мысленно называл - "третьим действием". Именно сизый дым, женщина с
асимметричным лицом, какой-то фрачник, отравленный дымом, и
подкрадывающийся к нему с финским отточенным ножом человек с лимонным
лицом и раскосыми глазами. Удар ножом, поток крови. Бред, как видите!
Чепуха! И куда отнести пьесу, в которой подобное третье
действие? Да я и не записывал
придуманное. Возникает вопрос, конечно, и прежде всего он возникает у
меня самого - почему человек, закопавший самого себя в мансарде,
потерпевший крупную неудачу, да еще и меланхолик (это-то я понимаю,
не беспокойтесь), не сделал вторичной попытки лишить себя
жизни?
этому насильственному акту. Это, если говорить обо мне. Но истинная
причина, конечно, не в этом. Всему приходит час. Впрочем, не будем
распространяться на эту тему.
него невозможно, и давал он себя знать потому, что в тот период
времени, когда я получал от Гавриила Степановича то пятьдесят, то сто
рублей, я подписался на три театральных журнала и на "Вечернюю
Москву".
Просматривая отдел "Театральные новости", я нет-нет да и натыкался на
известия о моих знакомых.
заканчивает пьесу "Монмартрские ножи", из жизни эмиграции. Пьеса, по
слухам, будет предоставлена автором Старому Театру".
известие:
комедией "Деверь" по заказу Театра Дружной Когорты".
сообщением о пьесе, которую он намерен предоставить Независимому
Театру. Альберт Альбертович сообщил, что пьеса его представляет собою
широко развернутое полотно гражданской войны под Касимовым. Пьеса
называется условно "Приступ".
четвертого, и двадцать шестого. Газета - и в ней на третьей полосе
мутноватое изображение молодого человека, с необыкновенно мрачной
головой и как бы бодающего кого-то, и сообщение, что это Прок И. С.
Драма. Кончает третий акт.
группы драматургов. Тема - сочинение современной
пьесы для Независимого Театра".
выражалось сожаление и укоризна Независимому Театру в том, что он
единственный из всех театров до сих пор еще не поставил ни одной
современной пьесы, отображающей нашу эпоху. "А между тем, - писала
газета, - именно он, и преимущественно он, Независимый Театр, как
никакой другой, в состоянии достойным образом раскрыть пьесу
современного драматурга, ежели за это раскрытие возьмутся такие
мастера, как Иван Васильевич и Аристарх Платонович".
не удосужившихся до сих пор создать произведение, достойное
Независимого Театра.
никто не написал пьесу? А мост? А гармоника? Кровь на затоптанном
снегу?
окном все тот же проклятый мост, что гармоника поет и слышны сухие
выстрелы.
лицо с бакенбардами. Ниже была напечатана телеграмма, присланная
Аристархом Платоновичем совещанию:
зевая, - а я как будто погребен.
сколько их будет отпущено, и ничего не останется, кроме
неудачи.
снимать пиджак, ежился от холода, заводил часы.
скопом, - было холодно спать. Дни же как будто вымыло из
памяти - ничего не помню.
сон, приснившийся в ночь с двадцатого на двадцать
первое.
подсвечниках дымно горят свечи, тяжелые, жирные, золотистые. Одет я
странно, ноги обтянуты трико, словом, я не в нашем веке, а в
пятнадцатом. Иду я по залу, а на поясе у
меня кинжал. Вся прелесть сна заключалась не в том, что я явный
правитель, а именно в этом кинжале, которого явно боялись придворные,
стоящие у дверей. Вино не может опьянить так, как этот кинжал, и,
улыбаясь, нет, смеясь во сне, я бесшумно шел к дверям.
смеялся некоторое время.
разорванными туфлями, и рука соседки просунулась в щель и подала мне
конверт. Золотые буквы "НТ" сверкали на нем.
передо мною (и я увезу его с собой!). В конверте был лист опять-таки
с золотыми готическими буквами, и крупным, жирным почерком Фомы
Стрижа было написано:
кинжале, потом почему-то о Людмиле Сильвестровне, глядя на голые колени.
показавшийся выше ростом после болезни, и голосом, от нее же
изменившимся, он сказал:
старое одеяло, я поцеловал его, уронив листок.
полу.
гость, - никто не поймет и даже никогда не узнает. Думаю, что это
сделали Панин со Стрижом. Но как они это сделали - неизвестно, ибо
это выше человеческих сил. Короче: это чудо.
уходящий неизвестно куда, лежал на полу партера электрический
провод в чехле. От него питалась малюсенькая лампочка на
столике, стоящем в среднем проходе партера. Лампочка давала
ровно столько света, чтобы осветить лист бумаги на столе и
чернильницу. На листе была нарисована курносая рожа, рядом с
рожей лежала еще свежая апельсинная корка и стояла пепельница,
полная окурков. Графин с водой отблескивал тускло, он был вне
светящегося круга.
входя в него, начинали идти ощупью, берясь за спинки кресел, пока не
привыкал глаз.
софита. На сцене стояла какая-то стенка, задом повернутая на публику,
причем на ней было написано: "Волки и овцы - 2". Стояло кресло,
письменный стол, два табурета. В кресле сидел рабочий в косоворотке и
пиджаке, а на одном из табуретов - молодой человек в пиджаке и
брюках, но опоясанный ремнем, на котором висела шашка с георгиевским
темляком.
май.
завтракать. Я же остался. События последних месяцев дали себя знать,
Суворов Виктор
Шилова Юлия
Акунин Борис
Орлов Алекс
Куликов Роман