- Это, - говорит, - его сам бог наказал. Надо про эту штуку попам сказать.
Пущай народ наставляют, как барину супротивничать.
Попы и зашумели. Весь народ про Андрюху узнал, что его кровлей задавило.
Пожалели, конечно:
- Хороший парень был. Немного таких осталось. А он что? После бани-то спит
да спит. Тепло ему, мягко. День проспал, два проспал, на другой бок
перевернулся да пуще того. Выспался все-таки и вовсе здоровый стал, будто
не хворал и в руднике не бывал. Глядит - стол опять полнехонек, и обе
ящерки на скамейке сидят, поглядывают.
Наелся, напился Андрюха, ящеркам поклонился да и говорит:
- Теперь не худо бы барину Турчанинову за соль спасибо сказать. Подарочек
сделать, чтоб до слез чихнул.
Одна ящерка - поменьше-то - сейчас соскочила со скамейки и побежала.
Андрюха за ней. Привела его ящерка к другой двери. Отворил, а там тоже
лестница, в потолок идет. На потолке скобочка медная, как ручка. Андрюха,
понятно, догадался, к чему она. Поднялся по лестнице, повел эту скобочку,
выход и открылся. Вышел Андрюха на горушечку, а время, глядит, к вечеру -
солнышко на закате.
"Это, - думает, - мне и надо. Схожу по потемкам на рудник. Может, повидаю
кого, узнаю, как у них там и в заводе что".
Пошел потихоньку. Сторожится, конечно, как бы его не увидели, кому не надо.
Подобрался к руднику, за вересовым кустом притаился. Людей у руды много, а
подходящего случаю не выходит. Либо грудками копошатся, либо не те люди.
Темненько уж стало. Тут и отбился один, близко подошел. Парень простоватый,
а так надежный. Вместе с Андрюхой у печей ходил, да тоже на Гумешки попал.
Андрюха и говорит ему негромко:
- Михайло! Иди-ко поближе.
Тот сперва пошел на голос, потом остановился, спрашивает:
- Кому надо?
- Иди, говорю, ближе.
Михайло еще подался, а уж, видать, боится чего-то. Андрюха тогда и выглянул
из-за куста, показаться хотел, чтоб он не сомневался. Михайло сойкнул да
бежать. Как нарочно в ту пору еще бабеночку одну к тому месту занесло. Она
тоже Андрюху-то увидала. Визг подняла - уши затыкай.
- Ой, батюшки, покойник! Ой, покойник! Михайло тоже кричит:
- Андрюху Соленого видел! Как есть такой показался, как до рудника был! Вон
за тем кустом вересовым!
В народе беспокойство пошло. Побежали которые с рудника, а начальство
вперед всех. Другие говорят:
- Надо поглядеть, что за штука! Пошли тулаем, а так Андрюхе неладно
показалось. "Покажись, - думает, - зря-то, а мало ли кто в народе случится".
Он и отошел подальше в лес. Те побоялись глубоко-то заходить, потолклись
около куста, расходиться стали.
Андрюха тут и удумал. Обошел Гумешки лесом да ночью прямо на медный завод.
Увидели его там - перепугались. Побросали вс¬, да кто куда. Надзиратель
ночной с перепугу на крышу залез. На другой день уже его сняли -
обеспамятел вовсе... Андрюха и походил у печей-то... Опять все наглухо
заморозил да к барину.
Тот, конечно, прослышал о покойнике, попов велел нарядить, только их на ту
пору найти не могли. Тогда барин накрепко заперся в доме и не велел никому
отворять. Андрюха видит - не добудешь, ушел на свое место - в узорчату
палату. Сам думает:
"Погоди! Еще я тебе соль припомню!"
На другой день в заводе суматоха. Шутка ли, во всех печах козлы. Барин
слезами ревет. На Гумешках тоже толкошатся. Им велел отрыть задавленного и
попам отдать, - пущай, дескать, хорошенько захоронят, по всем правилам,
чтоб не встал больше.
Разобрали обвал, а там тела-то и нет. Одна цепь осталась и кольца ножные
целехоньки, не подпилены даже. Тут рудничного надзирателя потянули. Он еще
повертелся, на рабочих хотел свалить, потом уж рассказал, как было дело.
Сказали барину - сейчас перемена вышла. Рвет я мечет:
- Поймать, коли живой!
Всех своих стражников-прислужников нарядил лес обыскивать.
Андрюха этого не знал и вечером опять на горушечку вышел. Сколько, видно,
ни хорошо в подземной палате, а на горушечке лучше. Сидит у камня и
раздумывает, как бы ему со своими друзьями повидаться. Ну, девушка тоже
одна на уме была.
"Небось и она поверила, что умер. Поплакала, поди, сколь-нибудь?"
Как на грех, в ту пору женщины по лесу шли. С покосу ворочались али так,
ягодницы припозднились... Ну, мало ли по лесу народу летом проходит. От той
горушечки близенько шли. Сначала Андрюха слышал, как песни пели, потом и
разговор разбирать стал.
Вот одна-то и говорит:
- Заподумывала, поди, Тасютка, как про Андрюху услыхала. Живой ведь,
сказывают, он. Другая отвечает:
- Как не живой, коли все печи заморозил!
- Ну, а Тасютка-то что? Искать, поди, собралась?
- Дура она, Тасютка-то. Вчера сколь ей говорила, а она старухам своим
верит. Боится, как бы Андрюха к ней под окошко не пришел, а сама ревет.
- Дура и есть. Не стоит такого парня. Вот бы у меня такой был - мертвого бы
не побоялась.
Слышит это Андрюха, и потянуло его поглядеть, кто это Тасютку осудил. Сам
думает: "Нельзя ли через них весточку послать?"
Пошел на голоса. Видит - знакомые девчонки, только никак объявиться нельзя.
Много, видишь, народу-то идет, да еще ребятишки есть. Ну, как объявишься?
Поглядел-поглядел, не показался. Пошел обратно.
Сел на старое место, пригорюнился. А пока он ходил, его, видно, какой-то
барский пес и углядел да потихоньку другим весточку подал. Окружили
горушечку. Радуются все. Самоглавный закричал:
- Бери его!
Андрюха видит - со всех сторон бегут... Нажал на камень да и туда.
Стражники-прислужники подбежали, - никого нет. Куда девался? Давай на тот
камень напирать. Пыхтят - стараются. Ну, разве его сдвинешь? Одумались
маленько, страх опять на них напал:
- Всамделе, видно, покойник, коли через камень ушел. Побежали к барину,
обсказали ему. Того и запотряхивало с перепугу-то.
- В Сысерть, - говорит, - мне надо. Дело спешное там. Вы тут без меня
ловите. В случае не поймаете - строго взыщу с вас.
Погрозил - и на лошадь да в Сысерть и угнал. Прислужники не знают, что им
делать. Ну, на то вывели - надо горушку караулить. Андрюха там, под
камнем-то, тоже заподумывал: как быть? Сидеть без дела непривычно, а
выходить не приходится.
"Ночью, - думает, - попытаю. Не удастся ли по потемкам выбраться, а там
видно будет".
Надумал эдак-то, хотел еды маленько на дорогу в узелок навязать, а ящерок