Чтение 32–й страницы книги ~Хищные вещи века~

- Как нет?

- Он уехал.

- Не может быть, он же болен... Вы не ошибаетесь? Девятьсот второй
номер.

- Совершенно верно, девятьсот второй номер. Римайер. Наш постоянный
клиент. Полтора часа назад он уехал. Точнее, улетел. Друзья помогли ему
спуститься и сесть в вертолет.

- Какие друзья? - спросил я безнадежно.

- Я сказал - друзья? Прошу прощения, возможно, это знакомые. Их было
трое, и двоих я действительно не знаю. Просто молодые люди спортивного
типа. Но мистера Пеблбриджа я знаю, он наш постоялец, но он уже выписался.

- Пеблбридж?

- Совершенно верно. Последнее время он довольно часто встречался с
господином Римайером, из чего я и заключил, что они хорошо знакомы. Он
снимал у нас восемьсот семнадцатый номер... Такой представительный
мужчина, в годах, рыжеватый...

- Оскар...

- Совершенно верно, мистер Оскар Пеблбридж.

- Понятно, - произнес я, стараясь держать себя в руках. - Так вы
говорите, они помогли ему?

- Да. Ведь он сильно болел, к нему даже врача вызывали вчера. Он был
еще очень слаб, и молодые люди поддерживали его под локти и почти несли.

- А сиделка? У него была сиделка.

- Была. Но она ушла сразу же после них. Они ее отпустили.

- Как вас зовут? - спросил я.

- Вайл, к вашим услугам.

- Слушайте, Вайл, - сказал я. - А вам не показалось, что господина
Римайера увезли насильно?

Я не спускал с него глаз. Он растерянно заморгал.

- Н-нет, - проговорил он. - Впрочем, сейчас, когда вы это сказали...

- Хорошо, - сказал я. - Дайте мне ключ от его номера, и пойдемте со
мной.

Портье, как правило, весьма дошлый народ. Во всяком случае, на
определенные вещи нюх у них просто замечательный. Было совершенно ясно,
что он догадался, кто я. И может быть, даже - откуда я. Он подозвал
швейцара, что-то шепнул ему, и мы поднялись в лифте на девятый этаж.

- Какой валютой он расплачивался? - спросил я.

- Кто? Пеблбридж?

- Да.

- Кажется... Ах да, марками. Немецкими марками.

- А когда он к вам приехал?

- Минуточку... Сейчас я вспомню... Шестнадцать марок... Совершенно
точно, четыре дня назад.

- Он знал, что Римайер живет у вас?

- Простите, не могу сказать. Но позавчера они обедали вместе. А вчера
долго беседовали в вестибюле. Рано утром, когда еще никто не спал.

В номере Римайера было непривычно чисто и прибрано. Я прошелся,
осматривая комнаты. В стенном шкафу стояли чемоданы. Постель была смята,
но никаких следов борьбы я не нашел. В ванной тоже все было чисто и
прибрано. На туалетной полочке лежали коробки "Девона".

- Как вы полагаете, я должен вызвать полицию? - спросил портье.

- Не знаю, - ответил я. - Посоветуйтесь с администрацией.

- Вы понимаете, я опять начал сомневаться... Правда, он не попрощался
со мной... Но все это выглядело совершенно невинно. Ведь он же мог подать
знак, я бы понял его, мы давно знаем друг друга... А он только просил
мистера Пеблбриджа: "Приемник, приемник не забудьте..."

Приемник лежал под зеркалом, скрытый небрежно брошенным полотенцем.

- Да? - сказал я. - И что же отвечал мистер Пеблбридж?

- Мистер Пеблбридж успокаивал его, говорил: "Обязательно,
обязательно, не беспокойтесь..."

Я взял приемник и, выйдя из ванной, уселся за письменный стол. Портье
смотрел то на меня, то на приемник. Так, подумал я, теперь он знает, зачем
я сюда пришел. Я включил приемник. В нем захрипело и завыло. Все они знают
о слеге. Не нужно Эля, не нужно Римайера, можно брать любого, первого
встречного. Вот этого портье, например. Хоть сейчас. Я выключил приемник и
сказал:

- Будьте добры, включите комбайн.

Портье мелкими шажками побежал к радиокомбайну, включил и
вопросительно оглянулся на меня.

- Оставьте на этой станции, - сказал я. - Немножко потише,
пожалуйста. Благодарю вас.

- Так вы мне не советуете вызывать полицию? - спросил портье.

- Как вам угодно.

- Мне показалось, что вы имели в виду что-то вполне определенное,
когда расспрашивали меня.

- Это вам только показалось, - холодно сказал я. - Просто я
недолюбливаю мистера Пеблбриджа. Но это вас не касается.

Портье поклонился.

- Я пока останусь здесь, Вайл, - сказал я. - У меня есть
предположение, что мистер Пеблбридж вернется и зайдет сюда. Не надо
предупреждать его, что я здесь, а вы пока свободны.

- Слушаюсь, - сказал портье.

Когда он вышел, я позвонил в бюро обслуживания и продиктовал
телеграмму Марии: "Нашел смысл жизни но одинок брат неожиданно убыл
приезжай немедленно иван". Потом я снова включил приемник, и он снова
захрипел и завыл. Тогда я снял крышку и вытянул гетеродин. Это был не
гетеродин. Это был слег. Красивая аккуратная деталька, явно заводского
производства, и чем больше я смотрел на нее, тем больше мне казалось, что
где-то когда-то - задолго до приезда сюда, и не один раз - я уже видел
такие детали в каком-то очень знакомом приборе. Я попытался вспомнить, где
же я их видел, но вместо этого вспомнил портье, его лицо, его ухмылку,
понимающе-сочувственные глаза. Все они заражены. Нет, они не пробовали
слега, упаси бог! Они даже никогда не видели его. Это же так неприлично!
Это же всем дряням дрянь... Тише, дорогая, как можно при мальчике?.. Но
мне рассказывали, это нечто необыкновенное... Я? Ну что ты, дружище! Ты,
однако, обо мне невысокого мнения... Не знаю, говорят, что в "Оазисе", у
Бубы, а сам я не знаю... А почему бы и нет? Я человек умеренный, если
почувствую неладное - остановлюсь... Дайте пять пачек "Девона", мы
собрались (хи, хи!) на рыбную ловлю...

Пятьдесят тысяч человек. И их знакомые в других городах. И сто тысяч
туристов ежегодно. И дело ведь не в банде. Бог с ней, с бандой, что нам
стоит ее разогнать! Дело в том, что все они готовы, все они жаждут, и нет
ни малейшего намека на возможность доказать им, что это страшно, что это
гибель, что это позор...

Я стиснул слег в кулаке, подпер кулаком голову и уставился на
парадный, с колодкой орденских ленточек пиджак Римайера, висящий на спинке
стула. Вот так же, как я сейчас, он сидел, должно быть, в этом самом
кресле несколько месяцев назад, и тоже второй раз держал в руках слег и
приемник, и тот же теплый световой зайчик бродил по дну его сознания: ни о
чем не надо беспокоиться, ведь теперь есть свет в любой тьме, сладость в
любой горечи, радость в любой муке...

...Вот-вот, сказал Римайер. Теперь ты понял. Надо быть просто честным
перед собой. Это немножко стыдно сначала, а потом начинаешь понимать, как
много времени ты потратил зря...

...Римайер, сказал я. Я тратил время не для себя. Этого нельзя
делать, просто нельзя, это гибель для всех, нельзя заменять жизнь снами...

...Жилин, сказал Римайер. Когда человек что-нибудь делает, он всегда
делает это для себя. Может быть, и существуют на свете совершенные
эгоисты, но уж совершенных альтруистов не бывает. Если ты имеешь в виду
смерть в ванной, то, во-первых, в реальном мире мы все равно смертны, а
во-вторых, раз наука дала нам слег, она позаботится и о том, чтобы слег
стал безвреден. А пока нужна просто умеренность. И не говори мне о замене
яви сном. Ты же не новичок, ты прекрасно знаешь, что эти сны тоже явь. Это
целый мир. Почему же обретение этого мира ты называешь гибелью?..

...Римайер, сказал я. Потому что этот мир все-таки иллюзорен, он весь
в тебе, а не вне тебя, и все, что ты в нем делаешь, остается в тебе. Он
противоположен реальному миру, он враждебен ему. Люди, ушедшие в
иллюзорный мир, погибают для мира реального. Они все равно умирают. И
когда в иллюзорные миры уйдут все - а ты знаешь, этим может кончиться, -
история человечества прекратится...

...Жилин, сказал Римайер. История - это история людей. Каждый человек
хочет прожить жизнь недаром, и слег дает тебе такую жизнь... Да, знаю, ты
считаешь, что и без слега живешь недаром, но сознайся, ты никогда так ярко
и горячо не жил, как сегодня в ванне. Тебе немного стыдно вспоминать, ты
не рискнул бы рассказать об этой жизни другим? И не надо. У них свои
жизни, у тебя своя...

...Римайер, сказал я. Все это верно. Но прошлое! Космос, школы,
борьба с фашистами, с гангстерами - что же, все это зря? Сорок лет я
прожил зря? А другие? Тоже зря?..

...Жилин, сказал Римайер. В истории ничего не бывает зря. Одни
боролись и не дожили до слега. А ты боролся и дожил...

...Римайер, сказал я. Я боюсь за человечество. Это же конец. Это
конец взаимодействию человека с природой, это конец взаимодействию
личности с обществом, это конец связям между личностями, это конец
прогресса, Римайер. Все миллиарды людей в ваннах, погруженные в горячую
воду и в себя. Только в себя...

...Жилин, сказал Римайер. Это страшно, потому что непривычно. А что
касается конца, то он настанет только для реального общества, только для
реального прогресса. А каждый отдельный человек не потеряет ничего, он
только приобретет, ибо его мир станет несравненно ярче, его связи с