах мелькнула надежда. Он сдвинулся на шаг, Асмунд протестующе завопил, но Олег и ухом не повел. Хазарин сделал еще шаг, укрылся за деревом. Ведь проклятый князь русов сказал, что если не поразит одной стрелой, то отпустит живым, а о том, чтобы именно увернуться, условия не ставил... А слово дано -- уже не по-княжески брать обратно. Да и не в обычаях русов так делать.

Олег неспешно прицелился, отпустил тетиву. Стрела мелькнула белым пером, исчезла. Послышался глухой стук в дерево, затем -- крик страха и боли.

Асмунд как медведь проломился через кусты. За ним спешили дружинники. Глаза воеводы стали огромные, как у филина:

-- Ни-че-го себе... Ты откуда знал, что там дупло?

-- Так отсюда же видно, -- буркнул Олег, он изо всех сил скрывал довольство, но рот сам расплывался в усмешке. -- Но вообще-то деревья знать надо... А ты все еще березу от сосны не отличишь!

Дружинники подхватили хазарина, тот зажимал рану на животе. Кровь обильно текла между пальцами, обломок стрелы торчал как расколотый зуб. Несчастного уволокли за кусты. Вскоре оттуда послышались дикие крики, душераздирающие стоны.

Олег повел бровью:

-- Кто?

-- Боярин Кожедуб, -- ответил Асмунд так же коротко.

-- Что с ним?

-- Защищался. А когда увидел, что берем живьем, бросился на меч.

Олег помрачнел:

-- Добрый был воин... Что ему не так? Вместе ходили на Царьград, вместе воевали тиверцев, примучивали берендеев, тор-ков... А как там Калина?

Асмунд смотрел подозрительно:

-- И это знаешь? Или догадываешься? Похоже, тоже в заговоре. Как бы не сам направил этих троих. Без него бы не пробраться через цепь наших загонщиков. Рудый там такие засады устроил... Я думал, пуганая ворона куста боится, а, поди ж ты -- прав!

-- Где Рудый сейчас?

Асмунд развел руками:

-- Караулят хазарина на тропе. Кто мог подумать, что дерево пробьешь насквозь? Про дупло я смолчу.

Отрок с расширенными от страха и любопытства глазами бегом привел храпящего великокняжеского коня. Олег легко вскочил в седло, стремени не коснулся, что всегда удивляло Асмунда. Русы были морским народом, на коней садились неохотно. А Олег, ухватив поводья, велел благожелательно:

-- Ладно, не мучь ребят. А то им долгонько придется ждать. А тут комары аки волки голодные.

Он остервенело шлепнул себя по шее. Ладонь окрасилась кровью. Отрок и дружинники ломали ветки, отмахивались. Хазарин снова вскрикнул. Олег поморщился, ему уже было ясно, кто держал в руках все нити, но ладно уж, пусть его воеводы развязывают и дальше язык проигравшему. Тот знал, на что шел. И деньгу получил наверняка заранее. А кто ходит за чужой шерстью, пусть не плачется, если стригут его самого.

Когда Ингвар и Рудый, не глядя друг на друга, явились на зов, оба лишь таращили глаза на невозмутимого князя. Асмунд сдерживал усмешку. Теперь ему выпал редкий случай поиздеваться над хитроумным Рудым. Пусть догадается, как великий князь достал стрелой хазарина, если козе было ясно, что тот Юркнет за дерево!

Они тронулись с поляны, когда раздался стук копыт. Из чащи, ломая кусты, выметнулись на взмыленных конях Ольха и Павка. Ольха, увидев Олега, закричала:

-- Берегись! Студен замыслил тебя убить! Кожедуб и Калина -- предали тебя!

Загрохотали еще копыта. На поляну выметнулось с десяток Дружинников, что были с Ольхой и Павкой. Они быстро окружили великого князя, мечи в их руках блестели наготове, глаза горели злостью, а щиты поднимали на уровень груди, закрывая Олега от стрел.

Олег, окруженный воинами, через их головы внимательно смотрел на раскрасневшееся, со следами побоев лицо древлянки. Она, видя что Олег в безопасности, начала обеспокоенно оглядываться, отыскала взглядом Ингвара, подъехала. Лицо ее сразу стало акенственным, милым. Ингвар высился над ней на полголовы, суровый и могучий, похожий на петуха из северных деревень. В глазах его было всем видимое беспокойство, во Олег всматривался до тех пор, пока не увидел нечто намного большее, чем беспокойство. Он улыбнулся одними губами, но голос держал нарочито строгим:

-- Откуда ведаешь?

-- Студен сознался, -- выдохнула она.

Ее глаза все еще с тревогой обшаривали зеленые кусты, ветви деревьев. С удивлением оглянулась на невозмутимого князя, похожего на скалу, покрытую мхом.

-- Студен жив? -- поинтересовался Олег.

-- Нет, -- ответила она, -- но еще живы вороны, которые его клюют.

Рудый дернулся:

-- Я ж велел на палю!

-- А потом сесть вокруг и лузгать семечки? -- огрызнулась она. -- Нашелся полянин! Я велела разметать деревьями.

Ингвар дергался, ерзал в седле, словно сидел на шиле. Густые брови сдвинулись на переносице, а глаза сверкали зло и растерянно. Ничего себе, стерегут пленницу! Она им, видите ли, велела. Послушались, как будто, так и надо. И кто -- русы!

Пряча усмешку, Олег вскинул руку:

-- Уходим. Мы забили оленей больше, чем съедим за неделю. Асмунд к тому же двух поросят... ну ладно, кабанов зарубил.

-- Трех, -- сварливо поправил Асмунд. -- Все три -- вепри! Секачи в половину твоего коня. А весом -- с тебя. А даже малость схожи... Это не олени, которые сдачи не дают.

Недовольно сопя, он взобрался на коня. Тот закряхтел и пошатнулся, вздохнул обреченно. Олег тронул коня, остальные поехали за ним. Только Рудый рявкнул на своих гридней, те послушно ускакали вперед.

Асмунд буднично упомянул о том, как хазарин спрятался за толстенное дерево в два обхвата, но князь и ухом не повел, аль не заметил в благородной рассеянности: просадил насквозь хазарина вместе с деревом. У Рудого отвисла нижняя челюсть до луки седла, но лицо Асмунда было абсолютно честным. К тому же для Асмунда пошутить, что равно что кабану, полдня не жравши, порхать под облаками, и Олег вскоре услышал, как Рудый возбужденно рассказывает дружинникам, как хитрый хазарин спрятался за дерево в три обхвата...