огниво и задул свечу.
носил в комнате милорда во время его болезни, и отправился будить отбы-
вающих. Все уже были одеты и ждали - милорд, миледи, мисс Кэтрин, мистер
Александер и горничная миледи - Кристи. Они все выглядывали в щелку две-
ри, с лицами белее полотна, - таково действие скрытности даже на самого
невинного человека. Мы выбрались через боковое крыльцо в ночную темень,
которую нарушали только редкие звезды, так что вначале мы ощупью ковыля-
ли и падали в чаще кустов. За несколько сот шагов от дома нас ожидал
Макконнэхи с большим фонарем, и остаток пути мы одолели гораздо легче,
но все в том же виноватом молчании. За аббатством тропинка выходила на
большую дорогу, а еще четверть мили спустя там, где начиналось Орлиное
болото, мы увидели фонари наших двух карет. При расставании мы обменя-
лись всего двумя-тремя словами, да и то о деле; молчаливое рукопожатие,
потупленные глаза, и все было кончено; лошади взяли рысью, фонари свет-
лячками поползли по вересковым холмам и скрылись за скалистым кряжем. Мы
с Макконнэхи остались одни с нашим фонарем, - хотелось еще дождаться,
когда кареты появятся на Карт-море. Нам показалось, что, достигнув вер-
шины, путники оглянулись и увидели наш фонарь на прежнем месте, потому
что они сняли один из каретных фонарей и трижды помахали им в знак про-
щания. А затем они окончательно скрылись, бросив последний взгляд на ро-
димый кров Дэррисдира, покинутый ради диких заморских стран.
двое слуг - старик и уже пожилой мужчина, - в первый раз были предостав-
лены себе. Никогда раньше я не чувствовал такой потребности в опоре и
поддержке. Чувство одиночества жгло мне сердце огнем. Казалось, что мы,
оставшиеся дома, были настоящими изгнанниками и что Дэррисдир, и Солуэй,
и все, что делало для меня родным мой край - его живительный воздух и
приветливый язык, - все это покинуло нас и устремлялось теперь за море,
вместе с дорогими моему сердцу людьми.
о будущем и прошедшем. Мысли мои, сначала с нежностью прикованные к тем,
кто только что оставил нас, мало-помалу приняли другой, более мужествен-
ный оборот, и я стал размышлять, что же мне теперь делать. Рассвет оза-
рил вершины гор, запела и закрякала домашняя птица, над коричневым прос-
тором верещаников кое-где стал подниматься дымок крестьянских хижин, - и
только тогда я повернул к дому и пошел туда, где, освещенная утренним
солнцем, у моря сияла крыша Дэррисдира.
дал его в зале. Он оглядел пустую комнату и три прибора на столе.
леди и дети отбыли в путешествие.
действительно "переполошил вольсков в их Кориоли" [42]. Но это не причи-
на, чтобы остыл наш завтрак. Садитесь, мистер Маккеллар, прошу вас, -
сказал он, занимая при этом место во главе стола, которое я намеревался
занять сам. - И за завтраком вы можете рассказать мне подробности этого
побега.
шил не уступать ему в выдержке.
сказал я, - потому что, хотя теперь я поставлен в положение хозяина до-
ма, я никогда не забуду, что вы как-никак член семьи Дэррисдиров.
заботясь о Секундре и давая распоряжения Макконнэхи, которые тот прини-
мал довольно хмуро.
дом спросил он.
жать место их назначения в тайне.
с часу на час делает успехи. А как же относительно меня, мой дорогой
мистер Маккеллар?
Мне также разрешено снабжать вас вином, которого у нас запасено в погре-
бе с избытком. Вам только надо поладить со мной, что нетрудно, и у вас
всегда будет и бутылка вина и верховая лошадь.
моим любезным другом Маккелларом, чтобы получать от него на карманные
расходы, не так ли? Какое забавное возвращение к ребяческому возрасту.
возьму на себя снабжать вас деньгами в разумных пределах.
выпрямился и окинул взглядом длинный ряд потемневших фамильных портре-
тов. - Благодарю вас от лица моих предков, - сказал он и потом продолжал
ироническим тоном: - Но ведь Секундре Дассу, ему-то уж, наверно, назна-
чено было содержание? Его-то уж никак не могли позабыть?
письме, - сказал я.
стол:
моя власть кончилась вместе со смертью моего отца. Но как же это так по-
лучается, что знатный лорд бежит под покровом ночи из дома, в котором
его предки выдержали несколько осад? Что он скрывает свое местопребыва-
ние, которое не безразлично самому его королевскому величеству и госу-
дарству? Что он оставляет меня под надзором и отеческой опекой своего
бесценного Маккеллара? Это наводит на мысль о немалом и глубоком страхе.
он только отмахнулся.
вполне обоснован. Я возвращался в этот дом не без отвращения, имея в ви-
ду обстоятельства моего последнего отъезда. Только крайняя необходимость
могла заставить меня вернуться. Но деньги мне нужны во что бы то ни ста-
ло. Вы не дадите их мне по доброй воле? Что ж, у меня есть способы зас-
тавить вас. Не пройдет и недели, как я, не покидая Дэррисдира, узнаю,
куда сбежали эти глупцы. Я последую за ними; и когда я настигну свою до-
бычу, я загоню клин в эту семейку, которая еще раз разлетится, как рас-
колотое полено. Тогда посмотрим, не согласится ли лорд Дэррисдир, - это
имя он произнес с непередаваемой злобой и яростью, - за деньги купить
мое исчезновение, и тогда вы увидите, что я изберу: выгоду или месть.
был вне себя оттого, что милорду удалось скрыться, видел, что попал в
дурацкое положение, и не склонен был обдумывать свои слова.
слова.
зумом, - ответил он с улыбкой, которая в своем самомнении граничила с
глупостью.
еще слишком для вас почтенно.
внезапным воодушевлением и достоинством, которым я мог только восхи-
щаться, - что я с вами был вежлив; подражайте мне в этом, если хотите,
чтобы мы остались друзьями.
пристальный взгляд Секундры Дасса. Никто из нас троих не притронулся к
еде, - глаза наши были прикованы к лицам друг друга, вернее - к тому
сокровенному, что на них выражалось. И вот взгляд индуса смущал меня
сменой выражений, - казалось, он понимал то, что мы говорили. Я еще раз
отстранил эту мысль, уверяя себя, что он ни слова не понимает по-анг-
лийски: серьезность нашего тона, нотки раздражения и ярости в голосе
Баллантрэ - вот что заставило его догадываться о значительности происхо-
дящего.
мая странная глава моей жизни, - то, что я должен назвать своей бли-
зостью к Баллантрэ. Поначалу он был очень неровен: то вежлив, то насмеш-
лив и вызывающ, - и в обоих случаях я платил ему той же монетой. Благо-
дарение богу, я теперь не должен был рассчитывать каждый шаг; меня и во-
общето мог испугать не нахмуренный лоб, а разве что вид обнаженной шпа-
ги. Его взрывы неучтивости даже доставляли мне своеобразное удо-
вольствие, и временами я отвечал достаточно колко. В конце концов как-то
за ужином мне удалась одна забавная реплика, которая совсем обезоружила
его. Он хохотал долго и безудержно, а затем сказал:
шенции есть нечто вроде остроумия?
юмор, да притом еще круто посоленный. - И в самом деле, у меня и в мыс-
лях не было прослыть остроумцем.