Чтение 32–й страницы книги ~Граф Монте-Кристо~

- С тысяча восемьсот одиннадцатого года.

Дантес вздрогнул. Этот человек находился в тюрьме четырьмя годами
дольше, чем он.

- Хорошо, бросьте рыть, - торопливо заговорил голос. - Но скажите мне
только, на какой высоте отверстие, которое вы вырыли?

- Вровень с землей.

- Чем оно скрыто?

- Моей кроватью.

- Двигали вашу кровать за то время, что вы в тюрьме?

- Ни разу.

- Куда выходит ваша комната?

- В коридор.

- А коридор?

- Ведет во двор.

- Какое несчастье! - произнес голос.

- Боже мой! Что такое? - спросил Дантес.

- Я ошибся; несовершенство моего плана ввело меня в заблуждение; от-
сутствие циркуля меня погубило; ошибка в одну линию на плане составила
пятнадцать футов в действительности; я принял вашу стену за наружную
стену крепости!

- Но ведь вы дорылись бы до моря?

- Я этого и хотел.

- И если бы вам удалось...

- Я бросился бы вплавь, доплыл до одного из островов, окружающих за-
мок Иф, до острова Дом, или до Тибулепа, или до берега и был бы спасен.

- Разве вы могли бы переплыть такое пространство?

- Господь дал бы мне силу. А теперь все погибло.

- Все?

- Все. Заделайте отверстие как можно осторожнее, не ройте больше, ни-
чего не делайте и ждите известий от меня.

- Да кто вы?.. Скажите мне по крайней мере, кто вы?

- Я... я - номер двадцать седьмой.

- Вы мне не доверяете? - спросил Дантес.

Горький смех долетел до его ушей.

- Я добрый христианин! - вскричал он, инстинктивно почувствовав, что
неведомый собеседник хочет покинуть его. - И я клянусь богом, что я ско-
рее дам себя убить, чем открою хоть тень правды вашим и моим палачам. Но
ради самого неба не лишайте меня вашего присутствия, вашего голоса; или,
клянусь вам, я размозжу себе голову о стену, ибо силы мои приходят к
концу, и смерть моя ляжет на вашу совесть.

- Сколько вам лет? Судя по голосу, вы молоды.

- Я не знаю, сколько мне лет, потому что я потерял здесь счет време-
ни. Знаю только, что, когда меня арестовали, двадцать восьмого февраля
тысяча восемьсот пятнадцатого года, мне было неполных девятнадцать.

- Так вам нет еще двадцати шести лет, - сказал голос. - В эти годы
еще нельзя быть предателем.

- Нет! Нет! Клянусь вам! - повторил Дантес. - Я уже сказал вам и еще
раз скажу, что скорее меня изрежут на куски, чем я вас выдам.

- Вы хорошо сделали, что поговорили со мной, хорошо сделали, что поп-
росили меня, а то я уже собирался составить другой план и хотел отда-
литься от вас. Но ваш возраст меня успокаивает, я приду к вам, ждите ме-
ня.

- Когда?

- Это надо высчитать; я подам вам знак.

- Но вы меня не покинете, вы не оставите меня одного, вы придете ко
мне или позволите мне прийти к вам?

Мы убежим вместе, а если нельзя бежать, будем говорить - вы о тех,
кого любите, я - о тех, кого я люблю.

Вы же любите кого-нибудь?

- Я один на свете.

- Так вы полюбите меня: если вы молоды, я буду вашим товарищем; если
вы старик, я буду вашим сыном.

У меня есть отец, которому теперь семьдесят лет, если он жив; я любил
только его и девушку, которую звали Мерседес. Отец не забыл меня, в этом
я уверен; но она... как знать, вспоминает ли она обо мне! Я буду любить
вас, как любил отца.

- Хорошо, - сказал узник, - до завтра.

Эти слова прозвучали так, что Дантес сразу поверил им; больше ему ни-
чего не было нужно; он встал, спрятал, как всегда, извлеченный из стены
мусор и продвинул кровать к стене.

Потом он безраздельно отдался своему счастью. Теперь уж он, наверное,
не будет один; а может быть, удастся и бежать. Если он даже останется в
тюрьме, у него все же будет товарищ; разделенная тюрьма - это уже только
наполовину тюрьма. Жалобы, произносимые сообща, - почти молитвы; молит-
вы, воссылаемые вдвоем, - почти благодать.

Весь день Дантес прошагал взад и вперед по своему подземелью. Радость
душила его. Иногда он садился на постель, прижимая руку к груди. При ма-
лейшем шуме в коридоре он подбегал к двери. То и дело его охватывал
страх, как бы его не разлучили с этим человеком, которого он не знал, но
уже любил, как друга. И он решил: если тюремщик отодвинет кровать и нак-
лонится, чтобы рассмотреть отверстие, он размозжит ему голову камнем, на
котором стоит кувшин с водой.

Его приговорят к смерти, он это знал; но разве он не умирал от тоски
и отчаяния в ту минуту, когда услыхал этот волшебный стук, возвративший
его к жизни?

Вечером пришел тюремщик. Дантес лежал на кровати; ему казалось, что
так он лучше охраняет недоделанное отверстие. Вероятно, он странными
глазами посмотрел на докучливого посетителя, потому что тот сказал ему:

- Что? Опять с ума сходите?

Дантес не отвечал. Он боялся, что его дрожащий голос выдаст его. Тю-
ремщик вышел, покачивая головой.

Когда наступила ночь, Дантес надеялся, что сосед его воспользуется
тишиной и мраком для продолжения начатого разговора; но он ошибся: ночь
прошла, ни единым звуком не успокоив его лихорадочного ожидания. Но на-
утро, после посещения тюремщика, отодвинув кровать от стены, он услышал
три мерных удара; он бросился на колени.

- Это вы? - спросил он. - Я здесь.

- Ушел тюремщик? - спросил голос.

- Ушел, - отвечал Дантес, - и придет только вечером; в нашем распоря-
жении двенадцать часов.

- Так можно действовать? - спросил голос.

- Да, да, скорее, сию минуту, умоляю вас!

Тотчас же земля, на которую Дантес опирался обеими руками, подалась
под ним; он отпрянул, и в тот же миг груда земли и камней посыпалась в
яму, открывшуюся под вырытым им отверстием. Тогда из темной ямы, глубину
которой он не мог измерить глазом, показалась голова, плечи и, наконец,
весь человек, который не без ловкости выбрался из пролома.

XVI. ИТАЛЬЯНСКИЙ УЧЕНЫЙ

Дантес сжал в своих объятиях этого нового друга, так давно и с таким
нетерпением ожидаемого, и подвел его к окну, чтобы слабый свет, прони-
кавший в подземелье, мог осветить его всего.

Это был человек невысокого роста, с волосами, поседевшими не столько
от старости, сколько от горя, с проницательными глазами, скрытыми под
густыми седеющими бровями, и с черной еще бородой, доходившей до середи-
ны груди; худоба его лица, изрытого глубокими морщинами, смелые и выра-
зительные черты изобличали в нем человека, более привыкшего упражнять
свои духовные силы, нежели физические. По лбу его струился пот. Что ка-
сается его одежды, то не было никакой возможности угадать ее первона-
чальный покрой; от нее остались одни лохмотья.

На вид ему казалось не менее шестидесяти пяти лет, движения его были
еще достаточно энергичны, чтобы предположить, что причина его дряхлости
не возраст, что, быть может, он еще не так стар и лишь изнурен долгим
заточением.

Ему была, видимо, приятна восторженная радость молодого человека; ка-
залось, его оледенелая душа на миг согрелась и оттаяла, соприкоснувшись
с пламенной душой Дантеса. Он тепло поблагодарил его за радушный прием,
хоть и велико было его разочарование, когда он нашел только другую тем-
ницу там, где думал найти свободу.

- Прежде всего, - сказал он, - посмотрим, нельзя ли скрыть от наших
сторожей следы моего подкопа. Все будущее наше спокойствие зависит от
этого.

Он нагнулся к отверстию, поднял камень и без особого труда, несмотря
на его тяжесть, вставил на прежнее место.

- Вы вынули этот камень довольно небрежно, - сказал он, покачав голо-
вой. - Разве у вас нет инструментов?

- А у вас есть? - спросил Дантес с удивлением.

- Я себе кое-какие смастерил. Кроме напильника, у меня есть все, что
нужно: долото, клещи, рычаг.

- Как я хотел бы взглянуть на эти плоды вашего терпения и искусства,
- сказал Дантес.

- Извольте - вот долото.

И он показал железную полоску, крепкую и отточенную, с буковой руко-
яткой.

- Из чего вы это сделали? - спросил Дантес.

- Из скобы моей кровати. Этим орудием я и прорыл себе дорогу, по ко-
торой пришел сюда, почти пятьдесят футов.

- Пятьдесят футов! - вскричал Дантес с ужасом.