рассмотренные выше науки, является преддверием философии.
знания, которое Платон называет диалектикой, а как высшее из возможных
познаний само по себе, то впадают в грубое заблуждение. При этом, как
характерно выражается Платон, "возводят астрономию до степени философии",
т.е. превращают ее из средства в самоцель. "Если заниматься астрономией
таким образом, как те, кто возводит ее до степени философии, - говорит
Платон, - то она даже слишком обращает наши взоры вниз".
небесных тел - может иметь столь различные, даже противоположные
результаты? В чем здесь дело и против чего тут выступает Платон? "Пожалуй,
ты еще скажешь, - обращается Сократ к своему собеседнику Главкону, - будто
если кто-нибудь, запрокинув голову, разглядывает узоры на потолке и при
этом кое-что распознает, то он видит это при помощи мышления, а не
глазами... Глядит ли кто, разинув рот, вверх или же, прищурившись, вниз,
когда пытается с помощью ощущений что-либо распознать, все равно, утверждаю
я, он никогда этого не постигнет, потому что для подобного рода вещей не
существует познания и человек при этом смотрит не вверх, а вниз, хотя бы он
и лежал ничком на земле или умел плавать на спине в море".
"глазами", ибо в действительности научное познание осуществляется с помощью
мышления. Поэтому эмпирические явления не могут быть, согласно Платону,
предметом научного исследования - таковыми являются только предметы
идеальные или "промежуточные", а именно числа, фигуры и их соотношения.
Постигаются же последние "разумом и рассудком, но не зрением". Что же
касается эмпирически данных объектов астрономии, то ими, так же как и
чертежами в геометрии, можно пользоваться только как подсобным материалом,
ибо они никогда не тождественны тем идеализациям, которые составляют
подлинный предмет изучения в математике: "...небесным узором надо
пользоваться как пособием для изучения подлинного бытия, подобно тому как
если бы нам подвернулись чертежи Дедала или какого-нибудь иного мастера
либо художника, отлично и старательно вычерченные. Кто сведущ в геометрии,
тот, взглянув на них, нашел бы прекрасным их выполнение, но было бы смешно
их всерьез рассматривать как источник истинного познания равенства,
удвоения или каких-либо иных отношений".
геометрии, а потому астроном должен видеть в них только вспомогательное
средство для своей науки - не больше того. Отсюда парадоксальный вывод
Платона, который привел в дальнейшем к жесткому разделению эмпирического и
философско-теоретического познания, особенно в средневековой науке:
"Значит, мы будем изучать астрономию так же, как геометрию, с применением
общих положений, а то, что на небе, оставим в стороне, раз мы хотим
действительно освоить астрономию и использовать еще неиспользованное,
разумное по своей природе начало нашей души" (курсив мой. - П.Г.).
науки его времени, которая, естественно, не могла оставлять в стороне "то,
что на небе"; но такой крайний антиэмпиризм не был простой случайностью: он
логически вытекал из платоновского убеждения в том, что точная наука должна
иметь дело с идеализациями, а не с теми эмпирическими предметами, которые
даны нам в чувственном восприятии. Платон поэтому не только не допускал
возможности точного научного знания применительно к земным явлениям, что
впоследствии пересмотрел Аристотель, но, как видим, даже изучение небесных
светил он считал всего лишь подсобным средством для истинной астрономии.
астрономию, Платон завершает этот ряд наук музыкой, которая тоже
принадлежит к математическим наукам. "...Как глаза наши устремлены к
астрономии, - пишет Платон, - так уши - к движению стройных созвучий: эти
две науки - словно родные сестры; по крайней мере так утверждают
пифагорейцы, и мы с тобой, Главкон, согласимся с ними". И математика, и
астрономия изучают математические соотношения: астрономия - в движении
небесных светил, а музыка - в гармонических созвучиях. Пифагорейцы,
подчеркивает Платон, положили начало музыке как науке: "Ведь они поступают
совершенно так же, как астрономы; они ищут числа в воспринимаемых на слух
созвучиях, но не подымаются до общих вопросов и не выясняют, какие числа
созвучны, а какие - нет и почему".
рассуждал о геометрии или астрономии: в качестве науки, по его мнению,
может выступать только такое исследование, которое "в воспринимаемых на
слух созвучиях ищет числа", т.е. математические соотношения, и в этом одном
видит свою цель. Напротив, те, кто пытается устанавливать гармонические
отношения звуков на слух и в этом смысле экспериментирует с музыкальными
инструментами, те преследуют совсем иные цели, и такое занятие нельзя
считать наукой. "...Что-то они называют "уплотнением" и настораживают уши,
словно ловят звуки голоса из соседнего дома; одни говорят, что различают
какой-то отзвук посреди, между двумя звуками, и что как раз тут находится
наименьший промежуток, который надо взять за основу для измерений; другие
спорят с ними, уверяя, что здесь нет разницы в звуках, но и те и другие
ценят уши выше ума".
глаза ценятся выше ума, так и в музыке он критикует музыкантов-практиков,
потому что они пытаются с помощью слуха определить то, что можно определить
только с помощью числа, а значит, с помощью мышления, а не чувственного
восприятия. Эта критика вполне последовательно дополняется у Платона
отрицательным отношением ко всякому чисто практическому использованию тех
знаний, которые дает наука о числовых соотношениях, в том числе и музыка.
Об отношении Платона к техническим применениям геометрии и астрономии мы
уже писали; так же рассуждает он и применительно к музыке.
применение, свидетельствует, например, Витрувий. Согласно Витрувию, "от
артиллерийского офицера, который должен следить за тем, чтобы катапульта
равномерно натягивалась жилами, надо требовать музыкального образования,
чтобы он мог по тону, который издают натянутые веревки с правой и с левой
стороны при ударе по ним, установить равномерность натяжения".
Музыка здесь разделяет общую судьбу всех наук: ее предназначение - помогать
душе восходить от низшего, чувственного бытия, ввысь, к созерцанию
сверхчувственного, истинного бытия идей.
связанному с платоновским пониманием "неба" и его значения для становления
философии математики.
при анализе арифметики Платон указывает на то, что "небо научило нас
числу", а при анализе астрономии советует "оставить в стороне то, что на
небе". Но ведь одно противоречит другому.
пытается что-то распознать с помощью зрительного ощущения. Платон считает
такое предприятие с точки зрения науки безнадежным. Истинные же вещи, "с их
перемещениями друг относительно друга, происходящими с подлинной быстротой
и медленностью, в истинном количестве и всевозможных истинных формах...
постигаются разумом и рассудком, но не зрением". Таким образом, зрение, как
вид ощущения, и разум противостоят друг другу; с помощью зрения мы
воспринимаем внешнюю видимость, с помощью разума - внутреннюю сущность;
первое дает нам мнение, второе - истинное знание.
соотношение между двумя родами познания - с помощью глаз и с помощью ума:
"...осталось ответить, какова же высшая польза от глаз, ради которой бог их
нам даровал. Да, я говорю о зрении как об источнике величайшей для нас
пользы; вот и в нынешнем нашем рассуждении мы не смогли бы сказать ни
единого слова о природе вселенной, если бы никогда не видели ни звезд, ни
Солнца, ни Неба. Поскольку же день и ночь, круговороты месяцев и годов,
равноденствия и солнцестояния зримы, глаза открыли нам число, дали понятие
о времени и побудили исследовать природу вселенной, а из этого возникло то,
что называется философией и лучше чего не было и не будет подарка смертному
роду от богов. Я утверждаю, что именно в этом высшая польза очей".
качестве простого ощущения, то едва ли не отождествляется с мышлением, с
разумом. В самом деле, мы узнаем теперь, что Бог даровал нам зрение, чтобы
мы наблюдали "круговращения ума в небе", т.е. видели глазами то, что можно
только постигнуть умом.
между зрением и мышлением - важная и характерная черта античной науки,
поэтому на ней мы остановимся подробнее, тем более что этот вопрос и
впоследствии неоднократно будет привлекать к себе наше внимание.
осязания, вкуса, обоняния. Платон объясняет превосходство зрения над
другими ощущениями весьма своеобразно. Вот что он говорит по этому поводу:
и восприниматься зрением, созданная в наших ощущениях демиургом?
требуется ли еще нечто третье, так, что когда оно отсутствует, ничто не
слышится и не звучит?
требуется ничего подобного... А разве ты не замечал, что это требуется для
зрения и для всего того, что можно видеть?
ведь знаешь, он ничего не увидит и не различит, если попытается
Земляной Андрей
Белов Вольф
Андреев Николай
Елманов Валерий
Херберт Фрэнк
Сертаков Виталий