разноязычная Византия!
значит, быть Богом! Для властителя нет воздаяния за грехи. Каин убил Авеля
и положил начало роду людскому. Власть рождена братоубийством. И Владимир
Святой убил старшего брата, Ярополка, и Чингис, покоривший мир, еще в
детстве совершил братоубийство. К власти всегда идут через преступление. В
борьбе познаются достойные власти!
Обвиняют лишь за неудачи, за слабость, за поражение в бою. Лишь слабости
не прощали властителю никогда!
книга о деяниях басилея Алексея Комнена... - Семен быстрым движением
поднял и перелистал проблеснувший золотом и пурпуром фолиант. - Вот здесь!
Это не битвы, не подвиги в ратном строю, нет! Это ежедневный и еженощный
труд царя, когда ему приходилось словом смирять болтливых и суетных
наемников своих. Да! Он восседал на золотом престоле. Да, казалось, он был
в величии славы своей! Так вот: <Вечеру сущно, Алексей, не снидавший
хлеба, ни пития целый день (ибо сидел на престоле и непрестанно
глаголал!), подымался с трона, дабы удалиться в опочивальню, однако и
здесь к нему шли чередою наемные вожди... И как кованное из бронзы или
каленого харалуга изваяние, еженощно стоял басилей с вечера до полуночи, а
нередко и до третьих петухов или даже до ярких солнечных лучей. Все
остальные, не выдержав усталости, переменялись, уходили на отдых и
возвращались вновь, и лишь один царь мужественно выносил этот труд...
Коими глаголами возможно описать его долготерпение?>
царственных забот, пал бы в ноги, моля освободить, отрекаясь от славы и
почестей...
помолчав. И страстно произнес: - Но тысячелетие власти! Но весь мир,
завороженный величием града Константина! Но еллинская мудрость, Аристотеля
и Платона и иных мудрецов, сохраненная Византией доднесь! Но знание,
книги! Свет истинной веры, пролившийся на тьмы и тьмы! Дела и писания
святых отец: Григория Назианзина и Василия Великого, Иоанна Златоустого и
Иоанна Дамаскина и иных многих! Но драгоценная утварь и ткани, и храмы, и
сама неземная София, со сводом, что повторяет небесный, словно парящим в
аэре, где камень, одушевленный именем Бога, потерял плоть и вознесся в
зенит! Но слава Византии! Но зависть народов! Но палаты кесарей, коим нет
сравнения на земле! Во всем мире порфирородный значит царственный,
порфирою же называется палата цареградского дворца, в коей рожали царицы
будущих царей и царевен... Еще и теперь, едва возрожденный после гнусных
грабежей и погрома варваров, град Константина остался столицею мира для
многих и многих...
пышность, и божественная красота палат, и трон, в небеса воздымаемый, и
львы у престола, и ужас, внушаемый черни!
быть равным с тобою, чего ты тогда хотел по некоему юному неразумию! Ваш
батюшка, великий князь Александр Ярославич, это понимал.
ты власти?!
сеятель, судим по ниве и плодам ее. Недостойный власти гибнет, как погиб
Святополк Окаянный или рязанский князь Глеб, зарезавший братью свою и
впавший потом в безумие от страха содеянного...
власти, а драться за нее?! Так вот он какой, Семен Тонильевич!.. Но имею
ли я право на власть? Проверится успехом... А ежели нет? А отец? Каким был
отец? А Русь? Земля, гибнущая от княжеских раздоров?>
задал этот вопрос. Но Семен лишь мягко улыбнулся и ответил с неожиданной
простотой:
с сильным князем! Слабые - погубят раздорами и себя и землю. Пусть уж
лучше русичи режут не друг друга, а вкупе с Ордой кого-нибудь на стороне!
весенняя, опадает с мохнатой кровли чередой прозрачных звонких
колокольчиков. Ему и ей кажется, что прошло невесть сколько времени, и
девушка, чуя перемену в Федоре, вздрагивает, молча, послушно отдавая себя,
свое тело его рукам. Он поднимает за подбородок ее склоненное лицо, долго
смотрит на расплывающиеся в весенних сумерках черты, широко расставленные,
пугливо убегающие от него глаза, короткий широкий нос, припухлые, словно
вывороченные, большие, темно-вишневые губы.
научился во Владимире. Губы у нее сочные и мягкие и теплой дрожью отвечают
на поцелуй. Иногда, когда Федор уже совсем переходит всякую меру, она
просит:
девушки, и опять его руки тянутся к ней, к ее телу, и губы к губам, и ее
мерянское, широкоскулое, с полуприкрытыми глазами и распухшими темными
губами лицо откидывается, прижимаясь к его лицу, и два дыхания опять
надолго сливаются в одно...
изломанной череды княжевских кровель, когда он, стараясь не скрипнуть
дверью, пробирается домой. Мать таки просыпается, хрипло окликает его с
лавки:
осподи! Щи в печи оставлены, поешь...
темноте горшок, ложку и прибереженный для него кусок хлеба, жадно ест,
сдерживаясь, чтобы не расхохотаться или не начать прыгать от счастья, а
потом пробирается в клеть, лезет под полог, осторожно отодвигая
разметавшуюся сонную Проську, и, натянув на себя край шубы, валится в
мгновенный, каменный сон.
привычно помогает затянуть хомут, пальцы продергивают в клещи хомута конец
супони и закрепляют отцовым, никогда не развязывающимся узлом, руки
привычно подтягивают чересседельник, покачивают оглобли, проверяя
запряжку, ладони оглаживают морду коня и несут сено в сани, а в голове -
солнечный цветной туман, и тепло мягких вишневых губ, и гибкое податливое
движение тонкого стана девушки, и ее горячее дыхание у лица...
огорожи переминается девчушка в платке:
сказать.
конечно, одни кухмерьские парни, девок почти нет, криушкинских всего трое,
а княжевский один - те не вступятся. Кое-кто уже хватил хмельного. Федя
проглатывает упрямый комок - только не робеть! Парни, неприметно окружив
его, начинают задираться.
осведомляется Петюха Долгий.
- А вот, коли хошь знатья, дак я в собори был, Успенськом, епископа нового
слыхал!
как свечи трещат. А там народу - тут со всех деревень собрать, половины не
будет!
<Погодь> сказано одновременно и Феде и Долгому, который уже начинает
учащенно дышать, как всегда перед дракой.
Федор, подбираясь.) Он отвечает сурово:
бежали, сестры и матери наши в плен сведены, богатство наше погибло и
красота и величие смирися!> - говорит он, и голос его, поначалу готовый
сорваться, крепнет и уже не дрожит. Федор, приодержавшись, заносчиво
смотрит на Мизгиря (сейчас он уже совсем его не боится) и звонко режет в
ответ: - Мне таких слов и не выдумать. Вот!
Сертаков Виталий
Лондон Джек
Сертаков Виталий
Прозоров Александр
Шилова Юлия
Смит Кордвейнер