и, загадав о моем будущем, прочесть выпавшую мне страницу. Но, раскрыв
ее, я увидела исписанный лист почтовой бумаги, сложенный вчетверо и так
приплюснутый, так слежавшийся, как будто уже он несколько лет был зало-
жен в книгу и забыт в ней. С крайним любопытством начала я осматривать
свою находку. Это было письмо, без адреса, с подписью двух начальных
букв С.О. Мое внимание удвоилось; я развернула чуть не слипшуюся бумагу,
которая от долгого лежания между страницами оставила на них во весь раз-
мер свой светлое место. Складки письма были истерты, выношены: видно бы-
ло, что когда-то его часто перечитывали, берегли как драгоценность. Чер-
нила посинели,выцвели, - уж слишком давно как оно написано! Несколько
слов бросилось мне случайно в глаза, и сердце мое забилось от ожидания.
Я в смущении вертела письмо в руках, как бы нарочно отдаляя от себя ми-
нуту чтения. Случайно я поднесла его к свету: да! капли слез засохли на
этих строчках; пятна оставались на бумаге; кое-где целые буквы были смы-
ты слезами. Чьи это слезы? Наконец, замирая от ожидания, я прочла поло-
вину первой страницы, и крик изумления вырвался из груди моей. Я заперла
шкаф, поставила книгу на место и, спрятав письмо под косынку, побежала к
себе, заперлась и начала перечитывать опять сначала. Но сердце мое так
колотилось, что слова и буквы мелькали и прыгали перед глазами моими.
Долгое время я ничего не понимала. В письме было открытие, начало тайны;
оно поразило меня, как молния, потому что я узнала, к кому оно было пи-
сано. Я знала, что я почти преступление сделаю, прочитав это письмо; но
минута была сильнее меня! Письмо было к Александре Михайловне.
и потом долго не оставляли меня разгадка и тяжелая дума. С этой минуты
как будто переломилась моя жизнь. Сердце мое было потрясено и возмущено
надолго, почти навсегда, потому что много вызвало это письмо за собою. Я
верно загадала о будущем.
то почувствовала такое болезненное сжатие сердца, как будто я сама все
потеряла, как будто все навсегда отнялось от меня, даже мечты и надежды,
как будто ничего более не осталось при мне, кроме ненужной более жизни.
Кто же он, писавший это письмо? Какова была потом ее жизнь? В письме бы-
ло так много намеков, так много данных, что нельзя было ошибиться, так
много и загадок, что нельзя было не потеряться в предположениях. Но я
почти не ошиблась; к тому же и слог письма, подсказывающий многое, подс-
казывал весь характер этой связи, от которой разбились два сердца. Мыс-
ли, чувства писавшего были наружу. Они были слишком особенны и, как я
уже сказала, слишком много подсказывали догадке. Но вот это письмо; вы-
писываю его от слова до слова:
в этих словах твоих. Нам нужно расстаться, пробил наш час! Я давно это
знал, моя тихая, моя грустная красавица, но только теперь понял. Во все
наше время, во все время, как ты любила меня, у меня болело и ныло серд-
це за любовь нашу, и поверишь ли? теперь мне легче! Я давно знал, что
этому будет такой конец, и так было прежде нас суждено! Это судьба! Выс-
лушай меня, Александра: мы были неровня; я всегда, всегда это чувство-
вал! Я был недостоин тебя, и я, один я, должен был нести наказание за
прожитое счастье мое! Скажи: что я был перед тобою до той поры, как ты
узнала меня? Боже! вот уже два года прошло, и я до сих пор как будто без
памяти; я до сих пор не могу понять, что ты меня полюбила! Я не понимаю,
как дошло у нас до того, с чего началось. Помнишь ли, что я был в срав-
нении с тобою? Достоин ли я был тебя, чем я взял, чем я особенно был от-
личен! До тебя я был груб и прост, вид мой был уныл и угрюм. Жизни дру-
гой а не желал, не помышлял о ней, не звал ее и призывать не хотел. Все
во мне было как-то придавлено, и я не знал ничего на свете важнее моей
обыденной срочной работы. Одна забота была у меня - завтрашний день; да
и к той я был равнодушен. Прежде, уж давно это было, мне снилось что-то
такое, и я мечтал как глупец. Но с тех пор ушло много-много времени, и я
стал жить одиноко, сурово, спокойно, даже и не чувствуя холода, который
леденил мое сердце. И оно заснуло. Я ведь знал и решил, что для меня ни-
когда не взойдет другого солнца, и верил тому, и не роптал ни на что,
потому что знал, что так должно было быть. Когда ты проходила мимо меня,
ведь я не понимал, что мне можно сметь поднять на тебя глаза. Я был как
раб перед тобою. Мое сердце не дрожало возле тебя, не ныло, не вещало
мне про тебя: оно было покойно. Моя душа не узнавала твоей, хотя и свет-
ло ей было возле своей прекрасной сестры. Я это знаю; я глухо чувствовал
это. Это я мог чувствовать, затем что и на последнюю былинку проливается
свет божией денницы и пригревает и нежит ее так же, как и роскошный цве-
ток, возле которого смиренно прозябает она. Когда же я узнал все, - пом-
нишь, после того вечера, после тех слов, которые потрясли до основания
душу мою, - я был ослеплен, поражен, все во мне помутилось, и знаешь ли?
я так был поражен, так не поверил себе, что не понял тебя! Про это я те-
бе никогда не говорил. Ты ничего не знала; не таков я был прежде, каким
ты застала меня. Если б я мог, если б я смел говорить, я бы давно во
всем признался тебе. Но я молчал, а теперь все скажу, затем чтоб ты зна-
ла, кого теперь оставляешь, с какие человеком расстаешься! Знаешь ли,
как я сначала понял тебя? Страсть, как огонь, охватила меня, как яд,
пролилась в мою кровь; она смутила все мои мысли и чувства, я был
опьянен, я был как в чаду и отвечал на чистую, сострадательную любовь
твою не как равный ровне, не как достойный чистой любви твоей, а без
сознания, без сердца. Я не узнал тебя. Я отвечал тебе как той, которая,
в глазах моих, забылась до меня, а не как той, которая хотела возвысить
меня до себя. Знаешь ли, в чем я подозревал тебя, что значило это: забы-
лась до меня? Но нет, я не оскорблю тебя своим признанием; одно скажу
тебе: ты горько во мне ошиблась! Никогда, никогда я не мог до тебя воз-
выситься. Я мог только недоступно созерцать тебя в беспредельной любви
своей, когда понял тебя, но тем я не загладил вины своей. Страсть моя,
возвышенная тобою, была не любовь, - любви я боялся; я не смел тебя по-
любить; в любви - взаимность, равенство, а их я был недостоин... Я и не
знаю, что было со мною! О! как мне рассказать тебе это, как быть понят-
ным!.. Я не верил сначала... О! помнишь ли, когда утихло первое волнение
мое, когда прояснился мой взор, когда осталось одно чистейшее, непороч-
ное чувство, - тогда первым движением моим было удивленье, смущенье,
страх, и помнишь, как я вдруг, рыдая, бросился к ногам твоим? помнишь
ли, как ты, смущенная, испуганная, со слезами спрашивала: что со мною? Я
молчал, я не мог отвечать тебе; но душа моя разрывалась на части; мое
счастье давило меня как невыносимое бремя, и рыдания мои говорили во
мне: "За что мне это? чем я заслужил это? чем я заслужил блаженство?"
Сестра моя, сестра моя! О! сколько раз - ты не знала того - сколько раз,
украдкой, я целовал твое платье, украдкой, потому что я знал, что недос-
тоин тебя, - и дух во мне занимался тогда, и сердце мое билось медленно
и крепко, словно хотело остановиться и замереть навсегда. Когда я брал
твою руку, я весь бледнел и дрожал; ты смущала меня чистотою души твоей.
О, я не умею высказать тебе всего, что накопилось в душе моей и что так
хочет высказаться! Знаешь ли, что мне тяжела, мучительна была подчас
твоя сострадательная всегдашняя нежность со мною? Когда ты поцеловала
меня (это случилось один раз, и я никогда того не забуду), - туман стал
в глазах моих и весь дух мой изныл во мгновение. Зачем я не умер в эту
минуту у ног твоих? Вот я пишу тебе ты в первый раз, хотя ты давно мне
так приказала. Поймешь ли ты, что я хочу сказать? Я хочу тебе сказать
все, и скажу это: да, ты много любишь меня, ты любила меня, как сестра
любит брата; ты любила меня как свое создание, потому что воскресила мое
сердце, разбудила мой ум от усыпления и влила мне в грудь сладкую надеж-
ду; я же не мог, не смел; я никогда доселе не называл тебя сестрою моею,
затем что не мог быть братом твоим, затем что мы были неровня, затем что
ты во мне обманулась!
бедствия, я только об одном себе думаю, хотя и знаю, что ты мучишься за
меня. О, не мучься за меня, друг мой милый! Знаешь ли, как я унижен те-
перь в собственных глазах своих! Все это открылось, столько шуму пошло!
Тебя за меня отвергнут, в тебя бросят презреньем, насмешкой, потому что
я так низко стою в их глазах! О, как я виновен, что был недостоин тебя!
Хотя бы я имел важность, личную оценку в их мнении, внушал больше уваже-
ния, на их глаза, они бы простили тебе! Но я низок, я ничтожен, я сме-
шон, а ниже смешного ничего быть не может. Ведь кто кричит? Ведь вот от-
того, что эти уже стали кричать, я и упал духом; я всегда был слаб. Зна-
ешь ли, в каком я теперь положении: я сам смеюсь над собой, и мне кажет-
ся, они правду говорят, потому что я даже и себе смешон и ненавистен. Я
это чувствую; я ненавижу даже лицо, фигуру свою, все привычки, все неб-
лагородные ухватки свои; я их всегда ненавидел! О, прости мне мое грубое
отчаяние! Ты сама приучила меня говорить тебе все. Я погубил тебя, я
навлек на тебя злобу и смех, потому что был тебя недостоин.
и терзает и язвит мое сердце. И все кажется мне, что ты любила не того
человека, которого думала во мне найти, что ты обманулась во мне. Вот
что мне больно, вот что теперь меня мучит, и замучит до смерти, или я с
ума сойду!
крики, их пересуды (я слышал их!), когда я умалился, унизился в
собственных глазах своих, устыдясь за себя, устыдясь даже за тебя, за
твой выбор, когда я проклял себя, теперь мне нужно бежать, исчезнуть для
Лукин Евгений
Гуль Роман Борисович
Прозоров Александр
Шилова Юлия
Корнев Павел
Круз Андрей