кадить. И девушка хитрая, оценив их правильно, решила бы так: "Говорите,
что хотите! А я буду поступать по-своему".
какая была у Аннеты. Но Аннета жила сейчас в том нервном возбуждении,
которое охватывает женщин, когда они так долго всматриваются в предмет,
занимающий их помыслы, что теряют представление об его подлинной сущнос-
ти. Стоило днем каким-то словом встревожить ее, и вечером ее воображение
вылепляло чудовище. Ее ужасала борьба, которую ей неустанно предстояло
вести, и она твердила, что никогда не защитить ей себя от них всех. Она
чувствовала, что не очень сильна, сомневалась в своей энергии. Боялась
за свой характер; боялась неожиданных колебаний, из-за которых все не
приходил в равновесие ее беспокойный ум, внезапных, необъяснимых перемен
настроения. И, конечно, все это происходило оттого, что слишком сложна
была ее одаренная натура; лишь постепенно, с годами, суждено ей было
вновь обрести покой, а до тех пор она жила под вечной угрозой, что ка-
кая-то сила вотвот застанет ее врасплох, и тогда она поддастся гневу,
истоме, вожделению, раздумью, - поддастся коварным, роковым случайнос-
тям, устроившим засаду за поворотом минуты, под глыбами камней, лежащих
на пути...
своей любви. Сама ничего не понимала... Не то разлюбила, не то любила
по-прежнему. Разум и сердце ее - разум и чувства ее - вели борьбу. Разум
все видел слишком ясно: он уже не заблуждался. А вот сердце - нет, и
плоть ее разбушевалась, потому что теряла желанного; страсть рокотала:
души стойко противодействовали, взывали к ее оскорбленной гордости. Она
говорила:
разлюбить его.
заботой. Ведь он считал партию выигранной. Ни на секунду не подумал он о
том, что гордая, дикая душа, скрытая от взоров, наблюдает за ним, горит
желанием отдать себя, но лишь тому, кто скажет ей таинственный пароль,
означающий, что они родственны друг другу. А он все не произносил его.
Напротив, говорил какие-то необдуманные слова, которые ранили Аннету в
самое сердце, хоть она и не показывала вида. А через минуту он уже не
помнил, о чем говорил. Аннета же, которая будто ничего и не слышала,
могла бы повторить дословно все, что он сказал, и десять дней и десять
лет спустя. Оставалось яркое воспоминание, открытая рана. И происходило
это помимо ее воли, ибо она была великодушна и упрекала себя в том, что
ничего не в силах забыть. Впрочем, и самая добрая женщина на свете,
простив тем, кто причинил ей душевную боль, не забывает о ней никогда.
этого не замечал. Ткань по-прежнему была натянута, но даже от легкого
дуновения тревожно колыхалась.
черт, присущих всей семье, как он резок, как черствы иные его слова, как
он презирает простых людей, и размышляла:
в нем, и следа не останется".
чарования, унизительных пререканий, которые - это она предвидела - воз-
никнут, если они соединят свои жизни.
побороть влечение к нему, растоптать упрямую надежду, которая все не же-
лала умирать. В мечтах Аннета уже свила гнездо для себя и Рожэ. Сколько
было грез о счастье - таких, о которых тихонечко нашептываешь себе! И от
них отказаться! Признать, что ошиблась! Твердить себе, что не создана
для счастья!..
жет принять его? Почему же не в силах пожертвовать частицей своего "я"?
Да, она была не в силах сделать это! Как нелепо устроена жизнь! Не про-
жить без взаимной любви, а тем более не прожить без независимости. И то
и другое - святыня. И то и другое необходимо, как воздух. Как их совмес-
тишь? Тебе говорят: "Пожертвуй собой! А если не можешь пожертвовать со-
бой, какая же это любовь?.. Но почти всегда те, кто создан для большой
любви, всех неудержимей стремятся к независимости, ибо все чувства их
сильны. И если они приносят в жертву любви гордость свою, то чувствуют,
что унижены в своей любви, что бесчестят свою любовь. Нет, совсем не так
это просто, как пытаются нам внушить проповедники самоуничижения или
проповедники гордыни - христиане и ницшеанцы. Не сила в нас противо-
действует слабости, не добродетель - пороку, а две силы, две добродете-
ли, два долга выступают друг против друга. Единственной на свете истин-
ной моралью, которая соответствует жизненной истине, была бы мораль,
проповедующая гармонию. Но человеческое общество знает пока лишь одну
мораль, проповедующую угнетение и самоотречение, сдобренные ложью. Анне-
та лгать не могла.
Она убедилась, что их совместная жизнь невозможна, значит, надо порвать,
и немедля!
будет возмущена... Все это пустяки... Но как огорчится Рожэ! Лицо люби-
мого всплыло перед ней во мраке... И когда она увидела его, поток страс-
ти вновь отбросил все остальное. То жаром, то холодом обдавало Аннету,
и, лежа на спине в постели, не шевелясь и не смыкая глаз, она старалась
обуздать свое сердце.
избавить тебя от этой муки! Но не могу, не могу!"
что готова была броситься к Рожэ, упасть на колени перед его кроватью,
поцеловать ему руки, сказать ему:
Вероятно, это было не самое ее возвышенное чувство. (Но что такое возвы-
шенное чувство? И что такое невозвышенное?) Нет, и самое возвышенное и
самое невозвышенное! Тело и душа! Если б было так: перестала уважать,
перестала и любить! Как было бы хорошо! Но когда страдаешь по милости
того, кого любишь, от любви не избавляешься, с горечью сознаешь, что
разлюбить бессильна!.. Чувства Аннеты были оскорблены, и она страдала
оттого, что ей не доверяли, в нее не верили, оттого, что неглубока была
любовь Рожэ. Она так страдала, так горько было ей видеть, что погибло
столько надежд, которые она вынашивала, никому о них не рассказывая!
Именно оттого, что так горячо любила она Рожэ, и было для нее так важно
заставить его согласиться на ее самостоятельность. Ей хотелось вступить
в брачный союз, чтобы стать не просто женой, обезличенной, бездея-
тельной, а свободным и верным товарищем. Он же не придавал этому ровно
никакого значения. И она снова почувствовала, как ей обидно, как негоду-
ет ее оскорбленная любовь...
она заплакала, во мраке, в тишине... Увы! Она слушала холодный голос
рассудка... сгорала... Не хотелось ей себе признаваться, но с какой ра-
достью она всем пожертвовала бы ему, всем, что принадлежало ей, даже не-
зависимостью, если б заметила хоть одно благородное движение его души,
если б он попытался, только попытался пожертвовать собой, а не стремился
лишь к тому, чтобы принести ее в жертву себе! Ведь она и не позволила бы
ему жертвовать собой. Она ничего не требовала бы у него, кроме великоду-
шия, кроме этого доказательства настоящей любви. Но хоть он и любил ее
по-своему, однако на такое доказательство чувств был не способен. Ему
это и в голову не приходило. Он счел бы желания Аннеты просто-напросто
женским капризом, который нельзя принимать всерьез, в котором нет смыс-
ла. Ну чего ей еще желать? Черт знает из-за чего заплакала! Потому что
любит его! Как же быть?
себя мы не переделаем. Ни он, ни я. Вместе жить мы не можем..."
два), и она встала полная решимости. С рассветом к ней вернулось спо-
койствие. Она оделась, причесалась аккуратно, хладнокровно, отгоняя все,
что могло пробудить в ней сомнение, тщательнее, внимательнее, чем обыч-
но, следя за каждой мелочью туалета.
гулку - так повелось у них по утрам.
рогу, уходившую в чащу леса. Все зеленело, и сквозь молодую листву про-
бивались солнечные лучи. С ветвей струилось пение птиц. На каждом шагу -
взлет, хлопанье крыльев, шелест листьев, шуршанье веток, растерянный бег
зверьков через лес. Собака возбужденно рявкала, обнюхивала землю, кружи-
ла. Дрались сойки. На макушке дуба ворковали два диких голубка. А где-то
Прозоров Александр
Ильин Андрей
Шилова Юлия
Суворов Виктор
Лукьяненко Сергей
Орловский Гай Юлий