Чтение 32–й страницы книги ~Тридцатая любовь Марины~

вытерев слезы и закуривая, -- И напишут потом -- убита рассчетливым смехом
американского шпиона!

-- Я бы хотел умереть за таким столом, -- проговорил он, отделяя вилкой
кусочек осетрины и отправляя в рот, -- Ммм... заебысь!

-- Откровенно говоря, не думала что у них по-прежнему так хорошо
готовят...

Тони наполнил рюмки, пожал плечами:

-- Все равно мне показалось, что выбор меньше.

-- Да уж конечно больше не будет. Вы вон взвинчиваете гонку вооружений,
пытаетесь задушить нашу молодую страну.

Тони легонько постучал кулаком по столу, прорыча:

-- Да! Мы поставим вас на кольени! Мы превратим вас в рабов! Разрушим
вашу культуру! Спилим берьезки! Развалим церкви! Повьесим на ваши шеи тяжкое
ярмо капитализма!

Марина втянула голову в плечи, как пантера, блестя глазами, зашипела
ему в ответ:

-- А мы будем сплачивать трудящихся всей планеты в борьбе против гнета
американского империализма, против политики "большой дубинки", против
огнеопасных игр мракобеса Рейгана за мир во всем мире, за полную и
окончательную победу коммунизма на нашей планете!

-- Браво! -- расхохотался Тони, поднимая рюмnку, -- За это надо пить!

-- Хай, хай, эмерикен спай! -- чокнулась с ним Марина и лихо проглотила
водку.

Тони выпил, дернулся:

-- Уаа... какая она у вас... это...

-- Горькая?

Он затряс головой, цепляя на вилку кусок осетрины:

-- Нет... не горькая, а... как бы это сказать... ну... кошмарная!

-- Кошмарная?

-- Да.

Марина пожала плечами:

-- Ну не знаю. А что виски лучше, по-твоему?

-- Лучше.

-- А чего ж ты водку заказал?

-- Я ее люблю, -- ответил он, склоняясь над тарелкой, и Марина заметила
как неуклюже двигаются его руки.

-- А почему любишь?

-- А я все русское люблю.

-- Молодец. Я тоже.

Марина оглянулась.

В полузашторенных окнах уже сгущался вечерний воздух, музыканты
настраивали электрогитары, ресторан постепенно заполнялся публикой.

Официант унес тарелки с осетровыми останками и вернулся с двумя
розетками мороженого.

-- О, отлично, -- Тони потянулся к мороженому, -- Это русская Сибир...

Глаза его плавали, не фокусируясь ни на чем, он замедленно моргал, еле
шевеля побелевшими губами.

-- Тони, милый, ведь ты же в жопу пьяный, -- Марина взяла его за
безвольную мягкую руку, -- Может тебе плохо?

-- Нет, чьто ты... я... я...--он отшатнулся назад, -- I'm sort of
shit-faced.

Он потянул к себе мороженое и опрокинул розетку. Подтаявшие шарики
красиво легли на сероватую скатерть.

-- Дурачок, ты же лыка не вяжешь.

-- I'm fine... fine...

-- Тонька, слушай, давай расплатись и пошли отсюда. Тебе воздухом
подышать надо...

-- Run rabbit, run rubbit, run, run, run ...

-- Пошли, пошли...

Марина подошла к нему.

-- Где у тебя бумажник?

-- My wallet? It's up my ass...

-- Да, да.

-- А... вот... вот...

Приподнявшись, он вытащил из пиджака бумажник, покачиваясь, поднес его
к лицу:

-- That's the fucking wallet...

Официант стоял рядом, косясь на опрокинутую розетку.

-- Посчитайте нам, пожалуйста, -- пробормотала Марина, помогая Тони
отделить чеки и доллары от рублей.

-- Тридцать пять рублей восемьдесят шесть копеек, -- буркнул персонаж,
Марина сунула ему деньги и повела Тони к выходу.

Он шел, качаясь из стороны в сторону, свободная рука безвольно
загребала прокуренный, пропахший жратвой воздух:

-- Нет... Марина... ти должен... должен мне гаварить... You ever fuck a
dog? Никогда? А?

-- Пойдем, пойдем, алкаш, -- смеялась Марина, подводя его к гардеробу,
-- Где номерки?

-- Ф писде на ферхней полке! -- выкрикнул Тони, откидываясь на стойку и
глупо смеясь.

Седой морщинистый старичок за стойкой смотрел на них с нескрываемым
любопытством.

-- Давай, давай... где они у тебя... -- Марина полезла к нему в
карманы, но Тони вдруг обнял ее и стал валить на стойку, дыша в ухо еще не
перегоревшей водкой:

-- Fuck me...

Отталкивая его, Марина выудила наконец номерки, протянула ухмыляющемуся
старичку.

Тот быстро отыскал одежду, проворно выбежал из-за стойки, одел Марину и
принялся ловить Тони его светло-коричневым плащем. Заметив, что сзади кто-то
суетится. Тони покорно отдал руки. Пройдя сквозь стеклянные двери, они вышли
на улицу и Марина с наслаждением втянула вечерний воздух.

Ее тоже шатало, залитый огнями город плясал перед глазами.

--Wait a sec... -- пробормотал Тони и ломанулся в обледенелые кусты,
чтобы оставить на рыхлом снегу икру, салат "Столичный", уху, осетрину и
водку, конечно же -- русскую водку...

Они сидели рядом на холодной скамейке, Марина курила, Тони, растирая
пылающее лицо затвердевшим к вечеру снегом, приходил в себя.

Рядом темнели стволы молодых лип, впереди сиял огнями Комсомольский
проспект.

-- Ку-ку... -- пробормотал Тони и сонно рассмеялся, -- Не помню когда я
так пить. Отлично...

Он стряхнул снег с колен и зябко передернулся:

-- It's fucking cold out...

-- Тогда пошли отсюда. А то я тоже жопу отморозила.

-- Давай немного посидим. У меня голова... так... танцует...

Она улыбнулась, потрепала его по плечу:

-- Привыкай к русской пьянке.

И озорно пихнула его:

-- А может еще пойдем вмажем, а?

Он дернулся, поднимая ладони:

-- Ради Бога... ой, я слишат не могу.. ой...

-- А чего -- пошли, Тоничка, -- продолжала хулиганить Марина, --
Возьмем бутылочку, за уголком раздавим, кильками закусим.

-- Ой! Не надо... кошмар...

-- Не хочешь?

-- Страшно... как так русские могут... это же ненормально...

-- Что ненормально?

-- Ну... пить так. Как свинья.

-- Между прочим на свинью сейчас ты больше похож.

--Я не о себе. Вообще. Вы очень пьяная нация.

-- Ну и что?

-- Ничего. Плохо... -- он с трудом приподнялся, оперевшись о спинку
скамейки, -- Ой... танцует... очень плохо...

-- Что -- плохо?

-- Вообще. Все. Все у вас плохо. И дома. И жизнь. Ой... тут очень
плохо...

-- А чего ж ты тогда сюда приехал? -- проговорила Марина, чувствуя в
себе растущее раздражение.

-- Так... просто так... -- бормотал Тони, с трудом дыша.

-- Так значит у нас все плохо, а у вас все хорошо?

-- У нас лучше... у нас демократия... и так не пьют...

-- У вас демократия? -- Марина встала, брезгливо разглядывая его --
распахнутого, красномордого, пахнущего водкой и блевотиной.

-- У нас демократия... -- пробормотал Тони, силясь застегнуть плащ.

-- Ну и пошел в пизду со своей демократией! -- выкрикнула Марина ему в
лицо, -- Мудило американское! Вы кроме железяк своих ебаных да кока-колы ни
хуя не знаете, а туда же -- лезут нас учить! Демокрааатия!

Тони попятился.

Марину трясло от гнева, боли и внезапно нахлынувших слез:

-- Демократия! Да вы, бля, хуже дикарей, у Вас кто такой Толстой никто
не знает! Вы в своем ебаном комфорте погрязли и ни хуя знать не хотите! А у
нас последний алкаш лучше вашего сенатора сраного! Только доллары на уме да
бабы, да машины! Говнюки ебаные! Тут люди жизнь за духовное кладут, Сахаров
вон заживо умирает, а он мне про демократию, свинья, фирмач хуев! Приехал
икру нашу жрать, которую у наших детей отняли! Пиздюк сраный! Вернется,
слайды будет показывать своим говнюкам -- вот она, дикая Россия,
полюбуйтесь, ребята, а теперь выпьем виски и поедем в Голден Гейт Парк!
Говно ты, говно ебаное!

Рыдая, она размахнулась и ударила Тони кулаком по лицу. Он попятился и