понял к концу жизни, многое унес в могилу и оставил неразрешенным...". Этот
взгляд можно найти и в советской официальной пушкинистике. "Пушкин вступил в
непосредственные отношения с III отделением в сентябре 1826, после аудиенции
у Николая I",-- пишет Л.Черейский.
сделать ложное предположение, что рано или поздно поэта удастся привлечь к
оказанию услуг тайной полиции. С людьми, которые, как ему казалось, работали
на Третье отделение, Пушкин обращался чрезвычайно любезно. Вспомним теперь,
что декабристы не доверяли Пушкину свои тайны и не принимали его в свои
круги. Традиционно считается, что декабристы берегли первого поэта России,
не хотели им рисковать. Но тогда было и другое мнение: его не принимали,
остерегаясь, что он может сболтнуть.
он может случайно проговориться, а вокруг много любознательных ушей. Часть
знакомых поэта и некоторые декабристы отнеслись явно отрицательно к
стремлениям Пушкина найти контакты с властью после ссылки, в стихах его
увидели желание оправдаться и даже выслужиться. Н.Эйдельман считал, что
Пушкин после возвращения из ссылки для властей остался подозрительным, но --
и стал чужим для прошлых своих единомышленников.
контакты: разрешения на публикации, поездки, финансовые вопросы. Но не
только это. Часть сотрудников Третьего отделения принадлежала к одному с
Пушкиным и довольно узкому кругу. Их знали, поэт встречался с ними на балах
и приемах. Он довольно много слышал о них слухов и сплетен, о чем-то
догадывался. Они же знали об этом круге и поэте практически все.
выражение в письмах к Бенкендорфу, и только. Однако близкие друзья не раз
упрекали Пушкина в недостойности высказываемого им этим людям почтения. Так,
бывало, Пушкин являлся в приемную Бенкендорфа или к нему домой просто для
того, чтобы засвидетельствовать свое почтение. Пушкин настойчиво стремился
сблизиться с М.Я.фон Фоком, управляющим тайной политической канцелярией, а
ведь именно он ведал секретной агентурой. Фок дружил с Булгариным и Гречем,
а Пушкина держал за человека, "не думающего ни о чем, но готового на все".
Сходиться с Пушкиным Фок не стал.
Третьим отделением после смерти Фока. Общался с Павлом Миллером, ставшим
позже секретарем Бенкендорфа. Известный перлюстратор писем А.Я.Булгаков,
Московский почт-директор, был хорошим приятелем Пушкина. Только в 1834 году
Пушкин возмутился, когда узнал, что Булгаков вскрывал письма поэта к жене,
сообщая о них по назначению. А в 1828 году эти и не перечисленные нами
детали давали в руки тайной канцелярии козыри, которые в подходящий момент
она должна была использовать для привлечения Пушкина к сотрудничеству, и это
время настало.
Бенкендорфа от имени царя написать записку "О народном воспитании", то есть
развернутую характеристику идей и, конечно, лиц, озабоченных просвещением,
включая самого себя. "От него,-- точно почувствовал ситуацию Ю.М.Лотман,--
явно ждали информации, которую можно было бы использовать в целях сыска,
прощупывали возможность привлечь к сотрудничеству". Не случайно, разумеется,
мысли об образовании было предложено одновременно с Пушкиным высказать
лицам, напрямую связанным с охранными органами: графу И.О.Витту и
Ф.В.Булгарину. Его откровенно готовили к сексотству, и самым удивительным
нам кажется то, что бабочка, ничего не подозревая, с какой-то наивной охотой
летела на огонь.
беспорядках, осуждая пагубное западное влияние в России, восхваляя мудрость
престола, Пушкин вольно или невольно давал понять, что он единомышленник
тех, кто дал ему поручение. Его подробные рекомендации о налаживании системы
доносительства в учебных заведениях идут дальше, чем предложения платных
агентов Третьего отделения. "Для сего нужна полиция, составленная из лучших
воспитанников,-- писал поэт в записке "О народном воспитании" и пояснял,--
чрез сию полицию должны будут доходить и жалобы до начальства. Должно
обратить строгое внимание на рукописи, ходящие между воспитанниками. За
найденную похабную рукопись положить тягчайшее наказание; за возмутительную
-- исключение из училища, но без дальнейшего гонения по службе".
письменная благодарность от имени Его Величества. Бенкендорф в донесении
Николаю I сообщал: "Пушкин, после свидания со мной, говорил в Английском
клубе с восторгом о Вашем Величестве и заставил лиц, обедавших с ним, пить
здоровье Вашего Величества. Он все-таки порядочный шалопай, но если удастся
направить его перо и его речи, то это будет выгодно".
прямое предложение о сотрудничестве, или, используя легкомысленный лексикон
нашего времени,-- вербачок. Пушкин должен был пройти, скажем так,
собеседование, жертвой которого становились многие русские литераторы. И не
литераторы тоже. Глава Третьего отделения обещал Пушкину, что Государь "не
забудет Вас и воспользуется первым случаем, чтобы употребить отличные Ваши
дарования в пользу отечества". Ничего страшного, экстраординарного в
вербовке писателя не было. Кумир русских романтиков Байрон тоже выполнял в
Греции определенные задачи аналогичного британского ведомства, о чем Пушкин,
понятно, и не догадывался, а то бы, может, ему легче было перенести душевную
травму.
использовать отличные дарования поэта. Бенкендорф, как нам кажется,
улыбнулся, прочитав прошение Пушкина выпустить его, коли нельзя в армию, в
Париж. "Ишь ты, чего теперь захотел!" -- сказал, наверное, Бенкендорф своему
подчиненному А.А.Ивановскому и даже не стал докладывать царю. Николай
Павлович собирался через несколько дней отъехать в путешествие к театру
военных действий, ему было не до мелких вопросов. Да и доложи Бенкендорф --
тут не могло быть двух мнений, ответ государя был бы однозначен. Профессор
Степан Шевырев, общавшийся в это время с поэтом, вспоминал: "Пушкин просился
за границу, но государь не пустил его, боялся его пылкой натуры". Сам-то
Шевырев вскоре поехал за границу. Стало быть, "пылкая натура" стала, так
сказать, юридическим основанием для отказа.
говорили, у него разлилась желчь, или, как мы теперь говорим, началась
депрессия. Здоровье его внушало самые серьезные опасения. Бенкендорфу об
этом доложили, и он приказал Ивановскому отправиться к Пушкину домой.
Указание: уговорить поэта не делать глупостей, быть умником и -- после
предварительной обработки -- сделать ему предложение. Оно будет
взаимовыгодным. В своих воспоминаниях чиновник Третьего отделения Андрей
Ивановский, который встречался с Пушкиным в свете и сам баловался
сочинительством, подробно рассказывает об этом визите.
человека. Ивановский почтительно и почти ласково объяснял Пушкину, называя
его гением, что, во-первых, поэт -- не военный, и в офицеры его произвести
не было оснований, а простым юнкером государь послать его в армию, дескать,
не хотел. Во-вторых, государь решил сберечь "царя скудного царства родной
поэзии и литературы", ведь на войне может случиться всякое и нет различия
между исполинами и пигмеями.
явилась забота государя о поэтическом гении Пушкина. Поэт, если верить
Ивановскому, клюнул на лесть: "глаза и улыбка его заблистали жизнью и
удовольствием". Здесь-то и ждал Пушкина капкан, ловко поставленный агентом
Третьего отделения. Эта важная деталь биографии поэта дважды
засвидетельствована в мемуарной литературе и никем не была опровергнута.
одной из походных канцелярий: Александра Христофоровича, или графа
К.В.Нессельроде, или И.И.Дибича -- это иное дело, весьма сбыточное, вовсе
чуждое неодолимых препятствий".-- "Ничего лучшего я не желал бы". Вот каким
неосторожным был ответ Пушкина Ивановскому. Однако дальше поэт объясняется с
вербовщиком тайной полиции в еще более опасном тоне, вовсе Пушкину не
свойственном: "И вы думаете, что это еще можно сделать?.. Вы не только
вылечили и оживили меня, вы примирили с самим собою, со всем... и раскрыли
предо мною очаровательное будущее!"
принимал подобного предложения. Тут необходим небольшой комментарий к
процессу вербовки нового осведомителя, поскольку пушкинистика на этом
конкретно еще не останавливалась. Теперь понятно, почему Бенкендорф на
просьбу Пушкина отпустить его погулять в Париж не ответил, как обычно,
письмом, а послал к поэту домой своего сотрудника.
идет как по нотам: сначала лесть или запугивание, потом осторожное
предложение, а сразу следом за ним -- обещание посодействовать. Вы -- нам,
мы -- вам. Пушкин, даже если Ивановский и утрирует восторг, согласен. Он
готов "присоединиться". Выдающийся историк тайной полиции Михаил Лемке
считает, что Ивановский точен и этот "рассказ должен быть признан безусловно
соответствующим истине". Примечательно, что мемуары этого сотрудника
Третьего отделения не включались ни в одно издание "Пушкин в воспоминаниях
современников".
канцелярий, предложению, исходившему, однако, непосредственно от Третьего
отделения. За сотрудничество его возьмут на Кавказ, где он сможет под
руководством Бенкендорфа посреди великолепной природы вдохновляться новыми
сюжетами. Но это не все. Далее последует исполнение другого желания Пушкина.
"От вас,-- добавляет Ивановский,-- зависело бы испросить позволение
перешагнуть к нам -- в Европейскую Турцию". Что касается прошения в Париж,
то теперь, когда открывается такая блестящая карьера, Пушкин и сам от этого
намерения откажется, ведь "оно, выраженное прежде просьбы вашей об
определении в армию, не имело бы ничего особенного и, так сказать, не
Лукин Евгений
Роллинс Джеймс
Гюго Виктор
Шилова Юлия
Зыков Виталий
Посняков Андрей