Данило, по правую руку пани Катерина и десять наивернейших молодцов в
синих и желтых жупанах.
живши ложку, - никакого вкуса нет!
нет в галушках? Худо сделаны, что ли? Моя Катерина так делает галушки,
что и гетьману редко достается есть такие. А брезгать ими нечего. Это
христианское кушанье! Все святые люди и угодники божии едали галушки.
ту.
не едят свинины.
из фляжки, бывшей у него в пазухе, какую-то черную воду.
вечера. Сел и стал писать листы в козацкое войско; а пани Катерина нача-
ла качать ногою люльку, сидя на лежанке. Сидит пан Данило, глядит левым
глазом на писание, а правым в окошко. А из окошка далеко блестят горы и
Днепр. За Днепром синеют леса. Мелькает сверху прояснившееся ночное не-
бо. Но не далеким небом и не синим лесом любуется пан Данило: глядит он
на выдавшийся мыс, на котором чернел старый замок. Ему почудилось, будто
блеснуло в замке огнем узенькое окошко. Но все тихо. Это, верно, показа-
лось ему. Слышно только, как глухо шумит внизу Днепр и с трех сторон,
один за другим, отдаются удары мгновенно пробудившихся волн. Он не бун-
тует. Он, как старик, ворчит и ропщет; ему все не мило; все переменилось
около него; тихо враждует он с прибережными горами, лесами, лугами и не-
сет на них жалобу в Черное море.
блеснуло что-то. Потихоньку свистнул Данило, и выбежал на свист верный
хлопец.
мною!
Что, если мне приснится то же самое? я даже не уверена, точно ли то сон
был, - так это происходило живо.
замкни меня в комнате, а ключ возьми с собою. Мне тогда не так будет
страшно; а козаки пусть лягут перед дверями.
полку порох.
смушевую шапку, закрыл окошко, задвинул засовами дверь, замкнул и вышел
потихоньку из двора, промеж спавшими своими козаками, в горы.
Если бы не слышно было издали стенания чайки, то все бы казалось онемев-
шим. Но вот почудился шорох... Бурульбаш с верным слугою тихо спрятался
за терновник, прикрывавший срубленный засек. Кто-то в красном жупане, с
двумя пистолетами, с саблею при боку, спускался с горы.
Зачем и куда ему идти в эту пору? Стецько! не зевай, смотри в оба глаза,
куда возьмет дорогу пан отец. - Человек в красном жупане сошел на самый
берег и поворотил к выдавшемуся мысу. - А! вот куда! - сказал пан Дани-
ло. - Что, Стецько, ведь он как раз потащился к колдуну в дупло.
другой стороне. Но он пропал около замка.
кроется. Нет, Катерина, я говорил тебе, что отец твой недобрый человек;
не так он и делал все, как православный.
Вот уже их и не видно. Непробудный лес, окружавший замок, спрятал их.
Верхнее окошко тихо засветилось. Внизу стоят козаки и думают, как бы
влезть им. Ни ворот, ни дверей не видно. Со двора, верно, есть ход; но
как войти туда? Издали слышно, как гремят цепи и бегают собаки.
дуб. - Стой тут, малый! я полезу на дуб; с него прямо можно глядеть в
окошко.
тясь за ветви, поднялся вверх. Окошко все еще светилось. Присевши на
сук, возле самого окна уцепился он рукою за дерево и глядит: в комнате и
свечи нет, а светит. По стенам чудпые знаки. Висит оружие, но все стран-
ное: такого не носят ни турки, ни крымцы, ни ляхи, ни христиане, ни
славный народ шведский. Под потолком взад и вперед мелькают нетопыри, и
тень от них мелькает по стенам, по дверям, по помосту. Вот отворилась
без скрыпа дверь. Входит кто-то в красном жупане и прямо к столу, накры-
тому белою скатертью. "Это он, это тесть!" Пан Данило опустился немного
ниже и прижался крепче к дереву.
пасмурен, не в духе, сдернул со стола скатерть - и вдруг по всей комнате
тихо разлился прозрачно-голубой свет. Только не смешавшиеся волны преж-
него бледно-золотого переливались, ныряли, словно в голубом море, и тя-
нулись слоями, будто на мраморе. Тут поставил он на стон горшок и начал
кидать в него какие-то травы.
вместо того показались на нем широкие шаровары, какие носят турки; за
поясом пистолеты; на голове какая-то чудная шапка, исписанная вся не
русскою и не польскою грамотшю. Глянул в лицо - и лицо стало переме-
няться: нос вытянулся и повиснул над губами; рот в минуту раздался до
ушей; зуб выглянул изо рта, нагнулся на сторону, - и стал перед ним тот
самый колдун, который показался на свадьбе у есаула. "Правдив сон твой,
Катерина!" - подумал Бурульбаш.
няться на стене, а нетопыри залетали сильнее вниз и вверх, взад и впе-
ред. Голубой свет становился реже, реже и совсем как будто потухнул. И
светлица осветилась уже тонким розовым светом. Казалось, с тихим звоном
разливался чудный свет по всем углам, и вдруг пропал, и стала тьма. Слы-
шался только шум, будто ветер в тихий час вечера наигрывал, кружась по
водному зеркалу, нагибая еще ниже в воду серебряные ивы. И чудится пану
Даниле, что в светлице блестит месяц, ходят звезды, неясно мелькает тем-
но-синее небо, и холод ночного воздуха пахнул даже ему в лицо. И чудится
пану Даниле (тут он стал щупать себя за усы, не спит ли), что уже не не-
бо в светлице, а его собственная опочивальня: висят на стене его татарс-
кие и турецкие сабли; около стен полки, на полках домашняя посуда и ут-
варь; на столе хлеб и соль; висит люлька... но вместо образов выглядыва-
ют страшные лица; на лежанке... но сгустившийся туман покрыл все, и ста-
ло опять темно. И опять с чудным звоном осветилась вся светлица розовым
светом, и опять стоит колдун неподвижно в чудной чалме своей. Звуки ста-
ли сильнее и гуще, тонкий розовый свет становился ярче, и что-то белое,
как будто облако, веяло посреди хаты; и чудится пану Даниле, что облако
то не облако, что то стоит женщина; только из чего она: из воздуха, что
ли, выткана? Отчего же она стоит и земли не трогает, и не опершись ни на
что, и сквозь нее просвечивает розовый свет, и мелькают на стене знаки?
Вот она как-то пошевелила прозрачною головою своею: тихо светятся ее
бледно-голубые очи; волосы вьются и падают по плечам ее, будто свет-
ло-серый туман; губы бледно алеют, будто сквозь бело-прозрачное утреннее
небо льется едва приметный алый свет зари; брови слабо темнеют... Ах!
это Катерина! Тут почувствовал Данило, что члены у него оковались; он
силился говорить, но губы шевелились без звука.
достно. Я была в том самом месте, где родилась и прожила пятнадцать лет.
О, как хорошо там! Как зелен и душист тот луг, где я играла в детстве: и
полевые цветочки те же, и хата наша, и огород! О, как обняла меня добрая
мать моя! Какая любовь у ней в очах! Она приголубливала меня, целовала в
уста и щеки, расчесывала частым гребнем мою русую косу...
мать мою?
рожала. - Где теперь пани твоя?
вспорхнула и полетела. Мне давно хотелось увидеть мать. Мне вдруг сдела-
лось пятнадцать лет. Я вся стала легка, как птица. Зачем ты меня вызвал?
тихо, что едва можно было расслушать.
ная Катерина! она многого не знает из того, что знает душа ее.
велиться.
мертвецы поднимаются из могил?