мертвых товарищей, а здесь было двое, израненных, полумертвых, не имеющих
почти никаких шансов... и все ради одной башни, одной дурацкой,
бессмысленной, грязной, ржавой башни, одной из десятков тысяч таких же...
больше я никому не позволю совершать такие глупости, нет, скажу я, я это
видел... сколько крови, и все за груду бесполезного ржавого железа, одна
молодая глупая жизнь за ржавое железо, и одна старая глупая жизнь за
жалкую надежду хоть несколько дней побыть, как люди, и одна расстрелянная
любовь - даже не за железо и даже не за надежду... если вы хотите просто
выжить, скажу я, то зачем же вы так просто умираете, так дешево
умираете... массаракш, я не позволю им умирать, они у меня будут жить,
научатся жить... какой болван, как я пошел на это, как я им позволил пойти
на это...
Генерала подмышки, огляделся - Малыш уже бежал к нему от межевого знака,
мокрый, пахнущий потом и страхом.
этот ужас.
Генерала посадили на заднее седло, и Малыш привязал его к себе ремнем. В
лесу было еще тихо, но Максим знал, что это ничего не означает.
затрещал. - Ну, хоть башню-то взорвали? - крикнул он.
кинулся обратно в лес. На первой же попавшейся полянке он сорвал с себя
куртку и швырнул в кусты. Потом бегом вернулся на дорогу и некоторое время
бежал изо всех сил по направлению к городу, остановился, отцепил от пояса
гранаты, разбросал их по дороге, продрался сквозь кусты на другой стороне,
стараясь сломать как можно больше веток, бросил за кустами носовой платок
и только тогда побежал прочь через лес, перестраиваясь на ровный охотничий
бег, которым ему предстояло пробежать десять или пятнадцать километров.
отклониться сильно от направления на юго-запад и выбирая место, куда
ставить ногу. Дважды он пересекал дорогу, один раз - проселочную, на
которой было пусто, и другой раз - Курортное шоссе, где тоже никого не
было, но здесь он впервые услышал собак. Он не мог определить, какие это
собаки, но на всякий случай дал большой крюк и через полтора часа оказался
среди пакгаузов городской сортировочной станции.
Здесь, вероятно, ничего не знали, но бежать было уже нельзя - могли
принять за вора. Он перешел на шаг, а когда мимо грузно покатился в город
тяжелый товарный состав, вскочил на первую же попавшуюся платформу с
песком, залег и так доехал до самого бетонного завода. Тут он соскочил,
отряхнул песок, слегка запачкал руки песком и мазутом и стал думать, что
делать дальше.
единственная явка поблизости. Можно было попытаться переночевать в поселке
Утки, но это было опасно, это был адрес, известный ротмистру Чачу, и кроме
того, Максиму было страшно подумать - явиться сейчас к старой Илли и
рассказать ей о смерти дочери. Идти было некуда. Он зашел в захудалый
ночной трактирчик для рабочих, поел сосисок, выпил пива, подремал,
привалившись к стене - все здесь были такие же грязные и усталые, как он,
рабочие после смены, опоздавшие на последний трамвай. Ему приснилась Рада,
и он подумал во сне, что Гай сейчас, вероятно, в облаве, и это хорошо. А
Рада его любит и примет, даст переодеться и умыться, там еще должен
остаться его гражданский костюм, тот самый, который дал ему Фанк... а
утром можно будет уехать на восток, где находится вторая известная ему
явка... Он проснулся, расплатился и вышел.
самого дома он заметил человека - это был дворник. Дворник сидел в
подъезде на своем табурете и спал. Максим осторожно прошел мимо, поднялся
по лестнице и позвонил так, как звонил всегда. За дверью было тихо, потом
что-то скрипнуло, послышались шаги, и дверь приоткрылась. Он увидел Раду.
ладонью. Максим обнял ее, прижал к себе, поцеловал в лоб, у него было
такое чувство, как будто он вернулся домой, где его давно уже перестали
ждать. Он закрыл за собой дверь, и они тихо прошли в комнату, и Рада сразу
заплакала. В комнате было все по-прежнему, только не было его раскладушки,
а на диване сидел Гай в ночной рубашке и ошалело таращился на Максима
испуганными, дикими от удивления глазами. Так прошло несколько минут:
Максим и Гай смотрели друг на друга, а Рада плакала.
мертвый...
хотел тебя подводить. Если скажешь, я сразу уйду.
Пусть попробует... тогда я тоже...
потрогал его за плечи, за руки, испачкался мазутом, вытер себе лоб,
испачкал лоб.
взялся? Рада, перестань реветь... Ты не ранен? У тебя ужасный вид... И вот
кровь...
воду! Разбуди этого старого хрена, пусть даст водки...
садись, садись... или, может быть, ты хочешь лечь? Как это получилось?
Почему ты жив?..
ничего не испачкать, и, глядя на этих двоих, в последний раз глядя на них,
как на своих друзей, ощущая даже какое-то любопытство к тому, что
произойдет дальше, сказал:
взорвал башню.
башне идет речь, и не переспросили. Рада только стиснула руки, не отрывая
от него взгляда, а Гай крякнул, фамильным жестом почесал шевелюру обеими
руками и, отведя глаза, сказал с досадой:
псих, так и остался. Ребенок маленький... Ладно. Ты ничего не говорил, мы
ничего не слышали. Ладно... Ничего не желаю знать. Рада, иди грей воду. Да
не шуми там, не буди людей... Раздевайся, - сказал он Максиму строго. -
Извозился, как черт, где тебя носит...
(Гай увидел шрамы от пуль и гулко проглотил слюну), с отвращением стянул
безобразно грязные сапоги и штаны. Вся одежда была в черных пятнах и,
освободившись от нее, Максим почувствовал облегчение.
ненадолго, только до утра, а потом уйду...
конечно, и спал. Спит же он когда-нибудь...
наверно, сейчас за городом...
меня из Гвардии, Мак. Я теперь всего-навсего армейский капрал, учу
деревенщину, какая нога правая, какая - левая. Обучу - и айда на
хонтийскую границу, в окопы... Такие вот у меня дела, Мак.
подумал, что если бы Гай сейчас выдал его, то, наверное, вернулся бы в
Гвардию и в свою заочную офицерскую школу, и еще он подумал, что
каких-нибудь два месяца назад такая мысль не могла бы прийти ему в голову.
Ему стало неприятно, захотелось уйти, сейчас же, немедленно, но тут
вернулась Рада и позвала его в ванную. Пока он мылся, она приготовила
поесть, согрела чай, а Гай сидел на прежнем месте, подперев щеки кулаками,
и на лице его была тоска. Он ни о чем не спрашивал - должно быть, боялся
услышать что-нибудь страшное, что-нибудь такое, что прорвет последнюю
линию его обороны, перережет последние ниточки, еще соединяющие его с
Максимом. И Рада ни о чем не спрашивала - должно быть, ей было не того,
она не спускала с него глаз, не отпускала его руки и время от времени
всхлипывала, - боялась, что он вдруг исчезнет, любимый человек. Исчезнет и
никогда больше не появится. И тогда Максим - времени оставалось мало -
отодвинул недопитую чашку и принялся рассказывать сам.
встретился с выродками; кто они такие - выродки - на самом деле, почему
они выродки и что такое башни, какая дьявольская, отвратительная выдумка,
эти башни. О том, что произошло сегодня ночью, как люди бежали на пулемет
и умирали один за другим, как рухнула эта гнусная груда мокрого железа и
как он нес мертвую женщину, у которой отняли ребенка и убили мужа...