говора. Лишь бы поскорее вернуть домой живым любимого старосту.
ослабевшего мужа, который ушел из избы на своих ногах, а вернулся на
чужих. Но не уронила слезы и виду не подала.
утешала:
пройдет, как уже проходила.
шагом.
студеными дождями. Уныло свистели избяные пазы.
иной час Заренка пряталась от чужих глаз. Сжавшись, в безысходном
отчаянии, она давала волю рыданьям. Она бросала проклятье злой судьбе и
клялась уйти вместе с любимым, бросить как помеху, как бремя, свое
ненужное тело.
губам своими, дышала вместе с ним. Всей волей она стремилась передать
любимому тайную теплую силу жизни, скрытую в груди человека хотела отдать
цвет бесполезной молодости, свою жизнь.
почувствовала, как в ней самой глубоко, томительно и чудесно-тревожно,
шевельнулось что-то живое, но не ее. Затаившись, женщина прислушивалась к
великому совершению: это, витая в дыхании душа любимого проникла в ее
сердце и оживила плод, которому назначено быть продолжением и возрождением
Доброги... И Заренка лежала, прислушивалась к себе, к тому, кто появился в
ней, и к гремящему морю.
нему и подойти-то было нехорошо. Оно все залилось рваной белой пеной,
злобно металось на землю, завладело бережками и норовило ворваться в лес,
кусало деревья за корни, пускало туман соленой пылью.
бушевали всей своей дурной силой. Они мчались в дикой погоне, сами черные,
а гривы седые. Наскакивая, они топили один другого и выталкивали воду. Им
тесно, им жутко. У них нет души, как у человека, который утоляет свой
страх любовью и трудом.
повольников, кто будет зимовать на двинских берегах и заниматься ловлями
пушного зверя в Черном лесу.
советы и наставления на зимний труд и проститься с ним. Отправились они, и
опустел острожек в двинских устьях за лесистыми островами, притихло на
зиму новгородское зернышко.
дыма и запаха сажи. Его вынесли в холодную клеть, но и здесь ему плохо.
Тогда во дворе срубили навес, чтобы под ним гулял вольный ветер, а дождями
не захлестывало постель больного.
Древний старец, старший кудесник, погладил лицо Доброги тонкими темными
пальцами, посидел около, глядя на больного, прошептал про себя какие-то
слова, и только.
мягкого копчения и туес медвежьего жира, топленного на душистых травах.
Староста не мог есть надоевшую рыбу, не мог пить густой, пахучий жир. Ему
бы родного хлебушка с кислым квасом. И горького ячменного пива...
принялись навещать Доброгу. Придут, молча посидят у постели больного и
простятся. Иной раз весь день они тянулись один за другим, будто
сговорились сменяться в очередь. А все длинные ночи Доброгу не оставляли
Заренка и Одинец - ложились по бокам больного и не отходили от него до
утра.
2
водные истоки, подсушила землю. Воды посветлели и замедлили свой ход. На
малых ручьях Зима натянула ледяную корочку и пустила в двинские низовья
первые льдинки.
расчистила небо. Выглянуло Солнышко. Увидев, что нет ходу теплым лучам,
родное спрятало их до весны и смотрело не грея.
во дворе острожка. Одинец на руках вынес брата на двинский берег. Доброга
посидел около стылой воды и попросился к морю. У соленой воды он стоял,
опираясь на Одинца, и долго глядел в пустые дали.
по ряду, море дышало спокойными тяжелыми волнами. Они катились не спеша не
гоняясь, каждая сама по себе. Перед берегом в очередь изгибались,
одевались снежными гребнями и ухали тяжелыми ударами, все как будто
одинаковые, но каждая по-своему.
Новгородском вече. Все люди равны перед Правдой, но у каждого свое лицо,
свой голос, своя душа.
младшего:
трое ватажников и встали рядом. Еще несколько человек подошли, глядели
вдаль. Доброга постарался сказать погромче:
темные точки.
двухлопастными веслами и правили к берегу.
взметнуло над берегом. Волна ломается. Могучая сила, как же с ней
справиться? Биармин летит над пеной, как на крыльях, на него страшно
смотреть. А он уж выскочил!
камням, не споткнется, и лодочку несет, как перо.
прибыли в гости.
Доброга и оглянулся, будто его кто-то позвал голосом. Подходила Заренка.
Тихо, одному Одинцу, Доброга шепнул: - Она меня держит. А то - ушел бы
уже...
3
легко нес его. Тянет не больше ребенка. Таких не одного, а троих снес бы
Одинец. Шагая по мерзлым мхам, он обходил деревья.
бахромчатые лишайники, вековечные сосны мачтами лезли в небо. Доброга
молча, как в знакомое лицо, вглядывался в каждое дерево, касался веток
слабой рукой. На вырубке, откуда повольники брали лес для острога,
староста затосковал, заскучал:
открытое небо.
него стеснились товарищи и биармины, ожидая чего-то.
ними всегда живите по нашей Новгородской Правде...
кашлянул. Изо рта потекла алая кровь. Одинец осторожно опустил брата на
меховое изголовье.
уходят все, кто честно прожил свой век, смело брал все, припасенное
Матерью-Землей для человека, кто зря не чинил обиды и врагу, а за друга
себя не щадил.
завыли биармины, поминая доброго, мудрого человека.
места, где бы лечь поудобнее на