Чтение 32–й страницы книги ~Графиня Де Монсоро~

Эта притворная забота свидетельствовала, что нас будут тщательно
сторожить.

Человек в маске поклонился и вышел, мы услышали, как он закрыл дверь на
двойной оборот ключа.

Гертруда и я остались одни.

Какое-то время мы молча глядели друг на друга. Два канделябра, стоявшие
на обеденном столе, освещали комнату. Гертруда открыла было рот, собираясь
что-то сказать, но я предостерегающе поднесла палец к губам: пас могли
подслушивать.

Дверь комнаты, предназначенной Гертруде, была открыта, и нам обоим
одновременно пришла в голову мысль осмотреть это помещение. Гертруда взяла
один из канделябров, и мы на цыпочках вошли туда.

Мы увидели большую туалетную комнату, дополняющую спальню; в ней была еще
одна дверь и в той же стене, что и дверь, через которую нас ввели в спальню.
Эта дверь, несомненно, также выходила в прихожую; на пей, как и на двери
спальни, висел на медном гвоздике молоточек из того же металла. И молоточки
и гвозди были столь тонкой и изящной работы, что казались творениями самого
Бенвенуто Челлини.

Гертруда поднесла свечу к замку; дверь была закрыта на двойной оборот
ключа.

Мы были узницами.

Просто невероятно, насколько одинаково два человека, даже принадлежащие к
разным слоям общества, по оказавшиеся в одном и том же положении и
подвергающиеся одной и той же опасности, просто невероятно, говорю я,
насколько одинаково они мыслят и как легко они понимают друг друга с
полуслова.

Гертруда приблизилась ко мне.

- Вы заметили, барышня, - тихо сказала она, - когда мы входили сюда со
двора, мы поднялись только на пять ступенек?

- Да, - ответила я.

- Значит, мы на первом этаже?

- Несомненно.

- А что, если, - продолжала она шепотом, показывая глазами на ставни,
закрывающие окна, - а что, если...

- Если на окнах нет решеток, - перебила я.

- Да, и если барышня наберется смелости.

- Смелости! - воскликнула я. - О, будь спокойна, смелости у меня хватит.

На этот раз наступил черед Гертруды приложить палец к губам.

- Да, да, все ясно, - сказала я.

Гертруда сделала мне рукой знак - оставаться на месте, а сама унесла
канделябр в спальню и снова поставила его на стол.

Я уже поняла, что она задумала, подошла к окну и принялась искать
задвижки ставен.

Я их нашла, вернее, их нашла Гертруда, пришедшая мне на помощь. Ставни
открылись.

У меня вырвался радостный крик: на окне решетки не было.

Но Гертруда тут же обнаружила причину этого мнимого недосмотра со стороны
наших стражей. Подножие стены омывал широкий пруд. Эти воды, добрых десять
футов глубиной, стерегли нас надежнее любых решеток.

Переведя взор с поверхности пруда па его берега, я узнала знакомые места:
мы были пленницами в замке Боже, который, как я уже говорила, мы с отцом
несколько раз посещали и куда месяц тому назад, в день гибели Дафны, меня
принесли в бесчувственном состоянии. Замок Боже принадлежал герцогу
Анжуйскому. И, как будто вспышка молнии осветила мое сознание, я разом все
поняла.

Я глядела на пруд с чувством мрачного удовлетворения: вот она - последняя
возможность уйти от насилия, надежное убежище от бесчестия.

Мы заперли ставни. Я, не раздеваясь, бросилась в постель, Гертруда
заснула в кресле у моих ног.

За ночь я раз двадцать просыпалась, охваченная неизъяснимым ужасом, но
каждый раз убеждалась, что мои страхи ничем не оправданы, не считая моего
положения пленницы. Ничто вокруг не говорило о злых умыслах против меня,
наоборот, весь замок, казалось, спал безмятежным сном, и только крики
болотных птиц нарушали тишину ночи.

Рассвело. Ночной мрак, в котором всегда есть что-то пугающее, отступил.
Но мои ночные страхи не рассеялись. Я поняла, что без помощи извне бегство
невозможно. Но откуда могла прийти к нам эта помощь?

Около девяти часов в дверь постучали. Я перешла в комнату Гертруды, а ей
разрешила впустить тех, кто стучится.

Дверь за собой я оставила неприкрытой и в щелку могла видеть, как в
комнату вошли все те же вчерашние слуги. Они забрали оставшийся нетронутым
ужин и поставили на стол завтрак.

Гертруда обратилась к ним с вопросом, но они удалились, ничего ей не
ответив.

Тогда я вернулась в свою спальню. То, что мы находимся в замке Боже, и
показной почет, которым нас окружали, объясняло мне все. Герцог Анжуйский
увидел меня па балу у господина де Монсоро и влюбился. Батюшка был об этом
предупрежден и решил уберечь свою дочь от преследований, которым она,
несомненно, должна была подвергнуться. Он хотел удалить меня из Меридора, но
эта предосторожность, благодаря измене какого-нибудь слуги или несчастному
случаю, не увенчалась успехом. Я попала в руки того человека, от которого
отец тщетно пытался меня спасти.

Эта мысль показалась мне вполне правдоподобной и действительно
впоследствии подтвердилась.

Уступив мольбам Гертруды, я выпила чашку молока и съела ломтик хлеба.

Утро прошло за составлением самых безрассудных планов бегства. В ста
шагах перед нами, в камышах, стояла лодка с веслами. Будь это суденышко в
пределах досягаемости, то, конечно, моих сил, удесятеренных страхом, и от
природы немалых сил Гертруды нам хватило бы, чтобы спастись.

В течение дня нас никто не беспокоил. Нам сервировали обед точно так же,
как в свое время - завтрак. Но я от слабости едва стояла на ногах. За обедом
мне прислуживала только Гертруда; паши стражники, поставив блюда на стол,
тут же удалились. И вдруг, разломив маленький хлебец, я увидела в нем
записку.

Я торопливо развернула ее и прочла:

"Ваш друг печется о вас. Завтра вы получите весточку от него и от вашего
отца".

Понятно, как я обрадовалась; мое сердце забилось так отчаянно, словно
хотело выпрыгнуть из груди. Я показала записку Гертруде. Остаток дня прошел
в ожиданиях в надеждах.

Вторая ночь протекла так же спокойно, как и первая; наступил час
завтрака, которого я ждала с нетерпением, ибо не сомневалась, что в хлебе
снова найду записку. И я не обманулась. Содержание записки было следующим:

"Лицо, которое вас похитило, прибудет в замок Боже сегодня вечером, в
десять часов. Но в девять часов друг, пекущийся о вас, появится под вашими
окнами с письмом от вашего отца. Это письмо внушит вам доверие к его
подателю, которое иначе вы, быть может, ему и не оказали. Записку сожгите".

Я читала и перечитывала это послание, затем бросила сто в огонь, как мне
советовали. Почерк был мне незнаком, и, признаюсь, я совершенно не
подозревала, кто мог быть автором записки.

Мы обе, Гертруда и я, терялись в догадках. Сто раз за его утро подходили
мы к окну посмотреть, нет ли кого-нибудь па берегах пруда или в лесу, но и
лес и пруд были пустынны.

Час спустя после обеда в нашу дверь постучали. Впервые к нам стучались не
в часы трапезы, но мы не могли запереться изнутри, и поэтому нам ничего по
оставалось, как разрешить войти.

Вошел тот человек, который привез нас сюда, и по могла узнать его по
лицу, потому что видела его только в маске, но с первых же слов узнала по
голосу, Он подал мне письмо.

- Кто вас послал, сударь? - спросила я.

- Потрудитесь, пожалуйста, прочесть это письмо, сударыня, - ответил он, -
и вы все узнаете.

- Но я не желаю читать письмо, не зная, от кого оно.

- Сударыня вольна делать все, что ей вздумается. Мне приказано вручить ей
это послание, и я складываю его к ее ногам. Если сударыня соблаговолит
наклониться и поднять письмо, она наклонится и поднимет его.

И действительно, этот человек, по всей вероятности дворянин, положил
письмо на скамеечку, на которой стояли мои ноги, и вышел.

- Что делать? - спросила я Гертруду.

- Осмелюсь посоветовать вам, барышня, прочесть письмо. Может быть, в нем
говорится о какой-то опасности, которой мы сможем избегнуть, если будем
знать о ней.

Совет был настолько разумен, что я передумала и распечатала письмо.

Тут Диана прервала свое повествование, встала, открыла маленькую шкатулку
из тех, за которыми мы сохранили итальянское название stipo, достала
шелковый портфель и извлекла оттуда письмо.

Бюсси посмотрел на адрес.

- "Прекрасной Диане де Меридор", - прочел он. Затем, взглянув на молодую
женщину, сказал:

- Этот адрес написан рукой герцога Анжуйского.

- Ах, - вздохнула Диана, - значит, он меня не обманул.

Затем, видя, что Бюсси не решается раскрыть письмо, приказала:

- Читайте. Случай сделал вас свидетелем самых интимных событий моей
жизни, мне нечего от вас скрывать. Бюсси повиновался и прочел следующее:

"Несчастный принц, пораженный в самое сердце Вашей божественной красотой,